Словарь книжников и книжности Древней Руси
Статьи на букву "Б"

Статьи на букву "Б"

БЕСЕДА ТРЕХ СВЯТИТЕЛЕЙ

Беседа трех святителей - апокрифический памятник, построенный в форме вопросов и ответов, изложенных от имени трех виднейших иерархов православной церкви - Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Рукописная традиция, отражающая подобные беседы, чрезвычайно богата и разнообразна, часто под Б. т. с. подразумевают даже не один, а по крайней мере три памятника: переводный диалог Григория Богословца и Василия строго догматического характера, старейший список которого читался уже в Изборнике 1073 г., переводное «Устроение слов Василия и Григория Феолога, Иоанна» (извлечение из сочинения Афанасия Александрийского) и собственно Б. т. с., древнейший русский список которой относится в XV в. Смешение трех перечисленных памятников было присуще первому исследованию В. Мочульского (1887 г.), но уже А. С. Архангельский, И. Я. Порфирьев и И. Н. Жданов убедительно показали, что при сходстве в диалогической форме Б. т. с. не содержит ни одного общего текста с первым (как и со вторым) из названных памятников. В своей второй работе (1893 г.) В. Мочульский уже отделил диалог из Изборника 1073 г. от Б. т. с., однако включал по-прежнему в число списков Б. т. с. «Устроение слов Василия...». Характерной особенностью Б. т. с., отмеченной еще Ф. И. Буслаевым, является явное влияние народной поэзии (фольклора) - «состоя в тесной связи с народными суевериями, загадками, приметами и различными мифологическими воззрениями, эта «Беседа» дала содержание многим народным песням, сказкам, изречениям и, в свою очередь, вероятно, многое заимствовала из этих народных источников». Эти фольклорные мотивы присутствуют уже в южнославянском пергаменном списке Б. т. с., относящемся к XIV в. Здесь читаются также парадоксальные и шуточные вопросы-загадки, как: «Кто солгав спасе се, и кто истину рек погибе» (Петр и Иуда), «Коя хитрость првее на земли бысть» (портняжная - когда Адам «сшивь листвие»), «Кто от пророк жив седе пояше, а гробь му хождаше» (Иона в чреве китовом), «Кто нерожден умрет и по рьжьдестве старевьсе и пакы в утробу матери вьлезе» (Адам и земля) и т. д. Не позднее XIV в. Б. т. с. начинает включаться в Списки отреченных книг; в числе «ложных писаний», которых «не достоит держати», помещена она в индексе, обычно связываемом с именем Киприана (и содержащем в одном из списков ссылку на его молитвенник): «о Василие Кесарийском, и о Иване Златоусте, и о Григорие Богослове, въспросы и ответы о всем лгано... Еремия попа болгарского басни», - как и многие другие апокрифы, Б. т. с. приписывалась болгарскому ересиарху Иеремии, сборники сочинений которого существовали уже в XIII-XIV вв. До сих пор не установлены ни генеалогия, ни история текста многочисленных русских списков Б. т. с. В последней своей работе В. Мочульский распределил известные ему списки на 10 редакций (включив в их число, как мы уже отметили, «Устроение слов Василия», в качестве редакции 3-й), исходя главным образом, из начальных слов каждой редакции. Однако в большинстве случаев совпадение в начальных словах вовсе не означает идентичности последующего текста, - начинаясь одинаково, многие списки далее содержат совсем иные вопросы и ответы. С другой стороны, ряд вопросов-ответов, содержащихся в разных редакциях, выделенных В. Мочульским, совпадают. Совершенно не пытался исследователь определить взаимные отношения отдельных редакций (а также ряда списков, которые ему не удалось причислить ни к одной из намеченных им 10 редакций); нерешенным остался и вопрос об их общем протографе. Особый интерес представляют списки Б. т. с., которые В. Мочульский отнес ко 2-й (она включает и еще не изданный список XV в. ГБЛ, ф. 304, собр. Тр.-Серг. лавры, № 256) и 7-й редакции и оставил за пределами 10-й редакции. Наряду с вопросами-загадками, которые читаются в южнославянском тексте, здесь встречаются и такие, которых там нет. Например: «Василий рече: внук рече бабе: положи мя у себе, - и рече ему баба: како тя положу, еще есмь девою? Григорий рече: Авель рече земле, тот бе первый мертвец» (там же другой вариант, где такой же диалог происходит между Христом и землей, говорящей ему: «Како тя положу, а ты мне отец?»); «Стоит град между небом и землей, а идет к граду посол нем, а несет грамоту неписанную»... (ковчег и голубь); «Кто поп не поставлен, диакон отметник, а певец - блудник?» (Иоанн предтеча, Петр апостол, царь Давид); «Кто родился прежде Адама с брадою?» (козел); «Кто есть два рождения имея, а не единожды имея крещения, а всем людям пророк показася?» (петух). «Отрок рече девице: дай мне свое, а я вложу свое в твое, когда мне надобно будет, а тебе отдам твое» (Христос просит у земли Адама и влагает в него душу, а потом возвращает его мертвым). Наряду с такими шуточными загадками мы встречаем и своеобразные «естественнонаучные» вопросы, например: «Колико островов великих? Семьдесят и два, а языков розных только же? а рыб розных толко же, а птиц розных толко же...». Списки второй редакции представляют интерес еще в связи с тем, что название их имеет подзаголовок: «от патерика римскаго». Едва ли этот заголовок может служить указанием на прямой источник Б. т. с., однако какая-то связь с западными источниками, но скорее типа «Монашеских игр» (Joca monachorum) возможна. Памятники эти сохранились в весьма древней рукописной традиции, начиная с XV-IX вв.; среди вопросов, содержащихся в них, обнаруживаются и такие, какие известны нам по русским рукописям Б. т. с., например: «Кто свою бабку лишил невинности? Авель землю», или «Сколько еще языков, сколько пернатых, сколько родов рыб?» Существуют и греческие списки вопросов и ответов на библейские темы, сходных по характеру с Б. т. с., однако они более поздние, чем латинские «Joca monachorum» (XII-XVI вв.), и включают лишь два специфических вопроса, известных по славянским рукописям: «Кто солгав, спасе се...» и «Кто от пророк жив седе пояше...». Восходили ли греческие рукописи к латинским, или, напротив, латинские имели не дошедшие до нас греческие протографы? Не следует ли, учитывая устный характер вопросов-загадок, предполагать здесь различные фольклорные источники, которые могли отразиться и в латинских, и в греческих, и в славянских, и в русских памятниках? Ф. Буслаев указывал на отражение в Б. т. с. языческих представлений: земля - корова, бог - бык (или вол), связывал ее с Голубиной книгой (это сопоставление затем развил В. Мочульский), отмечал, что загадки Б. т. с. отразились в таких литературных памятниках, как Повесть о Дмитрии Басарге, Азбуковники и т. д. Несомненна также связь отдельных редакций Б. т. с. с Палеей Исторической («Книгой бытия небеси и земли»), «Вопросами, от скольких частей создан был Адам» и др. «Люди со строгими православными убеждениями могли смотреть презрительно на это наивное собрание притчей и загадок, могли его преследовать с точки зрения богословской, но так обаятельна была поэзия этого памятника, что, несмотря на строгие запрещения, он расходился между русскими грамотными людьми во множестве списков, с самыми странными, противоречащими духу православия, прибавлениями», - писал Ф. Буслаев. Отдельное бытование загадок, содержащихся в Б. т. с., обнаруживается уже в русских рукописях XV в. Загадка о «граде» - ковчеге и «немом» голубе - после сохранилась среди берестяных грамот XV в. Кирилло-Белозерский книгописец XV в. Ефросин не включил в свои сборники Б. т. с. в полном виде, но в этих сборниках мы читаем ряд вопросов, совпадающих с Б. т. с., например «Кто от пророк жив седе пояше...», «Поп не поставлен, дьякон отметник, певец блудник», «Рече внук бабе: баба, положи мя у себя...» (дважды), «Кой пророк двою родился? Кур», а также «естественнонаучный» вопрос: «Язык человеческих 72, четвероногих же род 54, и рыбыа род 102...». Были ли все эти вопросы взяты Ефросином из Б. т. с., или, напротив, сборники ефросиновского типа оказали влияние на последующую традицию памятника - ответить при нынешнем состоянии изучения Б. т. с. затруднительно. Среди памятников сатирической литературы XVII в. явное влияние Б. т. с. (или ее фольклорного источника) обнаруживает Повесть о бражнике, где высказываются те же упреки апостолу Петру («отметник») и царю Давиду («блудник»), что и в Б. т. с. Б. т. с. издавалась неоднократно по разным спискам (в последнем издании, 1980 г., неверно указан шифр рукописи). Южнославянский пергаменный список Б. т. с. начала XIV в. см.: Мочульский. Следы народной библии..., с. 260-269. Изд.: ПЛ, вып. 3, с. 168-178; Тихонравов. Памятники, 1863, с. 433-438; Карпов А. Азбуковники или алфавиты иностранных речей: (По спискам Соловецкой библиотеки). Казань, 1874, с. 124-132; Вяземский П. П. Беседа трех святителей // ПДП, СПб., 1880, вып. 1, с. 63-123; Порфирьев. Апокрифы новозаветные, с. 378-396; Сушицкий Ф. П. Киевские списки «Беседы трех святителей»: (Из филологического семинара В. Н. Перетца). Киев, 1911; Перетц В. Н. Отчет об экскурсии семинария русской филологии в С.-Петербурге 13-28 февр. 1911 г. Киев, 1912, с. 114-144; ПЛДР. XII в. М., 1980, с. 134-146 (с сокращ.). Лит.: Буслаев Ф. И. О народной поэзии в древнерусской литературе (Речь, произн. в торж. собр. имп. Моск. унив. 12 января 1859 г.) // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861, т. 2, с. 15-31 (посл. изд. СПб., 1910); Пыпин А. Для объяснения статьи о ложных книгах // ЛЗАК. СПб., 1862, вып. 1, с. 41, 49; Мочульский В. В. 1) Историко-литературный анализ стиха о Голубиной книге. Варшава, 1887, с. 24-53; 2) Следы народной Библии в славянской и в древнерусской письменности. Одесса, 1893, с. 1-172 (рец.: Веселовский А. Н. - ЖМНП, 1894, № 2, с. 413-427; Перетц В. Н. - Библиограф, 1894, вып. 1, с. 35-37); Соколов М. Материалы и заметки по старинной славянской литературе. М., 1888, вып. 1-5, с. 8; Архангельский А. С. Творения отцов церкви в древнерусской письменности: Извлечения из рукописей и опыты историко-литературных изучений. Казань, 1889, т. 1-2, с. 90-194; Красносельцев Н. Ф. К вопросу о греческих источниках «Беседы трех святителей» // Зап. Новорос. унив. Одесса, 1890, т. 55; Жданов И. Н. Беседа трех святителей и Joca monachorum // ЖМНП, 1892, № 1, с. 157-194 (перепеч. в кн.: Жданов И. Н. Соч. СПб., 1910, т. 1, с. 764-778); Пыпин А. Н. История русской литературы. СПб., 1898, т. 1, с. 458-460; Nachtigall R. Beitrag zu den Forschungen über die sogennante «Беседа трех святителей» (Gespräch dreier Heiligen) // AfslPh. Berlin, 1901, Bd 3, S. 1-95; Berlin, 1902, S. 321-408 (рец.: Мочульский В. В. - ЖМНП, 1903, ноябрь, с. 206-221); Симони П. Памятники старинного русского языка словесности XV-XVIII столетий, вып. 3. Задонщины по спискам XV-XVII столетий // СОРЯС. Пг., 1922, т. 100, № 2, с. 12; Перетц В. Н. Студïï над загадками // Етногр. вiстн. Киïв, 1933, кн. 10, с. 123-125; 187-188, 195-196; Архицовский А. В., Тихомиров М. Н. Новгородские грамоты на бересте. М., 1953, с. 43; Каган М. Д., Понырко Н. В., Рождественская М. В. Описание сборников XV в. книгописца Ефросина // ТОДРЛ. Л., 1980, т. 35, с. 12, 70, 72, 122, 132, 179. Я. С. Лурье

