Наши партнеры
Статьи на букву "С" (часть 4, "СОЦ"-"СТЕ")
СОЦИАЛЬНЫЙ РОМАН - рисует широкую картину общества в определенную эпоху, при чем индивидуальности выступают в самой тесной связи с борющимися социальными группами. В социальном романе социальный вопрос оттесняет на задний план вопросы личного благополучия отдельных индивидуумов. „Salus populi", благо народа, массы противополагается формуле „Solus sum". Тему о любви сменяет тема о голоде, первого любовника, уверенного, что в начале был пол, салонного героя сменяет трибун угнетенной массы, ее вождь и борец. Пафос социального романа не в любовной интриге, не в тайнах алькова, а в напряженности борьбы, в подвигах самопожертвования, в колебаниях коллективной психологии, в приливах и отливах социальной стихии. Зарождение социального романа и развитие его связаны а эпохами бури и натиска, когда рушится старый порядок, когда надвигается социальная катастрофа и наступает ломка и переустройство социальных отношений. В 1876 г. после смерти знаменитой Жорж Занд Ф. М. Достоевский писал о создательнице социального романа во Франции: «Передовые умы слишком поняли, что обновился деспотизм, что новые победители (буржуа) оказались еще, может быть, хуже прежних деспотов (дворян), и что свобода, равенство и братство оказались громкими фразами - не более. В эту то эпоху возникло действительно новое слово и родились новые надежды. Явились люди, прямо возгласившие, что дело остановилось напрасно, что ничего не достигнули политической сменой победителей, что дело надобно продолжать, что обновление должно быть радикальное, социальное». После лионского восстания ткачей в 1831 г. в атмосфере надвигавшейся социальной революции 48 года, «когда развертывалась драма беспримерная», в науке и литературе пробудился огромный интерес к вопросам радикального социального обновления. В своих социальных романах Жорж Занд заговорила о противоречиях богатства и нищеты, о бедных людях, об униженных и оскорбленных, об угнетении женщин; знаменитая романистка, увлеченная проповедью социалистов-утопистов, взывала к человеческому состраданию и говорила о социальной несправедливости. Романтическая мечта «о правде святой», филантропическое сострадание к несчастным, стремление навеять человечеству «сон золотой» отличали первые социальные романы и первые социальные утопии. Но только во второй половине, и в особенности в последнюю четверть 19 века, вместе с ростом рабочего движения и революционной борьбы социальный роман занимает выдающееся место в европейской литературе. Но художники, связанные с мелко-буржуазной интеллигенцией, пытаются занять промежуточную, нейтральную позицию в социальной борьбе и стремятся построить социальный роман в натуралистическом стиле, сообщая ему характер безличного протокола, человеческого документа. Родоначальником натуралистического социального романа явился Эмиль Зола, автор «Карьеры Ругонов», «Чрева Парижа», «Углекопов», «Парижа» и т. д. Влияние позитивизма с его проповедью знания, завоеванного путем опыта, все более активное участие масс в исторической жизни сказалось в экспериментальном романе художника - натуралиста. Точность изображения, преобладание среды над личностью, представление о человеке, как о существе, движимом не только идеальными, но и физиологическими побуждениями, изображение больших масс и попытка обрисовать коллективную психологию - таковы характерные черты социального романа. После коммуны 1871 г. конец 19 века ознаменовался решительным и победоносным выступлением пролетариата. В своих романах «Правда», «Труд» Э. Зола является суровым обвинителем господствующих классов, покидает позицию нейтралитета и выступает на путь борьбы. Война 1914-17 г.г. и революция 1917-22 г.