БИБЛИЯ

Библия - обширное собрание книг разного происхождения и содержания (слово «Библия» происходит от греч. βιβλία «книги»). Делится на два отдела: Ветхий завет и Новый завет. Ветхий завет состоит из 48 книг, написанных в период от XI в. до н. э. до I в. н. э. в основном на древнееврейском языке. Из этого числа книг 39 входили в канон древнего иудаизма, остальные читались и переписывались, но не рассматривались как священные тексты. По содержанию они делятся на историко-юридические (Пятикнижие Моисея, книга Иисуса Навина, книги Царств, Судей, Руфь, Паралипоменон), поэтическо-литургические (Псалтирь, Екклисиаст, Песнь песней, Притчи и др.) и пророческие (пророков Исайи, Иеремии, Даниила, Ионы и др.). В III в. до н. э. в Александрии был изготовлен перевод главнейших ветхозаветных книг на древнегреческий язык, с возникновением христианства он был включен в формировавшийся христианский канон. Книги Нового завета возникли на греческом языке в I-II вв. н. э., их общее число 27. По содержанию они делятся на четыре Евангелия, в которых описывается земная жизнь основателя христианства, книгу «Деяния апостолов», в которой описывается деятельность учеников Иисуса Христа по распространению христианства, Послания апостолов т. е. сочинения в форме писем по разным вопросам христианского вероучения, книгу «Откровение Иоанна Богослова» (Апокалипсис), в которой пророчески и символически изображен конец света. В отличие от большинства других памятников мировой литературы переводы которых имели в виду обычно непосредственно литературные цели, переводы библейских книг (Б. к.) на новый язык сопровождались, как правило, распространением христианского вероучения в новой этнической среде. Этим обстоятельством обусловлено своеобразие исторического значения их литературной судьбы, которое заключается в следующем: 1. У многих народов Б. к. были первыми памятниками письменности, т. е. с их возникновением связано создание алфавита, принципов письма, принципов переводческого искусства - вообще переход от бесписьменной культуры к культуре письменной. 2. Переводы Б. к. выполнялись строже и точнее, чем переводы других литературных произведений. 3. Б. к. копировались с той строгостью, которая не допускала никаких существенных отклонений от оригинала, в особенности каких-либо сюжетных переделок. 4. Определенное идеологическое значение в условиях Европы приобрело то обстоятельство, с какого языка выполнен перевод Б. к. (т. е. с древнееврейского, с греческого или с латыни). 5. Библейский текст может иметь различные виды в соответствии с его целевым использованием. 6. Б. к. распространились в громадном числе копий, количество которых оставляет далеко позади численность списков других литературных произведений. 7. Язык Б. к. воспринимался как идеальное воплощение языковой нормы, к следованию которой стремились создатели других переводов и оригинальных сочинений. 8. Б. к. являлись источником сюжетов, аллюзий, цитат, фразеологизмов, оказывая тем самым сильное влияние на сюжетостроение, стилистическое своеобразие древней письменности. 9. С появлением книгопечатания Б. к. оказались среди первых печатных изданий. Все эти особенности Б. к. как литературного произведения средневековья отражаются и в истории древнерусской литературы. Кроме того, из-за древности и лучшей сохранности именно рукописи Св. писания оказывались раньше других текстов предметом лингвистического и филологического исследования в период становления национальных филологий в странах Европы; история славянских языков и славянской письменной культуры в первые века ее существования изучена прежде всего на основе рукописей Св. писания. Появление Б. к. у славян связано с переводческой деятельностью Кирилла и Мефодия во второй половине IX в. Оригиналом им послужили бытовавшие в Византии в IX в. греческие списки Б. к. С конца X в. разрозненные славянские списки Б. к. стали попадать из Болгарии на Русь, и в XI в. восточным славянам была известна основная масса южнославянских библейских переводов. Язык этих текстов обычно называют церковнославянским. В последующие столетия на Руси было изготовлено несколько новых переводов Б. к., проводилась и редакторская работа над готовыми переводами. Эта же деятельность продолжалась у болгар и сербов. Библейские переводы и издания, выполнявшиеся с XIV в. в Чехии, также оказали влияние на судьбы Б. к. у восточных славян. От XII-XVII вв. сохранилось около пяти тысяч списков ветхозаветных книг, число новозаветных списков XI-XVII вв., вероятно, вдвое или втрое больше. Особенностью Б. среди других литературных памятников является то, что ее чтение редко бывало частным делом отдельных лиц, оно имело важную общественную функцию. Для правильного понимания Б. служили толкования на нее, а особое значение среди библейских рукописей имели те, которые употреблялись в церкви. Деление библейских рукописей на служебные, четьи и толковые отражает их функциональное использование, при этом разные функциональные типы рукописей имели разное происхождение и разную историю у славян. I. Служебный тип Б. к. Назначение этого типа - применение в церковном богослужении. Первые переводы Кирилла и Мефодия охватили именно этот тип Б. к., к нему относятся древнейшие славянские списки. Особенность его состоит в том, что библейские тексты расположены здесь в виде отрывков (зачал) объемом от нескольких стихов до нескольких десятков стихов, и в том порядке, как они читаются в церкви за богослужением. К этому типу относятся следующие книги: Евангелие-апракос (служебное, недельное евангелие). Книга состоит из двух частей: синаксария и месяцеслова. В обеих этих частях в определенной последовательности помещены отрывки из Евангелия, читаемые за один раз в ходе церковной службы. В синаксарии эта последовательность определяется подвижным циклом церковного года (от Пасхи до Пасхи), в месяцеслове - неподвижным (от начала гражданского года до его окончания). Синаксарий в свою очередь делится на пять календарных циклов. Он начинается отрывком из Евангелия от Иоанна I, 1-17, который читается на литургии в пасхальное воскресенье. Далее следуют отрывки из Евангелия от Иоанна, читаемого на литургии ежедневно в течение семи недель вплоть до Пятидесятницы. В цикле от Пятидесятницы до «нового лета» (т. е. нового года, начинавшегося по византийскому индикту 1 сентября) в течение 16-17 недель читаются отрывки из Евангелия от Матфея. В этом цикле, однако, есть существенная разница между кратким и полным апракосом: краткий апракос содержит чтения только на субботы и воскресения, полный апракос содержит чтения и на все будние дни, причем начиная с 12-й недели цикла в будние дни читаются отрывки из первой половины Евангелия от Марка. В третьем цикле от «нового лета» до великого поста для чтения на литургии помещены отрывки из Евангелия от Луки. Как и в предыдущем цикле здесь имеется аналогичная разница между кратким и полным апракосом, и с 12-й недели будничные чтения заимствуются из второй половины Евангелия от Марка. В две последние недели этого цикла - в мясопустную и сыропустную - прибавляются также чтения из Евангелия от Матфея. Следующий, четвертый цикл охватывает шесть недель Великого поста, когда по субботам и воскресеньям читаются отрывки из Евангелия от Марка, а будничные чтения отсутствуют. Наконец, пятый цикл ограничен Страстной неделей, в это время читаются отрывки из всех Евангелий. В двух последних циклах, как и в первом, нет разницы между полным и кратким апракосами. В полный апракос все четыре Евангелия входят в своем полном объеме, причем некоторые отрывки читаются дважды. В краткий апракос в полном объеме входит лишь Евангелие от Иоанна, тогда как другие Евангелия лишь в объеме 30-40 % текста. Вторая часть апракоса - месяцеслов (т. е. календарь), здесь помещены евангельские чтения в память того или иного святого или события церковной истории. Они расположены в хронологическом порядке календарного года с 1 сентября по 31 августа. Состав месяцеслова в разных списках евангелия сильно колеблется, он отражает особенности церковной жизни того места, где создан данный список, с естественным предпочтением особо почитаемых в данной местности святых и определенных праздников. Обычно евангельские чтения месяцеслова не выписываются полностью, а приводится только начало чтения и отсылка к той части синаксария, где находится соответствующий текст. В месяцеслове иногда помещаются также тропари некоторым святым и богослужебные указания. Древнейшие списки краткого апракоса имеют болгарское происхождение, написаны в X-XI вв. - это Саввина книга, Ассеманиево евангелие и Остромирово евангелие (ГПБ, F.n.1.5, издано в 1844 г. А. X. Востоковым), последнее написано в Новгороде в 1056-1057 гг. Почти все списки полного апракоса имеют русское происхождение, древнейшие из них относятся к самому началу XII в. - Мстиславово евангелие (ГИМ, Синод. собр., № 1203, издано Л. П. Жуковской в 1983 г.), Юрьевское евангелие 1119 г. (ГИМ, Синод. собр., № 1003). Евангелие-апракос входило в число главных святынь храма, что отражается на его оформлении. Эти книги писались по преимуществу крупным уставом, даже тогда, когда устав вышел из употребления, с применением золота, серебра. Обычным было помещение больших миниатюр с изображением евангелистов. Для переплета использовались лучшие сорта кожи, драгоценные металлы, чеканка, финифть, драгоценные камни. Апостол-апракос (служебный, недельный) включает в себя отрывки из новозаветных книг «Деяния апостолов» и Посланий апостолов, структурно тождествен Евангелию-апракос, т. е. состоит из синаксария и месяцеслова. Последовательность, в которой расположены в Апостоле отрывки из соответствующих новозаветных книг, приблизительно такова. В течение первого цикла от Пасхи до Пятидесятницы читаются отрывки из Деяний апостолов. Второй и третий циклы здесь не разделены, а объединены в один, состоящий обычно из 36 недель. В краткоапракосном типе, т. е. по субботам и воскресеньям в течение девяти недель, читается Послание к римлянам, в течение десяти следующих недель 1-е и 2-е Послания к коринфянам (как правило, в субботу идет отрывок из 1-го Послания, а в воскресенье - из 2-го). Далее с таким же чередованием субботних и воскресных чтений помещаются отрывки из Посланий к галатам и к филиппийцам, к галатам и к ефессянам, к колоссянам и к евреям, к Тимофею и к Титу. Последовательность чтений на будние дни в полном апракосе приблизительно такова: 1-6-я недели - Послание к римлянам, 6-10-я недели - 1-е Послание к коринфянам, 11-13-я недели - 2-е Послание к коринфянам, 14-16-я недели - к галатам, 16-18-я недели - к ефесянам, 19-20-я недели - к филиппийцам, 20-22-я недели - к колоссянам, 23-24-я недели - 1-е Послание к солунянам, 24-25-я недели - 2-е Послание к солунянам, 26-27-я недели - 1-е Послание к Тимофею, 27-28-я недели - 2-е Послание к Тимофею, 28-я неделя - Послание к Титу, 29-30-я недели - Послание к евреям, 31-32-я недели - Послание апостола Иакова, 33-я неделя - 1-е Послание апостола Петра, 34-я неделя - 2-е Послание апостола Петра, 34-35-я недели - 1-е и 2-е Послания апостола Иоанна, 36-я неделя - 3-е Послание Иоанна и Послание апостола Иуды. В течение шести недель Великого поста Апостол читается только по субботам и воскресеньям, в основном это Послание к евреям. Во время Страстной недели Апостол читается в четверг, пятницу и субботу (1-е Послание коринфянам, Послание галатам и римлянам). Структура месяцеслова служебного Апостола тождественна структуре месяцеслова служебного Евангелия. Древнейшие рукописи Апостола-апракос: 1) южнославянские - Енинский XII в., болг.; Охридский XII в., болг. (ГБЛ, собр. Григ., № 13); Слепченский XII в., болг. (палимпсест); Мануйловский XIII в., болг. 2) русские - Псковский 1307 г. (ГИМ, Синод. собр., № 722); Псковский 1309-1312 гг. (ГИМ, Синод. собр., № 15); Апостол 1391 г., Новгород (ГПБ, собр. Погодина, № 26); Апостол 1389-1406 гг. (ГИМ, собр. Хлудова, № 37). Особую разновидность служебной книги представляет собой соединение Апостола и Евангелия-апракос: при таком соединении евангельские и апостольские чтения располагаются друг за другом в том порядке, как они читаются за богослужением. Такова знаменитая рукопись XIV в. из ГБЛ (собр. Тр.-Серг. лавры, № 1), называемая «Евангелие Симеона Гордого». Другие сводные рукописи - Евангелие и апостол апракос краткий (ГБЛ, Севаст.II.13), XIV-XV в., сербск.; (ГИМ, собр. Хлудова, № 31) XIV в., болг. С типом сводного апракоса не следует путать конволют, т. е. соединение под одним переплетом Евангелия-апракос и Апостола-апракос - такова знаменитая болгарская рукопись XIII в. Карпинское евангелие (ГИМ, собр. Хлудова, № 28), к которому приплетен краткий Апостол-апракос XIV в., болгарского происхождения. Паримийник представляет собой собрание отрывков (паримий) из книг Ветхого завета. Название это происходит от греч. παροιμία «притча» и отражает то важное значение, какое книга Притчей Соломоновых играет в его составе. В Паримийник входит в полном объеме книга пророка Ионы, в одной трети своего объема книги Бытия, Притчей Соломоновых и пророка Исайи, а также незначительные отрывки из других ветхозаветных книг. В отличие от Евангелия-апракос синаксарий в Паримийнике открывается чтениями на праздник Рождества Христова (25 декабря), затем следуют чтения на Богоявление (6 января), чтения шести недель Великого поста и Страстной недели. Месяцеслов начинается с 1 сентября. Ветхозаветные паримии читаются в навечерие, накануне праздника. Древнейший список Паримийника относится к XII в. и имеет болгарское происхождение, это так называемый «Григоровичев паримийник» (ГБЛ, собр. Григ., № 2/М. 1685). Захарьинский паримийник был написан во Пскове в 1271 г. (ГПБ, Q.п.I,13). С XIV в. чтения Паримийника стали включаться в состав Триоди, и в XVII в. Паримийник окончательно вышел из употребления. Всего сохранилось 70 списков этого памятника. Служебные псалтири. Тексты Псалтири представляют собой основу богослужения. Чтение и пение Псалтири составляет значительную часть богослужения, псаломские тексты легли в основу православной гимнографии и послужили источником при создании многих литургических произведений. Текст служебной Псалтири разделен на двадцать частей (кафизм). Кафизма (от греческого глагола «сидеть») это часть Псалтири, прочитываемая за один раз (и выслушиваемая сидя); в ряде случаев после кафизмы помещаются специальные дополнительные гимны («седальны»). Каждая кафизма в свою очередь делится на три «славы». После кафизм помещаются тропари и «молитвы по кафизмах». В славянской рукописной традиции известно два вида служебных Псалтирей - простая и следованная. Обе разновидности представляют собой сборник из многих компонентов; состав текстов в обеих разновидностях сильно колеблется и в рукописях, и в печатных изданиях. Простая псалтирь в самом кратком варианте состоит из следующих частей: 1) собственно Псалтирь, 20 кафизм; 2) Библейские песни (см. ниже); 3) «псалмы избранные» - выборки из псалмов для службы на праздники, сопровождающиеся «величаниями». Очень часто присоединяются заупокойные службы, отдельные каноны, уставные указания, пасхальные таблицы. Следованная псалтирь - это простая псалтирь в любом составе, к которой прибавлен часослов, т. е. «последования дневных служб». В следованную псалтирь может входить до пятидесяти отдельных частей. Это универсальная богослужебная книга. К Псалтири присоединены близкие по жанру выборки из других книг Ветхого и Нового заветов, называемые «Библейские песни», из них восемь ветхозаветных и одна новозаветная. По поэтике и стилю Библейские песни близки к псалмам; это маленькие гимны, включенные в состав библейских книг. 1-я песнь - гимн в честь перехода евреев через Красное море (Исход XV, 1-19); 2-я песнь - покаянная песнь из книги Второзаконие (Второзак. XXXII, 1-33); 3-я песнь - молитва Анны, матери пророка Самуила (I Царств. II, 1-10); 4-я песнь - песнь пророка Аввакума (Авв. III, 1-9), в текстах Кумрана этот гимн фигурирует как псалом Аввакума; 5-я песнь - песнь пророка Исайи (Ис. XXVI, 9-20) о воссиянии света; 6-я песнь - песнь пророка Ионы (Иона, гл. II); 7-я и 8-я песни - гимны трех отроков в печи огненной (Даниил, III, 26-46 и Даниил III, 52-88); 9-я песнь, новозаветная - песнь девы Марии (Евангелие от Луки, I, 48-56) и Захарии (там же, I, 68-79). Библейские песни сыграли важную роль в создании православной литургики - на их основе возник такой вид литургических произведений, как канон. Древнейшие рукописи Псалтири: 1) Слуцкая XI в. (издана И. И. Срезневским в 1868 г.) - в настоящее время рукопись утрачена; 2) Бычковская XI в. (ГПБ, Qп.I.73), рус. (издана в 1877 г. И. И. Срезневским и в 1972 г. И. Тотом); Синайская XI в., болг. - издана в 1922 г. С. Северьяновым и в 1971 г. М. Альтбауэром; Симоновская XIII в., рус. (ГИМ, собр. Хлудова, № 3), издана Амфилохием в 1880-1881 г. Знание Б. к. редко выходило за пределы того, что читалось за богослужением. Поэтому и библейские цитаты, заполнявшие в большом количестве как переводные, так и оригинальные памятники письменности, обычно выступают в той языковой форме, какая характерна для служебного типа библейского текста. II. Четий тип Б. к. Четий тип предназначался, по-видимому, для келейного назидательного чтения. Появление этого типа у славян связано с переводом основных библейских книг, совершенным Мефодием уже после смерти Кирилла. Полные библейские кодексы, включавшие в себя все книги Ветхого и Нового завета, являлись в Византии большой редкостью, они предназначались для самых больших библиотек и не имели практического употребления. Подобным образом и в древнерусской письменности четьи библейские тексты обращались либо в виде списков, включавших в себя какую-либо одну книгу, либо в виде сборников, более или менее устойчивого состава, либо объединялись в сборниках с другими, небиблейскими произведениями. В виде отдельных списков обращались прежде всего очень многочисленные списки четвероевангелия (Евангелия-тетр - от греч. τετρα «четыре»), где текст представлен в последовательности изложения евангелий от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна. Четвероевангелие возникло, вероятно, еще при жизни Кирилла и Мефодия путем перевода недостающих в кратком апракосе частей текста. Древнейшие