г. выдвигает ряд художников, у которых социальный роман пропитан трепетом и динамикой нашей бурной эпохи. Барбюс, Анатоль Франс, Ромэн Роллан переходят на точку зрения пролетариата и в свой роман вносят и возмущение против буржуазного империализма, и горячий энтузиазм, пронизывающий борьбу за новые формы социальной жизни. Их роман реалистичен по приемам и в то же время романтичен по чувству пламенного протеста против вопиющих противоречий в области социальных отношений. Анатоль Франс с его романами «Боги жаждут», «Остров пингвинов», Ромэн Роллан, Барбюс, в Бельгии Камилл Лемонье, в Англии Уэльс, в Америке Джек Лондон с его знаменитым романом «Железная пята», арестованный в 23 году социалист-художник Синклер с целым рядом памфлетов - все эти авторы дают широкую картину социального неустройства и борьбы за новый мир и новую землю. От романтической мечты к грубо натуралистическому документированию и констатированию растущих противоречий и от натуралистического романа протокола к реалистическому роману, пропитанному пламенным героическим порывом к новому миру, к новой земле, вот путь социального романа, определяемый обострением борьбы классов и нарастанием в пролетарской среде уверенности в победе. Романиста - филантропа, взывающего, как Жорж Занд, к состраданию добрых сердец, сменяет романист-протоколист двух станов, не борец, и на смену последнему приходит романист-революционер. Лондон, Синклер, Барбюс переходят сознательно на точку зрения пролетариата и борются в своих романах против тех, кто держит весь мир «в огне», «под железной пятой». В эпоху революции 1917-22 г. человек-масса, единица в миллионах - становятся в центре внимания художника. Он отбрасывает шаблон буржуазного романа, выдвигает новые темы, новые приемы, вырабатывает плакатный стиль и пытается воспроизвести динамику нашей бурной эпохи. Не миги, не утонченные переживания людей конца века, не тоска по прошлому, не мистика упадочников-сверхчеловеков, а великая цель нового века, кипучие страсти эпохи бурь и натиска, непочатые силы «варваров», призванных к жизни из недр социального ада, великая вера в торжество человеческого разума, в торжество технического прогресса, воля к жизни, к творчеству, пламенное устремление коллектива к грядущему - вот материалы для нового социального романа. Но только художники, кровно связанные с новым классом, творящим новую жизнь с их идеологией, могут развернуть во всем грандиозном объеме великую борьбу социальных сил на кроваво-огненном фоне войны 1914-17 г. и революции 1917-22 г. У нас, в России, начало социального романа связано с 40-ми годами. Под влиянием Жорж Занд пишет Ф. М. Достоевский свое произведение «Бедные люди». В. Г. Белинский с восторгом приветствует его в 1847 году, как начало социального романа в России. «Униженные и оскорбленные», «Неточка Незванова», - вот романы, где ярко выступает тема о «бедных людях», «об униженных и оскорбленных», о «городской бедноте», «обитателях чердаков, подвалов и углов». В 60-ые годы с выступлением новых социальных групп социальный вопрос мощно врывается в романы Помяловского («Мещанское счастье», «Молотов»), Чернышевского («Что делать»), Кущевского («Николай Негорев»), Слепцова («Тяжелое время»), Омуловского («Шаг за шагом»), Михайлова-Шеллера («Гнилые болота», «Лес рубят, щепки летят»). По мере обострения революционной борьбы в России, вместе с ростом революционного народничества тема об угнетенном, бесправном, закабаленном народе становится излюбленной темой беллетристов - народников Г. Успенского, Решетникова, Златовратского, Наумова, Каронина, Левитова, Степняка-Кравчинского. В 70-е, 80-е годы ряд романистов - Мельников-Печерский, Боборыкин, А. П. Чехов, Мамин-Сибиряк рисуют пришествие капитала. Романы Мельникова-Печерского «В лесах», «На горах», Мамина-Сибиряка «Хлеб» и «Приваловские миллионы», Боборыкина «Китай-город», «Василий Теркин», «Тяга», А. П. Чехова «Моя жизнь» - дают широкую картину буржуазных отношений. Боборыкин, и в особенности, Амфитеатров, автор романа «Восьмидесятники», «Конец века», идут по следам Э. Зола, протоколируя буржуазную