списки его писаны глаголицей и относятся к X-XI вв. - Зографское (ГБЛ, собр. Григ., № 6/М. 1689) и Мариинское (ГПБ, Глаг. I) евангелия. Древнейшим восточнославянским датированным списком является Галичское евангелие 1144 г. (ГИМ, Синод. собр., № 404). С начала XIV в. все большее распространение стали получать списки четвероевангелия, исправленные по поздним греческим рукописям XII-XIV вв.; ко времени начала книгопечатания в XVI в. они целиком вытеснили сложившийся в IX-XI вв. первоначальный тип славянского текста. Апостол четьего типа («Деяния и послания») представляет собой полный текст Апостола, т. е. весь цикл произведений, расположенных в определенном порядке, сохраняющемся во всех рукописях и изданиях. Четье Евангелие и четий Апостол могут быть использованы и в богослужении: текст в них разбит на зачала, соответствующие чтению одного дня; между ними помещаются краткие заголовки. Номера зачал ставятся на полях (благодаря этому легко найти нужное чтение в большой книге); кроме того, на полях пишутся номера старого (византийского) деления на главы (так называемые Аммониевы и Евфалиевы главы), на верхнем и нижнем поле пишутся заголовки с указанием праздников и других поводов для чтения данного отрывка. Кроме основного текста в четье Евангелие и четий Апостол входят дополнительные статьи: предисловия к каждой книге («Сказания»), оглавления, ряд текстов богослужебного назначения (разного рода уставные указания, выписанные тропари, прокимны и т. п.), месяцеслов. Благодаря своей полноте и универсальности четьи тексты получили преимущественное распространение и со временем вытеснили богослужебные типы книг (Евангелие и Апостол-апракос). Они были первыми печатными книгами у восточных славян, именно четье Евангелие и четий Апостол напечатал в начале своей деятельности в Москве Иван Федоров. С XIV в. стали также входить в употребление полные сборники новозаветных книг, включавшие в себя Евангелия, Деяния и Послания апостолов и Апокалипсис. Самый древний из дошедших до нас четьих сборников ветхозаветных книг изготовлен в Болгарии в 1350-1370 гг., возможно, в кружке Евфимия Тырновского (ГПБ, F.1.461). Он включает в себя I-IV книги Царств, книги шестнадцати пророков, Песнь песней, притчи, Премудрости Иисуса Сирахова, книгу Иова. Такой состав, однако, не типичен для четьих библейских сборников кон. XIV-XVI вв. В этих сборниках чаще объединяются книги по тематическому принципу: 1) Пятикнижие Моисеево (т. е. книги Бытие, Исход, Второзаконие, Левит и Числа); 2) исторические - книги Иисуса Навина, Судей, Руфь, I-IV Царств, Есфирь; 3) книги премудростей - Притчи Соломона, Екклисиаст, Песнь песней, Премудрости Иисуса Сирахова, с прибавлением иногда Псалтири; 4) книги пророчеств. Такое членение ветхозаветных книг в принципе соответствует их членению в древнееврейской и древнегреческой письменности. Сборники первого и второго типа объединялись в составе Хронографа и Палеи Толковой. Четьи библейские сборники книг Ветхого завета получают заметное распространение лишь с конца XV в. Сборники первого и второго типа удовлетворяли читательский интерес в области священной истории, сборники Премудростей и Пророчеств служили источником нравственной и религиозной философии. После издания в 1580 г. Острожской библии переписка четьих текстов почти прекращается. III. Толковый тип Б. к. Толковый тип содержит библейские тексты в сопровождении экзегетических толкований. Назначение этих книг церковно-учительное и догматическое. Библейский текст в них разбит на отрывки, размером от части стиха до нескольких стихов. Он либо пишется киноварью, либо выделяется разного рода надписями (леммами): толк., Т., сказ. Это так называемый тип «широких катен». Распространенное в византийской и латинской письменности рамочное построение, когда библейский текст пишется в середине листа, а толкование окружает его со всех сторон, славянской письменности неизвестно. В рукописях XVII в. встречается размещение библейского текста и толкований в два параллельных столбца. Библейский текст в толковом типе представлен иногда с некоторыми лакунами, поскольку могли опускаться части текста, не получившие толкования. Почти все известные в славянской письменности толкования принадлежат византийским богословам, в числе которых нужно прежде всего назвать Феодорита Киррского, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, живших в IV в., а также Феофилакта Болгарского и Никиту Ираклийского, XI-XII вв. Толкование на отдельную книгу может принадлежать либо одному автору (например, толкования на псалтирь Феодорита Киррского, известные в болгарском списке XI в.), либо представлять собой катены (от лат. catena «цепь»), т. е. свод толкований из разных авторов, например, известное в многочисленных списках с XIII в. Толковое евангелие Феофилакта Болгарского, представляющее собой сводку самых распространенных толкований на Четвероевангелие. Наиболее известные в славянской письменности толковые тексты: Беседы на Евангелие папы Григория Великого (Григория Двоеслова), переведенные с латинского оригинала в Чехии X в. и сохранившиеся в частности в русском списке XIII в. (ГПБ, собр. Погодина, № 70). Толковое евангелие Феофилакта Болгарского (Охридского), возникшее в конце XI в. и вскоре переведенное на славянский язык; древнейший неполный список относится к XIII в. и имеет русское происхождение (БАН, 4.9.11). Толкования на послания апостола Павла, известные в русском списке 1220 г. (ГИМ, Синод. собр., № 7). Толкования на Апокалипсис Андрея Кесарийского, известные в новгородском списке XII в. (БАН, собр. Никольск., № 1). Толкование на книгу Иова Олимпиодора Александрийского, древнейший список 1394 г. (ГИМ, Чуд. собр., № 6). Толкование на Псалтирь Исихия Иерусалимского, известное в славянской письменности под именем Афанасия Александрийского, древнейший список относится к XI-XII вв. (ГПБ, F.n.I. 23). Толкования на Псалтирь Феодорита Киррского, переведенные в Болгарии в X в. и известные в списке XI в. (ГИМ, Чуд. собр., № 7). При этом переводе был серьезно переработан славянский текст Псалтири. Толкование на Песнь песней, известное в славянской письменности под именем Филона Карпафийского, но в действительности представляющее собой катены из толкований Филона, Ипполита Римского, Григория Нисского и катен Псевдо-Прокопия Газского. Все списки русские, древнейший относится к XIII в (ГБЛ, ф. 205, № 171). Толковые пророки - собрание всех пророческих книг с толкованиями Феодорита Киррского, перевод этих толкований появился в Болгарии уже в X в. Все сохранившиеся списки XII-XVII вв. (число их более 50) восходят, однако, к одному и тому же списку 1047 г., написанному новгородским попом Упырем Лихим. Толкование на книгу пророка Даниила, составленное Ипполитом Римским, в списке XIII в. (ГИМ, Чуд. собр., № 12). Тексты с толкованиями переписывались еще в XVII и XVIII вв., когда после введения книгопечатания почти прекратилось изготовление списков служебного и четьего типов. Особую разновидность толкового типа текстов представляют собой так называемые эротапокритические (т. е. вопросо-ответные) компиляции, которые в форме вопросов и ответов дают толкования на самые важные места библейских книг. В период распространения и первоначального освоения христианской догматики эти компиляции играли важную пропедевтическую роль своего рода «введения» в Св. писание. Все перечисленные толковые тексты служили источником для составления такого рода компиляций, но некоторые толкования частично сохранились только в составе таких компиляций. Речь идет прежде всего о толкованиях Феодорита Киррского на Восьмикнижие, толкованиях Ипполита Римского на Притчи, Олимпиодора Александрийского на Екклисиаст. Эротапокритический жанр возник на славянском юге и получил в XII-XIII вв. свое наибольшее развитие у восточных славян в форме так называемой книги Кааф (по-древнееврейски «сборник»), а в XV в. по мере увеличения числа списков толковых текстов потерял свое значение. К этому жанру примыкают такие переводные произведения, как «Пандекты» Антиоха, вопросо-ответы Афанасия, Анастасия Синаита, Словеса избранные Григория Богослова. Из оригинальных восточнославянских компиляций такого рода близко к нему стоят «Словеса святых пророк» (полемический противоиудейский памятник), «Просветитель» Иосифа Волоцкого. Между текстами разных типов происходило постоянное взаимодействие. Так, Евангелие-апракос было взято за основу при изготовлении текста Четвероевангелия, ветхозаветные паримии, вошедшие в Паримийник, были целиком включены в четий текст ветхозаветных книг. При изготовлении основной массы толковых текстов в Болгарии X в. были в основном использованы готовые четьи тексты. При переписке евангельских рукописей писцы часто использовали сразу несколько оригиналов, которые могли принадлежать разным типам, так что в служебный тип вносились текстовые черты четьего, и наоборот. Особо сильное влияние на формирование служебного и четьего евангельского текста оказал, как кажется, текст из Толкового евангелия Феофилакта Болгарского. История усвоения, бытования и восприятия Б. к. у восточных славян исключительно богата. Лишь на первом этапе в течение XI в. она ограничивалась простой перепиской текстов с южнославянских оригиналов. Уже в XII в. стали появляться восточнославянские библейские переводы. Прежде всего это уже упоминавшиеся катены на Песнь песней. Тогда же был изготовлен толковый перевод Екклисиаста, не сохранившийся в цельном виде. Возможно, тогда же переведены и толкования на Послания апостола Павла (по списку 1220 г.), и Толковое евангелие Феофилакта Болгарского. В XIV или начале XV в. появился перевод учительного Евангелия константинопольского патриарха Каллиста. Новый материал существенно пополнил сборники вопросо-ответного характера. Новое развитие на Руси получили разного рода компиляции с использованием материалов Б. к. В большем или меньшем объеме книги, составляющие Восьмикнижие, вошли в Еллинский летописец, Хронограф и Хронографическую палею. Эти же книги, а также некоторые из книг премудростей, были включены в начале XIII в. в Толковую палею. Именно в Толковой палее заметно отсутствие четкого различия в это время между апокрифами и каноническими библейскими книгами. Среди книг Пятикнижия сюда попал апокрифический Исход Моисея, апокрифические новеллы о Соломоне и Китоврасе, о судах Соломона. Историческая палея, переведенная в готовом виде с греческого оригинала, рядом с кратким изложением Б. поместила почти все известные апокрифы о ветхозаветных лицах от Адама до Давида, В четьи библейские сборники между книгами Притч, Екклисиаст обязательно помещалась отвергнутая каноном книга Премудростей Иисуса, сына Сирахова, а также нередко книга Менандр, представляющая собою собрание афоризмов языческих мудрецов. Но канонические Евангелия по их богослужебному употреблению резко противопоставлялись Евангелиям апокрифическим и потому никогда не соседствовали с ними в сборниках. Впрочем, проповедники и богословы систематически использовали апокрифы для своих сочинений. Особый интерес представляют выполненные на Руси не позднее XIV в. переводы книг Есфирь и Песни песней с древнееврейского оригинала. В конце XV в. в Белоруссии был собран обширный сборник переводов с древнееврейских оригиналов, включающий книги Даниила, Есфирь, Песнь песней, Руфь, Притчей, Иеремии (Б-ка АН Лит. ССР, F, 19-262). При изготовлении его были частично использованы более ранние переводы. В конце XV в. в Новгородском архиепископском скриптории была начата работа по созданию полного библейского кодекса. В ходе работы были собраны и сведены воедино все доступные славянские тексты, при этом книги Иова, Песни песней и пророков были извлечены из состава толкований. В качестве образца в этой работе было принято печатное издание Вульгаты (латинский текст Библии, изготовленный в IV в. Иеронимом Стридонским). Те книги, которые не входили в библейский канон православной церкви и не были переведены в свое время на церковнославянский язык, были переведены с латинского оригинала; это книги I-II Паралипоменон, I-III Ездры, I-II Маккавейские, Неемии, Товита, Иудифь, Премудрость Соломона. С латыни также переведены были X-XIV главы книги Есфирь, неизвестные древнееврейскому канону и потому отсутствовавшие в славянской версии, а также главы II-XXV, XLVI-LI книги Иеремии, которые отсутствовали в редакции Толковых пророчеств. Работа была завершена в 1499 г., Кодекс получил название Геннадиевской библии, по имени тогдашнего Новгородского архиепископа (ГИМ, Синод. собр., № 923). Вся эта работа была вызвана внутренними культурными и церковными запросами восточнославянской среды и свободна от католического влияния, в чем ее не раз подозревали. Сходную попытку создать библейский кодекс представляет собою изготовленный в 1502-1507 гг. в Супрасльском монастыре Матфеем Десятым свод библейских книг (за исключением Восьмикнижия), замечательный своим каллиграфическим совершенством (БАН, 24.4.28). В XVI в. традиционный текст Псалтири был снабжен новыми толковыми компиляциями. Знаменитый новгородский переводчик Димитрий Герасимов перевел с латинского оригинала толкования Брунона, епископа Гиперболейского (XI в.). Максим Грек составил обширные катены на текст этой книги. На Волыни Андрей Курбский также как будто проделал такую работу по латинским источникам и в 1564-1577 гг. подготовил катены на Псалтирь. Широкое распространение в XVI-XVII вв. получают лицевые (т. е. иллюстрированные) рукописи. Иллюстрации встречаются и в древних списках Евангелия, Псалтири, но теперь это становится массовым явлением и служит прежде всего раскрытию содержания текста. Так, в списке Евангелия Сийского Антониева монастыря (БАН, Арх. ком., № 339) содержится 2130 рисунков. Сотни иллюстраций находятся в списках так называемой Годуновской псалтири (по имени Димитрия Годунова, заведовавшего царскими иконописцами при царе Феодоре Ивановиче). Особенно многочисленны в это время списки лицевого Апокалипсиса. В хронографической части знаменитого лицевого летописного свода Ивана Грозного содержится Восьмикнижие, четыре книги Царств, Есфирь, Товия и часть книги Даниила (семь книг из Восьмикнижия находятся в томе 1 - ГИМ, Муз. собр., № 358, книги Руфь, Царств, Есфирь и Товия во втором - БАН, 17.17.9). В XVII в. на характер и содержание иллюстраций начинает оказывать влияние знаменитая печатная Библия Пискатора. Первым датированным печатным изданием в Москве стал Апостол, напечатанный в 1564 г. Иваном Федоровым. Есть основания предполагать, что еще раньше здесь же появилось несколько изданий Евангелия и Псалтири. В 1580-1581 гг. Иван Федоров, находясь уже в Остроге на Волыни, издал полную Библию (так называемая Острожская библия). В основу ее был положен список с Геннадиевской библии; книги, переведенные с латыни, были заново переведены с греческого оригинала. Кроме того, для этого издания были привлечены дополнительные рукописные источники, на основе которых был подвергнут обработке текст Геннадиевской библии. Используя опыт европейских изданий библии, особенно Чешской библии 1488 г., издатели ввели в текст некоторые пояснения и истолкования, предназначая свой труд для светского внецерковного употребления. Однако в Москве в 1663 г. Острожскую библию перепечатали без существенных изменений в качестве официального церковного текста, а затем в 1751 г. подвергли переработке по греческим и древнееврейским печатным изданиям. Этот перепечатанный текст служит основой всех последующих синодальных изданий Библии. В XVII в. была также проведена Епифанием Славинецким и его учениками правка текста Евангелия и Апостола. В Западной Руси, а затем в Чернигове и Киеве, с конца XVI в. было напечатано довольно много толковых библейских книг, отчасти перепечатанных в Москве. Среди них особое значение имеют Учительное евангелие, изданное в 1569 г. в Заблудове, Учительное евангелие Кирилла Транквиллиона (Рахманово, 1619). С конца XV в. прежде всего на западных территориях, входивших в состав польско-литовского государства, появляются переводы библейских книг на язык, более или менее сближенный с живым употреблением. Во всех таких случаях оригиналом служил не греческий текст. В конце XV в. с гуситской редакции Чешской библии был сделан на Украине перевод Песни песней в сопровождении пояснений и рассуждений о любви (ГИМ, Синод. собр., № 558). В этом переводе очень много чешских и украинских слов, грамматика упрощена. Упомянутый Виленский сборник нач. XVI в., содержащий ряд книг в переводе с древнееврейского оригинала, лишь в очень немногих местах писан чистым церковнославянским языком; в основном это смесь белорусских и польских форм. В 1507-1525 гг. Франциск Скорина в Праге и Вильне издал основную массу библейских книг в переводе с Чешской библии с использованием в отдельных случаях традиционной церковнославянской версии. Язык этих изданий приближен к живой белорусской речи. Так называемые Пересопницкое евангелие (рукопись 1556-1561 гг.) и Евангелие Василия Тяпинского (издание ок. 1580 г., единственный экземпляр в ГПБ, собр. Погодина, № 1), Новый завет Валентина Негалевского (рукопись 1581 г.) дают евангелийский текст на народном языке и своим появлением связаны с распространением реформационных христианских сект. В двух рукописях XVI-XVII вв. находятся два разных западнорусских перевода Псалтири с польского оригинала (ГБЛ, собр. Румянцева, № 335, 1017). В одной рукописи XVII в. сохранился перевод Восьмикнижия, книг Царств и Товита (ГИМ, Синод. собр., № 710) с польского языка. В Москве условия не благоприятствовали появлению библейских переводов на языке, приближенном к обиходному. Известен лишь один опыт такого рода - это перевод с польского оригинала Псалтири, выполненный в 1683 г. переводчиком Посольского Приказа Авраамием Фирсовым (ГИМ, Синод. собр., № 710). Мысль Петра I напечатать текст Евангелия параллельно на голландском и русском языке воплощена не была. Лит.: Калайдович К. Ф. Иоанн экзарх Болгарский. М., 1824; Новицкий О. О первоначальном переводе св. Писания на славянский язык. Киев, 1837; Горский А. В. 1) О свв. Кирилле и Мефодии. - Москвитянин, 1843, ч. 6, с. 405-434; 2) О славянском переводе Пятикнижия Моисеева, исправленном в XV в. по еврейскому тексту. - В кн.: Прибавления к творениям свв. отцев, 1860, ч. 19, с. 134-168; Горский А. В., Невоструев К. И. Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. М., 1855-1862, отд. 1-2; [Костомаров Н. И.] Старинный южнорусский перевод Песни песней с послесловиями о любви. - Основа, 1861, № 11-12, с. 49-64; Berčić J. Ulomci svetoga pisma obojega uvjeta staroslovenskim jezikom. Díl. 1-5. Praha, 1864-1871; Невоструев К. И. Записка о переводе Евангелия на славянский язык, сделанном св. Кириллом и Мефодием. - В кн.: Кирилло-Мефодиевский сборник. М., 1865, с. 209-234; Срезневский В. И. Древний славянский перевод Псалтири: Исследование его текста и языка по рукописям XI-XIV вв. СПб., 1877; Воскресенский Г. А. 1) Древний славянский перевод Апостола и его судьбы до XV в. М., 1879; 2) Евангелие от Марка по основным спискам четырех редакций. М., 1894; 3) Книги пророков в древнеславянском переводе. - Богословский вестник, 1905, т. 11, с. 525-542; Амфилохий. 