действительность, не выдвигая определенной точки зрения. В 90-е годы расслоение в деревне и бегство из деревни в город безлошадного крестьянства, рост классовой борьбы в городе и выступление пролетариата на путь революции придает социальному роману новые черты. Писатели Максим Горький, Скиталец, Серафимович, Ан-ский, Юшкевич, Гусев-Оренбургский, Вересаев становятся на точку зрения пролетариата. В социальных романах «Мать», «Лето», «Жизнь ненужного человека», «Исповедь» - Максима Горького; в «Новом русле» Ан-ского, в романе «Город в степи» Серафимовича. «Страна отцов» Гусева-Оренбургского, «Евреи» С. Юшкевича, целой серии романов В. Вересаева - в центре не любовь буржуазного героя, а революционная борьба масс. Все произведения проникнуты пафосом революции и связаны с верой в победу нового класса. После революции 1905 года, и в особенности после 1917 г. создателями социального романа являются художники пролетарии, пережившие и прочувствовавшие революцию и движение пролетариата, и активно участвовшие в борьбе. К творцам «пролетарского» социального романа надо отнести рабочих Бибика («К широкой дороге», «На черной полосе»), Н. Ляшко, Бессалько, Всеволода Иванова, Степного-Афигенова, Гладкова, Сейфулиной, Сивачева, Аросева, Новикова-Прибоя и других. В годы революции появились романы А. Богданова «Красная звезда», «Инженер Мэнни», рисующие в утопической форме новый мир и новых людей. В Германии, давшей Ауэрбаха, Шпильгагена, Фон Поленца, Келлермана за последние годы идет огромная работа над формой социального романа. Там появляются новые художники из пролетарской среды, которые работают над приемами, сюжетами, композицией социального романа. Пережитые события величайшей важности в нашу эпоху ведут к расцвету социального романа. Роман-эпопея, полный движения, рисующий борьбу масс в их решительной схватке с представителями старого мира, романы, в которых события развертываются с невероятной быстротой в разных планах стоят в порядке дня мировой, и в особенности русской литературы. Опыты Бориса Пильняка («Голый год»), Никитина, Всеволода Иванова пока являются только первыми попытками увековечить нашу эпоху в социальном романе. Перед художником встает трудная задача и трудный вопрос, как оформить богатейший материал наших дней и несметные сокровища нового быта. |
СОЧИНЕНИЕ, или ПАРАТАКСИС. Такой способ сочетания предложений, при котором никакими формальными признаками не обозначена зависимость одного из них от другого. С. предложений в русском яз. обозначается союзами, теми же, какие служат и для обозначения связи между однородными частями предложения (и, а, да, же и пр.), и интонацией предложений, вступающих в такое сочетание, или же только интонацией. Что касается других союзов, обозначающих ту или другую связь между предложениями (наприм., временных, причинных), то связь, выраженную ими, принято рассматривать, как подчинение одного предложения другому, хотя в русском яз. в таких случаях отношение подчинения не выражено достаточно отчетливыми формальными признаками (см. Подчинение). |
СОЮЗ. Частичное слово (см.), выражающее либо 1. то или другое отношение между двумя словами или словосочетаниями, в том числе и предложениями, стоящими в одинаковом отношении к третьему слову или словосочетанию или к мысли говорящего, либо 2. то или другое отношение между двумя предложениями независимо от возможного отношения их к третьему предложению. С., связывающий два предложения, не входит в состав ни того, ни другого, т.-е. не стоит в каком-либо отношении к другим словам того или другого предложения, в отличие от других союзных слов (см.). К С. первого рода принадлежат т. н. соединительные (и, да), разделительные (и...и, ли...ли, или...или, то...то), противительные (а, но, же и др.), уступительные (хотя и др.) и сравнительные (как...