1) Исследование о Пандектах Антиоха XI в., находящихся в Воскресенской Новоиерусалимской библиотеке. М., 1880; 2) Древнеславянская псалтирь Симеоновская до 1280 г. М., 1880, т. 1-3; Рождественский И. Книга Есфирь в текстах еврейском, греческом и славянском. СПб., 1880; Владимиров П. В. Доктор Франциск Скорина, его переводы, печатные издания и язык. СПб., 1888; Лебедев В. К. Славянский перевод кн. Иисуса Навина по сохранившимся рукописям и Острожской библии. СПб., 1890; Оblak V. Die kirchenslavische Űbersetzung der Apokalypse. - Archiv fűr slavische Philologie, 1890, Bd 13, S. 321- 361; Попруженко М. Г. «Книга Царств» в собрании рукописей библиотеки Новороссийского университета. Одесса, 1894; Карский Е. Ф. Западнорусские переводы Псалтири в XV-XVII вв. Варшава, 1896; Муретов М. Древнеславянское евангелие от Марка / Поправки, дополнения и замечания к трудам проф. Г. А. Воскресенского. Сергиев Посад, 1897; Евсеев И. Е. 1) Книга пророка Исайи в древнеславянском переводе. СПб., 1897; 2) О книге Есфирь. - Изв. АН, 1898, т. 8, № 5, с. 329-344; 3) Следы утраченного первоначального перевода пророческих книг на славянский язык. - Изв. АН, 1899, т. 10, № 4, с. 355-373; 4) Книга пророка Даниила в переводе жидовствующих по рукописи XVI в. - ЧОИДР, 1902, кн. 3, с. 127-164; 5) Книга пророка Даниила в древнеславянском переводе. М., 1905; 6) Рукописное предание славянской Библии. СПб., 1911; 7) Геннадиевская Библия 1499 г. М., 1914; 8) Очерки по истории славянского перевода Библии. Пг., 1916; Сперанский М. Н. К истории славянского перевода Евангелия. - РФВ, 1899, т. 41, с. 158-219; Брандт Р. Григоровичев паримийник в сличении с другими паримийниками. М., 1894-1901; Погорелов В. А. 1) Псалтыри. Библиотека московской синодальной типографии. 4.1. Рукописи. М., 1901, вып. 3; 2) Чудовская псалтирь XI в. СПб., 1910; 3) Словарь к толкованиям Феодорита Киррского на Псалтырь. Варшава, 1910; 4) Из наблюдений в области древнеславянской переводной литературы. 3. - Sborník filosofické fakulty university Komenského v Bratislavĕ, 1927, R. 5, № 46(1); Hахтигаль Р. Несколько заметок о следах древнеславянского паримейника в хорвато-глаголической литературе. - В кн.: Древности: Тр. Славян. ком. Моск. археол. о-ва. М., 1902, т. 3, с. 175-213; Михайлов А. В. 1) К вопросу об издании памятников славянорусской письменности. - В кн.: Предварительный съезд русских филологов: Бюллетени. СПб., 1903, с. 56-67; 2) К вопросу о литературном наследии свв. Кирилла и Мефодия в глаголических хорватских миссалах и бревиариях. Из истории Древнеславянского перевода книги Бытия пророка Моисея. Варшава, 1904; 3) Греческие и древнеславянские паримейники: Из истории древнеславянского перевода св. Писания. Варшава, 1908; 4) Опыт изучения текста книги Бытия пророка Моисея в древнеславянском переводе. Варшава, 1912, ч. 1. Паримейный текст. Jagić V. 1) Psalterium bononiense. Vindobonae, 1907; 2) Entstehungsgeschichte der kirchenslavischen Sprache. Berlin, 1913; 3) Zum altkircheslavischen Apostolus. Wien, 1919-1920, 1-3; 4) Jugie M. Histoire du Canon de 1’Ancien Testament dans l’Eglise Grecque et l’Eglise Russe. Paris, 1909; Юнгеров П. А. Общее историко-критическое введение в священные ветхозаветные книги. Казань, 1910; Vajs J. 1) Nejstarši breviář chrvatsko-hlaholský (Prvý breviář Vrhnický). Praha, 1910; 2) Kniha Rut v překladĕ staroslovanském. Praha, 1926; 3) Evangelium sv. Marka a jehopoměr k řecké předloze. Praha, 1927; 4) Které recense byla řecká předloha starostovĕnského překladu žaltáře. - Byzantinoslavica, 1939-1946, t. 8, s. 55-86; 5) Najstariji hrvatskoglagolski misal. S bibliografskim opisima svih hrvatskoglagolskih misala. Zagreb, 1948; Пepeтц В. Н. До icторii перекладу Бiблii в захiднiи Руси: Книга Естери в перекладi кiнця XV в. - В кн.: Фiльольогiчний збiрник памяти К. Михальчука. Киев, 1915, с. 23-45; Туницкий Н. Л. Книга XII малых пророков с толкованиями в древнеславянском переводе. Сергиев Посад, 1918, вып. 1; Vondrák V. О cksl. překladu evangelia v jeho dvou různých častech a jak se nám zachoval v hlavnĕjších rukopiseh. - В кн.: Даничиħев зборник. Београд; Р‰убС™ана, 1925, с. 9-27; Станоjевиħ Ст., Глумац Д. Св. Писмо у нашим старим споменицима. Београд, 1932; Ильинский Г. А. Опыт систематической кирилло-мефодиевской библиографии. София, 1934; Pechuška F. Staroslavanský překlad knihy Job. Praha, 1935; Кульбакин С. Jезична реконструкциjа старословенског превода. - Jужнословенски филолог, 1937, кн. 16, с. 203-2235; Попруженко М. Г., Романски Ст. Кирилометодиевска библиография за 1834-1940 гг. София, 1942; Флоровский А. В. Чешская Библия в истории русской культуры и письменности: (Фр. Скорина и продолжатели его дела). - Sborník filologický. 12. Praha, 1946, s. 153-258; Ноrá1ek К. Evangeliaře a čtveroevangelia. Praha, 1954; Киас Вл. Положение исследования в области византийско-старославянского паримийника. - Byzantinoslavica, 1955, № 2, с. 374-376; Рańkevič I. Malí Proroci v Antiochovych Pandektech z r. 1307. - Slavia, 1956, r. 25, s. 384-393; Мещерский Н. А. 1) К вопросу об изучении переводной письменности Киевского периода. - Учен. зап. Кар.-Фин. пед. ин-та. Петрозаводск, 1956, т. 2, вып. 1, с. 198-219; 2) Источники и состав древней славяно-русской переводной письменности IX-XV вв. Л., 1978; Moszyński L. Staro-cerkiewno-słowiański aprakos. - Studia z filologii polskiej i słowiańskiej. II. Warszawa, 1957, s. 373-395; Vrana J. 1) Otipovima, redakcijama i međusobnom odnosu starosłovjenskih evanđelja. Evanđeliastari. - Slavia, 1956, t. 26, s. 321-336. Četveroevanđelja. Slavia, 1960, t. 29, s. 552-571; 2) Najstariji hrvatski glagoljski evandelistar. Beograd, 1975; 3) O odnosu Vukanova i Mstislavova evandjelja i nostanku duljega evandjielistara novije redakcije. - Slavia, 1985, r. 54/2, s. 141-160; Hamm J. Apokalipsa bosanskih krstjana. - Slovo, 1960, № 9/10, s. 43-103; Коляда Г. И. Работа Ивана Федорова над текстами Апостола и Часовника и вопрос о его уходе в Литву. - ТОДРЛ, 1961. т. 17, с. 225-254; Грицкат И. Дивошево Jеваnħелье. - Jужно-словенски филолог, 1961-1962, кн. 25, с. 227-293; Vašiсa J. Literární památky epochy velkomoravské. 863-885. Praha, 1966; Стипчевиħ Б. О српским паримеjницима. - В кн.: Кирил Солунски. Симпозиум 1100-годишнина од смртта на Кирил Солунски. Скопjе, 1970, кн. 2, с. 347-387; Недельковиħ О. 1) Редакциjе старословенског еванħельа и старословенска синонимика. - Там же, с. 269-279; 2) Problem strukturnih redakcija staroslavenskog prijevoda Apostola. - Slovo, 1972, № 22, c. 27-40; Трифуновиħ Р‹. ТумачеСље Песме над песмама од Теодорита Кирског у преводу Константина Философа. - Зборник за славистику, 1971, 2. Матица Српска, с. 86-105; Верещагин Е. М. 1) Из истории возникновения первого литературного языка славян. Переводческая техника Кирилла и Мефодия. М., 1971; 2) Из истории возникновения первого литературного языка славян: Варьирование средств выражения в переводческой технике Кирилла и Мефодия. М., 1972; Freidhof G. Vergleichende sprachliche Studien zur Gennadius-Bibel (1499) und Ostroger Bibel (1580-1581): Die Bűcher Paralipomenon, Esra, Tobias, Jubith, Sapientia und Makkabäer. Frankfurt am Main, 1972; Hanniсk Chr. Das Neue Testament in altkirchenslavischer Sprache. - In: Die alten Űbersetzungen des Neuen Testament, die kirchenväterzitate und Lektionare. Hrsg. VTO K. Aland. Berlin; New York, 1972, S. 403-425; Жуковская Л. П. Текстология и язык древнейших славянских памятников. М., 1976; Лихачева О. П. 1) Славяно-русский апостол XI-XIV вв. - В кн.: Методические рекомендации по описанию славянорусских рукописей для Сводного каталога рукописей, хранящихся в СССР. М., 1976, вып. 2, с. 420-447; 2) Служебная псалтирь как особого рода сборник. - В кн.: Проблемы научного описания рукописей и факсимильного издания памятников письменности. Л., 1961, с. 222-241; Логачев К. И. 1) О языке и тексте оригиналов древнейших славянских переводов. - ВЯ, 1976, № 2, с. 95-99; 2) Проблема критического издания первого письменного памятника Кирилло-Мефодиевской традиции. - Советское славяноведение, 1982, № 5, с. 66-73; Скупский Б. И. К вопросу о греческих оригиналах древнейших славянских переводов. - ВЯ, 1977, № 2, с. 126-130; Thomson Fr. J. The Nature of the Reception of Christian Byzantine Culture in Russia in the 10-th to 13th centuries and its Implication for Russian Culture. - Slavica Gandensia, 1978, t. 5, p. 107-139; Алексеев A. A., Лихачева О. П. Супрасльский сборник 1507 г. - В кн.: Матер. и сообщ. по фондам Отд. рукописи, и редкой книги Б-ки АН СССР. Л., 1978, с. 34-58; Можаева И. Е. Библиография по Кирилло-Мефодиевской проблематике. 1945-1974. М., 1980; Алексеев А. А. 1) Песнь песней в древней славяно-русской письменности, ч. 1-2. Ин-т рус. яз. АН СССР. Предварительные публикации. М., 1980, вып. 133-134; 2) О греческой основе славянских библейских переводов. - Старобългаристика, 1984, № 1, с. 3-22; 3) Принципы историко-филологического изучения переводческого наследия Кирилла и Мефодия. - Советское славяновед., 1984, № 2, с. 94-106; 4) Проект текстологического исследования Кирилло-Мефодиевского перевода Евангелия. - Советское славяноведение, 1985, № 1, с. 82-94; Сказания о начале славянской письменности. М., 1981; Архипов А. А. Древнерусская книга пророка Даниила в переводе с древнееврейского: (К истории гебраизмов в древнерусском книжном языке), ч. 1-3. Ин-т рус. яз. АН СССР. Предварительные публикации. М., 1982, вып. 151-153; Дуйчев Ив., Кирмагова А., Паунова А. Кирилометодиевска библиография. 1940-1980. София, 1983; Чешко Е. В. Редакция и особенности перевода Псалтыри Томича. - Старобългарска литература, 1983, кн. 14, с. 37-58. Маthiesen R. Handlist of Manuscripts containing Church Slavonic Translations from the Old Testament. - Polata knigopisnaja, 1983, № 7, p. 3-48; Добрев И. Погрешно мнение за Охридския апостол. - Старобългарска литература, 1984, кн. 16, с. 3-17; Исаченко-Лисовая Т. А. Псалтирь Авраамия Фирсова 1683 г. Особенности языка и перевода. - Изв. ОЛЯ, 1984, т. 43, с. 248-257; Švábоvá J. Zur Problematik der Textvarianten im altkirchenslavische Parőmienbuch. - Byzantinoslavica, 1985, t. 16, S. 94-105. А. А. Алексеев, О. Л. Лихачева