так и др.) союзы; ко вторым - причинные (потому что, так как), временные (когда, пока и др.), условные (если, если бы и др.), цели (чтобы и др.), а также С. что. С. первой группы нередко называют сочинительными, С. второй группы - подчинительными (см. Подчинение). Во 2-й группе б. ч. С. обозначает отношение одного целого предложения к другому целому предложению кроме С. цели и С. что, показывающих отношение предложения к глаголу или глагольному слову (думать, что...; мысль, что...; просить, чтобы...; воля, чтобы...). В традиционных грамматиках нередко к С. относят и другие частичные слова (см.), а именно - усилительные, вопросительные, повелительные и отрицательные, не являющиеся союзами. |
СОЮЗНАЯ СВЯЗЬ. Такая связь между отдельными словами и словосочетаниями, которая выражается союзами (см.), напр., стол и стул; я купил два карандаша и коробку перьев; дверь раскрылась, и вошла Марья Павловна; либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет; в старом, но чистом платье; то солнце спрячется, то светит слишком ярко; арестант побледнел, когда его кликнули; он не пришел, потому что у него умер отец; папа говорит, что он мне купит лошадь и т. д. |
СОЮЗНЫЕ СЛОВА. В широком смысле С. С. - слова, обозначающие связь между однородными членами предложения и между целыми предложениями; в этом смысле С. С. делятся на 1. союзы (см.) и 2. относительные слова (см.). Но обыкновенно термин С. С. употребляется в более узком смысле, применяясь только к относительным словам и являясь т. о. тожественным с этим последним. |
СПЕНСЕРОВА СТРОФА - по имени английского поэта Спенсера (16 в.). Октава, одна из наиболее распространенных строф, имела до окончательного своего оформления несколько менее конструктивных типов (сицилиана и много ныне совершенно забытых). Но и после оформления октавы были попытки ее видоизменения. Одной из наиболее удачных (хотя и не получившая широкого распространения) строф на основах октавы является Спенсерова строфа. В применении к русскому стихосложению Спенсерова строфа имеет пятистопный ямб, кроме девятого стиха, который пишется александрийским стихом. Эта строфа, имея лишний девятый стих, сохраняет типичное свойство октавы оканчиваться мужской рифмой при начальной мужской (но не одинаковыми) или женской при начальной женской, так что при писании Спенсеровыми строфами большого поэтического произведения соблюдение сцеплений строф то же, что в октавах. |
СПИРАНТЫ. То же, что фрикативные. |
СПОНДЕЙ - греческая стопа из двух долгих слогов. По аналогии с этой стопой спондеем или замедлением (по Белому) называется прибыльное полуударение в двудольнике, то есть случай, когда неударный по метру слог получает ударение в виду присутствия лексикологического ударения, напр., «Швед, русский колет, рубит, режет» и т. п. Фактически обычно в анакрусованном двудольнике («ямбе») анакруса получает лексикологическое ударение; так сказать, настоящие спондеи в смысле этого термина у Белого могут быть внутри стиха, а там они встречаются чрезвычайно редко. Но и в случае ударной анакрусы он очень редок, на несколько десятков тысяч строк его едва можно обнаружить около двух сотен. Как редкая форма, он имеет свой смысл, особенно подчеркнутый аллитерацией. |
СПРЯЖЕНИЕ. 1. Изменение глагола (см.) по временам (см.) и наклонениям (см.), с теми изменениями, которые входят в состав изменений по временам и наклонениям. В русском яз. к формам С. принадлежат формы настоящего и будущего времени с их изменениями по лицам, формы прошедшего времени с его изменениями в роде и числе и формы повелительного и условного наклонений с их изменениями. Некоторые называют С. только изменение по лицам (см.). Т. к. во многих языках, м. пр. в древних (латинском и греч.) и других формы лица различались или различаются во всех формах наклонения и времени, то по отношению к этим языкам объем понятия С. и при таком понимании остается тот же. Но в русском яз. при таком понимании формами С. могут быть названы только формы наст. и буд. времени и повелит. наклонения глаголов, т. к. в прош. врем. и условном наклонении лицо не обозначается формами словоизменения самих глаголов. Если же под С. понимать образование форм наклонения, времени и лица хотя бы и не с помощью форм словоизменения, а при помощи личных слов (т. наз. личных местоимений), связки и других частичных слов, то можно говорить о спряжении не только глаголов, но и имен, напр., в таких сочетаниях, как: я болен, будь здоров, погода была хорошая и т. п. В традиционных грамматиках к С. относят также образование форм причастия, деепричастия и инфинитива. 2. Первое, второе, тематическое, нетематическое С. и т. п. Группа глаголов, образующих известные формы С. одинаково. Глаголы русского яз. делят обычно на С-я по образованию личных форм настоящего или будущего времени: к 1 С. относят глаголы, имеющие во 2-м и 3-м л. единств. ч. и в 1-м и 2-м множ. перед согласными звуками личных окончаний гласные звуки, обозначаемые на письме буквою е, и в 3-м л. множ. - звуки, обозначаемые буквами у или ю: везешь, везут, знают; ко 2-му - глаголы, имеющие в 1-м случае звуки, обозначаемые буквою и, а во 2-м - звуки обозначаемые буквами я или а: стоишь, стоят, спешат. В живом яз. 1-ое и 2-ое С. различаются только при ударении на этих гласных, а при ударении на основе глаголы, относимые к обоим С., произносятся со звуками и, ы в 1-м случае: вянешь (произн. вяниш) и манишь, можешь (произн. можыш) и сушишь (произн. сушыш) - и со звуком у во 2-м случае: вяжут и сушат (произн. сушут), колют и молят (произн. молют). Глаголы, относимые к 1 и 2 С., наз. глаголами тематического С., в отличие от глаголов, не имеющих гласных е, и перед согласными звуками личных окончаний, наз. глаголами нетематического С., т. к. самая основа форм 2 и 3 л. единств. и 1 и 2 л. множ. ч. на е или и наз. темой (см.), а самые гласные е, и - тематическими гласными. К нетематическому С. в русском яз. относятся только, по формам 1, 2 и 3 л. единств. ч., глаголы дам и ем; остатком того же нетематического С. является форма наст. врем. глагола быть - «есть». |
СРАВНЕНИЕ (лат. comparatio, нем. Gleichnis), как термин поэтики обозначает сопоставление изображаемого предмета, или явления, с другим предметом по общему им обоим признаку, т. наз. tertium comparationis, т. е. третьему элементу сравнения. Сравнение часто рассматривается как особая синтаксическая форма выражения метафоры, когда последняя соединяется с выражаемым ею предметом посредством грамматической связки «как», «будто», «словно», «точно» и т. п., при чем в русском языке эти союзы могут быть опущены, а подлежащее сравнение выражено творительным падежом. «Бегут ручьи моих стихов» (Блок) - метафора, по «мои стихи бегут, как ручьи» или «мои стихи бегут ручьями» - были бы сравнения. Такое чисто грамматическое определение не исчерпывает природы сравнения. Прежде всего, не всякое сравнение может быть синтаксически сжато в метафору. Напр., «Природа тешится шутя, как беззаботное дитя» (Лермонтов), или антитетическое сравнение в «Каменном госте»: «Испанский гранд, как вор, Ждет ночи и луны боится». В сравнении, кроме того, существенна именно раздельность сопоставляемых предметов, которая внешне выражается частицей как и т. п.; между сравниваемыми предметами ощущается расстояние, которое в метафоре преодолевается. Метафора как бы демонстрирует тождество, сравнение-раздельность. Поэтому образ, привлекаемый для сравнения, легко развертывается в совершенно самостоятельную картину, связанную часто только в одном каком-нибудь признаке с тем предметом, который вызвал сравнение. Таковы пресловутые гомеровские сравнения. Поэт развертывает их, как бы забывая и не заботясь о тех предметах, которые они должны изображать. Tertium comparationis дает лишь повод, толчок для отвлечения в сторону от главного течения рассказа. Такова же и излюбленная манера Гоголя. Напр., изображает он лай собак на дворе у Коробочки, и