БОРИС ФЕДОРОВИЧ ГОДУНОВ

Борис Федорович Годунов (ок. 1551/1552 г.-13 IV 1605 г.) - царь, автор посланий, грамот. Б. Г. принадлежал незнатному роду, ставшему влиятельным при Иване Грозном (своим родоначальником Годуновы считали татарского предка Мурзу-Чета, служившего у московских великих князей в XIV в.). Воспитывавшийся в доме дяди, царского постельничего Димитрия Ивановича Годунова. Б. Г. с раннего возраста оказался близко связанным с жизнью царской семьи. В 1570 г., по протекции дяди, он начал службу при царском дворе и быстро упрочил свое положение: в 1572 г., во время войны со Швецией, состоял рындой при царевиче Иване Ивановиче, в 1578 г. стал кравчим, в 1581 г., в связи с женитьбой церевича Федора Ивановича на сестре Годунова Ирине Федоровне, - был возведен в боярский сан. Женатый на дочери главы опричников Малюты Скуратова Марии Григорьевне, Б. Г. был активным опричником, но в оргиях в Александровской слободе участия не принимал. С 1584 г., после смерти Ивана Грозного, удаления вместе с вдовой царицей Марией и ее сыном Димитрием Нагих в Углич и ссылки Б. Я. Бельского в Нижний Новгород за учиненные в Москве беспорядки, Б. Г. как ближайший царский родственник вошел в состав правившего при царе круга, в котором первенствующее место принадлежало старейшему из рода Романовых, боярину Никите Романовичу Захарьину-Юрьеву, и близки к которому были бояре Милославские и Шуйские, а также «великие» дьяки Андрей и Василий Яковлевичи Щелкаловы. После дворцовых волнений 1584 г. и кончины в апреле 1585 г. Н. Р. Захарьина-Юрьева Б. Г. постепенно, в течение 1585-1587 гг., устранил с политической арены князей Милославских (И. Ф. Милославский умер в ссылке в Кирилловском монастыре), а затем (за организацию в 1587 г. московского волнения и «челобитье» о расторжении брака с царицей Ириной Федоровной) - И. П. и А. И. Шуйских и других «изменников» из боярских родов: Колычевых, Татевых, Бакасовых, Шереметьевых и др. Московские волнения 1587 г. закончились для знатных его участников массовыми ссылками в разные города, для «мужиков-воров» - казнью на Красной площади, а поддержавший «челобитье» митрополит Дионисий был заменен верным сторонником Б. Г., близким ему со времен опричнины, митрополитом Иовом. В течение 1585-1587 гг. Б. Г. последовательно получил несколько высочайших титулов: «конюший и боярин ближний» царя, затем звания «слуги», «дворового воеводы», «наместника Казанского и Астраханского» и «правителя», т. е. достиг политического первенства и фактически стал при недееспособном царе Федоре Ивановиче полновластным правителем Русского государства. В 1588-1589 гг. путем ряда «приговоров» царя и бояр Б. Г. получил право переписки с иноземными «великими государи», участия в дипломатических сношениях государства и самостоятельного проведения приема иностранных послов по царскому церемониалу. При участии Б. Г. Россия заключила 20-летнее перемирие с Польшей (в 1601 г.) и поддерживала дипломатические отношения с Австрией, Великобританией, Данией, Персией, Турцией и другими странами Запада и Востока, о чем свидетельствуют дипломатические документы того времени, воспоминания современников и сохранившаяся переписка Б. Г. с английской королевой Елизаветой I, австрийским императором Рудольфом II, его послом Николаем Варкочем (1591 г.) и римским папой Климентом VIII. После войны со Швецией (1590-1593 гг.), завершившейся заключением Тявзинского «вечного мира», России были возвращены крепости Ивангород и Копорье, расположенные на пути к Балтийскому морю. Значительно больший успех был достигнут в 1591 г. в результате военных маневров под Москвой против союзника шведов крымского хана Казы-Гирея, в результате побед над которым Россия смогла отодвинуть свою оборонительную линию южнее, в «дикое поле», и за короткое время выстроила там целый ряд пограничных крепостей: Воронеж (1585 г.), Ливны (1586 г.), Елец (1592 г.), Белгород, Оскол, Курск (1596 г.). В правление Б. Г. было продолжено начатое Иваном IV освоение Сибири: Сибирь была присоединена к России после одержанной в 1598 г. победы над последним сибирским ханом Кучумом; с 1600 г. стали брать ясак с Мангазеи; на сибирских землях стали строиться города (Тобольск - в 1587 г.); в глухих таежных местах за Уралом воеводы ставили острожки и укрепленные городки (Березов, Сургут, Обдорск, Нарым, Тара). В 1589 г. Б. Г. (при содействии дьяков Щелкаловых, путем длительных дипломатических переговоров, посулов и диктата) добился от константинопольского патриарха Иеремии, приехавшего в Москву за очередной субсидией, согласия на поставление Иова патриархом всея России и подписи «Соборного постановления» об учреждении в России патриаршества. Важность обретения русской церковью автокефальности было отмечено торжественным празднованием 26 января 1589 г. возведения Иова на патриарший престол, с шествием «на осляте», возглавляемом Б. Г. При Б. Г. в 1590-1592 гг. предпринимались подготовительные меры для полного закрепощения крестьянства: по всей территории России шло составление писцовых кабальных книг, включавших портретные характеристики беглых холопов (Полосин И. И. Социально-политическая история..., с. 221). Указы 1591-1592 гг. покончили с правом выхода крестьян от помещиков в «Юрьев день». Сам Б. Г., получивший в ведение северную область Вагу (Шенкурск), стал богатейшим в стране человеком. В 1591 г., по случаю внезапной смерти 15 мая царевича Димитрия Ивановича, начались народные волнения в Угличе, а в конце мая - московские пожары, спровоцированные Нагими (см., например, грамоту от 28 мая 1591 г. об Афанасии Нагом как инициаторе московских пожаров, опубликованную в 1929 г. А. И. Голубцовым). Для прекращения слухов о насильственном убийстве по воле Б. Г. царского наследника (слухи были подхвачены оппозиционными кругами и просочились за границу) была создана специальная следственная комиссия во главе с В. И. Шуйским. 2 июня в Кремле после оглашения дьяком Щелкаловым результатов следствия, содержащих полное опровержение версии об убийстве, собор высшего духовенства во главе с Иовом осудил Нагих за «измену» государю, возбуждение народных волнений и убийство государева дьяка Михаила Битяговского: вдовствующая царица Мария Нагая была пострижена в монахини, Михаил Нагой с братьями заточен в тюрьму, а углические повстанцы сосланы в Сибирь вместе с набатным углическим колоколом, у которого в наказание было урезано «ухо». В 1594 г. (после смерти двухлетней царевны Феодосии) Б. Г. устранил от должности дьяка А. Я. Щелкалова, руководившего государственным приказным аппаратом и дипломатическим ведомством и ставшего в государстве слишком влиятельной фигурой (поводом к тому, по-видимому, послужила секретная беседа дьяка с австрийским послом Николаем Варкочем в 1593 г. о возведении на московский престол предполагаемого жениха царевны, немецкого принца эрцгерцога Максимилиана). После смерти 21 февраля 1598 г. бездетного царя Федора Ивановича Б. Г., скрывшись с семьей в Новодевичий монастырь, продолжал некоторое время управлять оттуда страной именем вдовствующей царицы Ирины Федоровны (затем инокини Александры). Во время избрания Б. Г. на царство активную поддержку ему оказал патриарх Иов, который развернул широкую агитацию за его кандидатуру (см., например, его «Окружную» грамоту от 15 марта 1598 г. // ААЭ, т. 2, № 1), организовывал народные шествия с поклонениями будущему царю и, наконец, оформил решение священного собора об избрании Б. Г. на царство «Грамотой утвержденной» (в первой ее редакции, датированной июлем 1598 г., которая была подписана только подвластным ему высшим духовенством). Опираясь на армию, которую Б. Г. вывел из столицы под предлогом похода на крымского хана и которая присягнула ему во время этого апрельского похода под Серпуховом, он вернулся в Москву победителем и получил, наконец, признание своей кандидатуры в Боярской думе. 1 августа избрание его на царство было утверждено Земским собором 1598 г. (формирование которого затянулось на целый год) и было скреплено парадно оформленным текстом «Грамоты утвержденной», подписанной всеми его членами. 1 сентября Б. Г. был провозглашен царем (согласно несколько поновленному тексту «Чина венчания на царство» - ААЭ, СПб., 1836, т. 2, № 8), одержав таким образом победу над знатными конкурентами из рода Рюриковичей и Гедиминовичей, которые вновь было сделали безуспешную попытку скомпрометировать Годунова слухами о его причастности к насильственной смерти царевича Димитрия Ивановича и даже самого царя Феодора Ивановича. В 1599-1600 гг. в связи с распространившимися слухами о тяжелой болезни Б. Г. (начавшими проникать за рубеж еще до венчания его на царство), которые вновь возродили надежды в оппозиционных кругах, Б. Г. принял ряд мер для утверждения новой династии: ввел клятву на кресте «не испортить» царской семьи; никаким колдовским «зельем и кореньем» (ААЭ, СПб., 1836, т. 2, с. 38, 58-59) и молитву о многолетии царской семье с испитием чаши о здравии государя. Молитва, написанная, соглано Хронографу Русскому 3-й редакции (по классификации А. Н. Попова), «мудрыми слагателями» (очевидно, не без участия патриарха Иова), должна была произноситься «на трапезах и вечерях», а нарушение этого приказа расценивалось как государственное преступление (Орлов. Чаши государевы..., с. 13-14). В нарушениях подобного рода и были официально обвинены бывшие конкуренты Б. Г., вновь готовившие почву для переворота: Б. Я. Бельский (в 1599 г. после позорной казни сосланный в Нижний Новгород) и Романовы (в 1600 г. они были обвинены в «колдовстве» и покушении на жизнь царя, после чего Федор Никитич был пострижен в монахи под именем Филарета и сослан в Антониево-Сийский монастырь, его младшие братья Александр, Михаил и Василий отправлены в ссылку; опала постигла и их родственников князей Сицких и