один из голосов этого оркестра вызывает распространенное сравнение: «все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжей собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе, тенора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается к верху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстух, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла». Раздельность сходных предметов в сравнении особенно явственно сказывается в свойственной русской и сербской поэзии особой форме отрицательного сравнения. Например: «Не две тучи в небе сходилися, сходилися два удалые витязя». Ср. у Пушкина: «Не стая воронов слеталась На груду тлеющих костей, - За Волгой ночью у огней Удалых шайка собиралась». |
СРАВНИТЕЛЬНАЯ СТЕПЕНЬ. См. Степени сравнения. |
СРАВНИТЕЛЬНОЕ ЯЗЫКОВЕДЕНИЕ. Научное языковедение (см.) вообще, как применяющее преимущественно сравнительный метод, в отличие от ненаучного или практического знания языков. Именно, научное или С. Я. строит свои выводы на сравнении языков, ненаучное изучает их независимо от их отношения друг к другу. Некоторые ученые отличают С. Я. от т. н. общего языковедения (см. Языковедение). Главной задачей С. Я. является сравнительно-историческое изучение родственных (см.) языков, приводящее к раскрытию их общего предка или праязыка (см.). Но С. Я. занимается также и сравнением языков между собою независимо от их родства, по отношению к тем сходствам и различиям, которые зависят от сходных и различных условий; с такой точки зрения мы можем, наприм., сравнивать различные индоевропейские языки с семитскими, финскими, турецкими и др. Общие пособия по сравнительно-историческому изучению индоевропейских языков: 1. Акад. Ф. Ф. Фортунатов. Краткий очерк сравнительной фонетики индоевропейских языков. Петербург 1922.; 2. В. К. Поржезинский. Очерк сравнительной фонетики древнеиндийского, греческого, латинского и старославянского языков. М. 1912; 3. Он же. Сравнительная морфология древнеиндийского, греческого, латинского и старославянского языков. Часть 1. Склонение имен. М. 1916; 4. В. Л. Богородицкий. Краткий очерк сравнительной грамматики арио - европейских языков. Казань 1917. На французском яз.: A. Meillet. L'introduction à l'étude comparative des langues indoeuropéennes, Paris, 5-me éd. 1921 (есть и в русском переводе с 3-го франц. издания: А. Мейэ. Введение в сравнительную грамматику индоевропейских языков. Перевод проф. Д. Н. Кудрявского. Юрьев 1914). На немецком яз. 1. Brugmann и Delbrück. Grundriss der vergleichenden Grammatik der indogermanischen Sprachen в 5 огромных томах; 2. Brugmann. Kurze vergleicheude Grammatik der indogermanischen Sprachen, 3 выпуска. Существуют отдельные сравнительные грамматики и словари славянских, германских, романских и др. языков, а также неиндоевропейских, наприм. семитских (Th. Nöldecke, Brockelmann), финских и др. Из работ по сравнительному изучению языков независимо от их родства отметим: Ф. Е. Корш. Способы относительного подчинения. Глава из сравнительного синтаксиса. Москва, 1877, где привлечены к сравнению различные индоевропейские и семитские языки. |
СРЕДНЕНЕБНЫЕ СОГЛАСНЫЕ. Согласные, образуемые поднятием средней части спинки языка к переднему (твердому) нёбу. В русском языке сюда принадлежат взрывные г, к мягкие и фрикативные j и х мягкие: ноги, руки, ягода, в ухе. Сочетания j со следующим гласным звуком обозначаются в русском письме буквами ё (je или jo), ю (jy), я (ja): ель, елка, юг, ягода - кроме тех случаев, когда j получилось из смягчения г твердого (см. Задненебные), и передается буквою г. В немецком языке есть носовой С. С. звук, наприм., в словах: Dinge, trinken. |
СРЕДНИЙ ЗАЛОГ. В грамматиках греч. яз. С. З. (medium) наз. форма залога, которую правильнее было бы назвать возвратным залогом (см. Залоги). В традиционных грамматиках русского яз. С. З. называются непереходные глаголы без возвратного окончания -сь или -ся, а в некоторых также и непереходные глаголы с окончанием -ся, не имеющие соотносительных форм без -ся и не представляющие явно возвратного или взаимного значения. Такое употребление термина С. З. является ненаучным, т. к. основано не на формальных признаках, а на значении, не обозначенном никакими формальными признаками. |
СТАНСЫ - термин, происходящий от итальянского слова stanza, что значит остановка. Иногда термин этот применяется вообще ко всякой строфе. Иногда применяется к октаве (см. это слово). В другом значении своем стансы - стихотворение, построенное из отдельных вполне законченных в себе строф. Пример стансов, в этом значении их, - элегия Пушкина: «Брожу ли я вдоль улиц шумных». В этой лирической пьесе своей Пушкин достигает самого предела тех художественных возможностей, которые заключены в поэтической форме стансов. Каждая строфа из восьми строф пьесы - ритмически законченное целое. Здесь нет той непрерывности ритма и рифмы, какую наблюдаем в сонете или в рондо (см. эти слова). Расположение рифм совершенно симмертично во всех строфах (по типу abab). Соответственно этому, эмоциональный, образный и логический смысл каждой строфы вполне закончен: в первой - неотвязность элегического настроения, сопровождающего всякий шаг поэта; во второй - настроение обреченности всего живущего; в третьей - противопоставление вечной природы и человеческого бренного существования; в четвертой - резиньяция старости, готовность уступить дорогу новой жизни, пришедшей на смену отжившему; в пятой - ожидание своего смертного часа, - а смертным часом может быть любой; в шестой - размышление о том образе, в каком явится смерть, - а может явиться она в любом образе; в седьмой - обращение мечтою к «милому пределу», поближе к которому хотелось бы почивать после смерти; в восьмой - примирение со смертью в любви к живущему: к младой жизни, которая будет играть у гробового входа, и к вечной красе равнодушной природы. Но при всей законченности каждой строфы, художественный смысл целого стихотворения определяется только их сочетанием. Это можно сказать и о ритмической стороне, и о всякой другой. Ритмически законченные строфы пушкинских стансов в сочетании своем образуют вполне отчетливый ритмический узор, связующий в одно эти самостоятельные строфы. Характер ритмического узора сказывается, наряду с другими областями (напр., с расположением больших и малых цезур), также и в сочетании ускорений. Стансы Пушкина написаны в четырехстопных ямбах. Четвертая стопа совпадает с рифмующими окончаниями строк. Ускорения поэтомумогут быть лишь в первых трех стопах (ипостасы в рифмующих стопах - вещь необычайно редкая, и немногочисленные ее примеры встречаются лишь в новой поэзии). Все виды ускорений использованы здесь Пушкиным: он дает ускорение и на первой, и на второй, и на третьей стопе. Их расположение внутри строф не представляется уже симметричным. Оно образует один рисунок, проходящий через всю пьесу: первые три строфы дают разбросанные ускорения, с частыми перерывами, следующие 2 - середина стихотворения - дают, с одним лишь перерывом (и то в конце строфы), сплошную нить ускорений, все - на 3-й стопе. 2 последних заключительных строфы опять приводят к первоначальной разбросанности, и лишь последние две строчки, почти повторяя, ритмически, одна - другую, в этой монотонности повторения завершают весь ритмический замысл. Тот же общий художественный замысел - и в сочетаниях образно - смысловой основы отдельных строф. В процессе чтения может показаться на первый взгляд, что каждая строфа могла бы быть заключительной строфой пьесы. И лишь последняя строфа раскрывает до конца весь смысл стихотворения. «И пусть у гробового входа Младая будет жизнь играть, И равнодушная природа Красою вечною сиять»: здесь возвращение к трем основным образам первой части («Мы все сойдем под вечны своды» - из второй строфы; «Смотрю-ль на дуб уединенный...» - из третьей; «Младенца-ль милого ласкаю» - из четвертой). Стансы Пушкина в своем построении - характернейший образец для этой стихотворной формы вообще: при однообразии и метрической равноценности слагающих строф, художественный смысл стансов определяется внутренним разнообразием ритма и внутренней спайкой отдельных поэтических образов. |
СТАРИНЫ - см. Былины. |
СТЕПЕНИ СРАВНЕНИЯ. Формы прилагательных или наречий, или 1. указывающие на то, что признак, обозначенный основой прилагательного или наречия, присущ известному предмету или его признаку (в том числе и действию или состоянию) в большей степени, чем другому предмету или предметам или такому же признаку этого другого предмета или предметов, или 2. не указывающие на это. Та форма, которая не указывает на степень признака, наз. положительной степенью, форма, указывающая на то, что известный признак присущ известному предмету или его признаку в большей степени, чем другому предмету или его признаку, наз. сравнительной степенью, и та форма, которая указывает, что признак присущ известному предмету или его признаку в большей степени, чем всем другим предметам, названным или неназванным в речи, или их признаку, наз. превосходной степенью. Именно, сравнительная и превосходная степень прилагательных указывают на то, что признак, обозначенный основой прилагательного, присущ предмету, выраженному существительным, с которым согласовано прилагательное, в большей степени, чем другому предмету или предметам, обладающим тем же признаком, а сравнительная и превосходная степень наречий, - на то, что признак, обозначенный основой наречия, присущ известному, выраженному глаголом, реже прилагательным, к которым относится это наречие, признаку (т.-е. действию или состоянию, если наречие относится к глаголу, и качеству или свойству, если оно относится к прилагательному) того предмета, который является носителем или производителем этого признака (т.-е. выражен тем существительным, к которому относится глагол, или с которым согласовано прилагательное), в большей степени, чем тому же признаку другого предмета или других предметов. Все три С. С. и у прилагательных и у наречий существуют в разных языках (напр., в немецк. яз.). В нынешнем русском литературном яз. превосходная степень прилагательных образуется с помощью суффиксов -ш- (только высший и низший), -ейш- (умнейший и др.), -айш- (высочайший и др.); впрочем, прилагательные с этими суффиксами часто употребляются в значении увеличительных прилагательных, а не превосходной степени (напр., добрейший, широчайший и пр. - не «самый добрый, широкий», а «очень добрый, широкий»), и употребление их в смысле превосходной степени носит книжный характер. По происхождению эти формы восходят к церковно-славянским формам сравнительной степени прилагательных, а не унаследованы русским яз. от обще-славянского; значение сравнительной степени сохранилось у некоторых прилагательных с суффиксом ш: больший, меньший, старший, младший, лучший, худший (все это и теперь сравнительная степень, а не превосходная), иногда высший и низший. В значении превосходной степени от этих прилагательных употребляются образования с приставкой наи- или на-: наибольший, наименьший, наилучший и др., на́больший. От наречий превосходная степень не образуется («высочайше» - не превосходная степень), кроме нескольких наречий, представляющих сочетание приставки наи- с неизменяемой формой сравнительной степени: наиболее, наименее, наилучше. Сравнительная степень от прилагательных (кроме перечисленных выше) и наречий выражается особым неизменяемым образованием сравнительной степени, употребляющимся частью в роли прилагательных, частью в роли наречий, и потому составляющим особую категорию, отличную и от прилагательных по отсутствию форм согласования и по способности сочетаться с глаголами, и от наречий по способности сочетаться с существительными: выше, больше, добрее. |