Черкасских, у которых, как и у Романовых, служил Григорий Отрепьев, а также дьяка В. Я. Щелкалова). Крах правительства Б. Г. в последние годы правления, подготовленный целым рядом причин, был прежде всего обусловлен проводимой им политикой закрепощения крестьянства. Начало Крестьянской войны ускорил постигший страну сильный голод, длившийся в течение 1601-1603 гг., от которого не могли спасти никакие предпринимаемые царем полумеры в виде временной отмены некоторых царских указов 90-х гг., даровой раздачи хлеба или предоставления работы некоторым голодающим. В 1603 г. правительственным войскам еще удалось подавить восстание Хлопка. Однако уже в 1604 г. недовольные народные массы, состоявшие преимущественно из беглых крестьян и холопов южных окраин России, стали примыкать к отрядам Лжедимитрия I, который начал военные действия против армии Б. Г. под именем «законного» царевича Димитрия Ивановича. По свидетельству современников, первые же известия о появлении Самозванца Б. Г. открыто расценил как осуществление давнишних планов боярской оппозиции. В ноябре 1604 г. он обратился (через австрийского императора Рудольфа II) с посланием к римскому папе Клименту VIII (принявшему Григория Отрепьева как новообращенного католика) в надежде разоблачить Самозванца и остановить интервенцию польского короля Сигизмунда III, однако письмо не застало папу в живых. Ошибочно приняв главным стратегическим направлением военную оборону против Речи Посполитой, правительство Б. Г. не придало первоначально должного значения начавшейся в стране гражданской войне, не выставило регулярные войска на пути Самозванца, шедшего с южных окраин, и слишком поздно (только в январе 1605 г.) выступило с разоблачением его подлинного имени (см. изданные С. А. Белокуровым «Разрядные записи 7113-7121 гг.»). В последние месяцы жизни Б. Г., одолеваемый болезнью, находился в состоянии отчаяния, граничившего с безумием, и страха перед Самозванцем (в лагерь которого не раз засылал тайных убийц или выпытывал о сыне у привезенной в столицу Марфы Нагой) и обращался за разъяснениями своих сомнений то к богословам, то к ворожбе, то к юродивым. Он скончался 13 апреля 1605 г. от «апоплексического удара», а 15 мая Лжедимитрий I одержал решительную победу под Кромами. Однако еще до вступления Самозванца в Москву вернувшиеся в столицу бывшие опальные представители боярской оппозиции (прежде всего Б. Я. Бельский), использовав народные волнения, поспешили расправиться с династией Годуновых, убив жену Б. Г. и его сына Федора. Первоначально Б. Г. был похоронен в Архангельском соборе, но при Лжедимитрии I прах его был перенесен в загородный Варсонофьев монастырь. Легенда о полной необразованности и неграмотности Б. Г., который, по отзывам некоторых его современников-иностранцев, не умел ни читать, ни писать (ЧОИДР, 1911, кн. 3, с. 28), полностью развеивается публикацией его автографов, фототипически воспроизведенных С. Д. Шереметьевым. Обучение Б. Г. и его сестры Ирины проходило под наблюдением их дяди Дмитрия Ивановича Годунова, человека не чуждого просвещению и обладавшего богатой библиотекой, многие книги из которой он в конце жизни вложил в Костромской Ипатьевский монастырь (известны его Псалтырь 1591 г. и Евангелие 1605 г.). Однако писатели-соотечественники считали Б. Г. малообразованным человеком, по-видимому, из-за недостаточного знания им книг св. Писания. Дьяк Иван Тимофеев писал о нем: «Царь не книгочий нам бысть». В то же время Семен Шаховской отмечал природную одаренность Б. Г. как оратора, называя его человеком «вельми сладкоречивым». Не являясь высокообразованным и начитанным книжником, Б. Г. был для своего времени человеком с довольно широким кругом интересов. Б. Г. живо интересовался техническими новшествами: при нем в Москве был сооружен водопровод, подававший воду из реки Москвы в Кремль, а при дворе появились иностранные медики (в 1586 г. для царицы Ирины Федоровны были выписаны доктор и акушерка, а затем из Любека - врачи и «рудознавцы»). Б. Г. планировал введение в России школ по западному образцу и даже университета и сам посылал за границу для обучения иностранному языку нескольких дворянских «робят». При нем было осуществлено создание многотомного труда - Чудовских миней четьих (1600 г.) и в ряде городов открыты типографии. Особенно поощрял Б. Г. развитие строительства, что благоприятствовало расцвету таланта русского архитектора Федора Коня, под наблюдением которого были возведены мощные укрепления вокруг Китай-города и вторая зубчатая стена вокруг Кремля, и который руководил строительством каменного города в Астрахани и сооружением неприступной крепости с 38 башнями в Смоленске. Б. Г. ревностно заботился и о благоустройстве столицы: по его приказу был надстроен столп колокольни Ивана Великого в Кремле, построено каменное Лобное место на Красной площади, палаты для военных приказных ведомств рядом с Архангельским кремлевским собором, каменные лавки в Китай-городе, новый широкий мост через Неглинную и была подготовлена модель грандиозного собора «Святая святых» на центральной площади Кремля, осуществлению строительства которого помешала смерть. Однако, как и у большинства его современников, просвещенные взгляды Б. Г. уживались в нем с предрассудками и суевериями: он мог внезапно отказаться от лечения у иноземных врачей (как отказался от английских акушеров, приглашенных к царице Ирине) и обратиться к знахарям, колдунам и молитвам (потеряв таким образом сына-первенца) или, изгнав лекарей, начать причитать над больным в голос, как причитал он в 1602 г. над умирающим женихом царевны Ксении, герцогом Гансом Датским. Умный и гибкий политик и дипломат, Б. Г. был выдающимся оратором, наделенным от природы красивым голосом и даром красноречия. Представление о его ораторском искусстве и эмоциональном воздействии его речей (сопровождаемых по свидетельству очевидцев выразительными жестами), которые он произносил при избрании на царство, можно в какой-то степени составить по их записям, вошедшим в состав «Грамоты утвержденной» 1598 г. и «Чина венчания на царство» (ААЭ, т. 2, № 7-8). Едва ли следует приписывать Б. Г. все подписанные им грамоты и послания, поскольку за созданием и оформлением их как документов должны были прежде всего следить профессионально подготовленные приказные дьяки, в том числе и дьяки Посольского приказа, такие как А. Я. и В. Я. Щелкаловы или Иван Навроцкий и др. Однако несомненно участие Б. Г. как автора (и редактора) в создании посланий иностранным корреспондентам и ряда особо ответственных грамот, касающихся его личных запросов и политической позиции (таких, как, например, его грамоты Иову из Серпухова в 1598 г. - ААЭ, т. 2, № 3-4). В посланиях австрийскому императору Рудольфу II и римскому папе Клименту VIII одновременно с доводами о самозванстве Лжедимитрия I Б. Г. выдает и свои сомнения о подлинном лице Самозванца и начинает доказывать, что и сам царевич Димитрий Иванович как сын не принятой церковью седьмой жены Ивана IV не мог считаться законным наследником царского престола. В письмах к английской королеве Елизавете, кроме темы о льготных условиях торговли в России, предоставленных английским купцам, и ряда дипломатических проблем, Б. Г. касается также и заботивших его как отца вопросов от устройстве будущей семейной жизни его детей. Речам, посланиям и грамотам Б. Г. не свойственна книжная изощренность, они отличаются деловитостью, простотой изложения и совершенством делового стиля. Изображение сложности и противоречивости личности самого Б. Г., свойственное писателям-современникам, которое впервые оказалось возможным, поскольку Годунов был не наследным, а выборным царем, привело, как показал Д. С. Лихачев, к новому решению проблемы характера в литературе начала XVII в. Подавляющее большинство древнерусских сказаний и повестей о Смутном времени XVII в. (за исключением, пожалуй, только апологетических сочинений Иова) являются весьма тенденциозными источниками, отражающими оппозиционное отношение к Б. Г., созданное правительством В. И. Шуйского и утвердившееся при династии Романовых. Некритическое усвоение некоторых негативных оценок деятельности Б. Г., восходящих к первоисточникам XVII в., присуще и ряду историографов XVIII-XIX вв.: Н. М. Карамзину (История государства Российского (1584-1604). М., 1824, т. 10-11), Н. И. Костомарову (Смутное время Московского государства в начале XVII столетия (1604-1613). СПб., 1868, т. 1, с. 10-216), К. Н. Бестужеву-Рюмину (Обзор событий от смерти царя Иоанна Васильевича до избрания на престол Михаила Федоровича Романова // ЖМНП, СПб., 1887, ч. 252, № 8, с. 49-112) и отчасти С. М. Соловьеву (История России, кн. 4. М., 1960, т. 7-8). Сложность характера Б. Г. и драматизм событий его времени, отраженные в документальных и литературных памятниках XVII в., привлекли и внимание А. С. Пушкина. Опиравшийся в своем творчестве не только на труд Н. М. Карамзина, но и на другие источники, А. С. Пушкин раскрыл глубокие социальные корни трагедии Годунова, который слишком поздно увидел силу «мнения народного» и, не ноняв пружин ее действия, ужаснулся мысли (перекликающейся с символикой «Медного всадника») что «конь иногда сбивает седока» (Полосин И. И. Социально-политическая история..., с. 244-245). Изд.: СГГД. М., 1819, ч. 2, № 59; ААЭ. СПб., 1836, т. 2, № 3-4, 7-9; Сб. матер. по рус. истории нач. XVII в. / Пер., введ. и примеч. И. М. Болдакова. Прилож.: Выписки из дел корол. Архива в Копенгагене / Сообщ Е. Н. Щепкиным. СПб., 1896, с. 59-74, 116-118; Шереметьев С. Д. Грамоты с подписями Бориса, Димитрия и Степана Годуновых (7080-7111) // ЧОИДР. М., 1897, кн. 1 (180), с. 1-7; Лихачев Н. П. К истории дипломатических сношений с папским престолом при царе Борисе Годунове // ИОРЯС. СПб., 1906, т. 11, кн. 1, с. 316-336 и ил.; Еvans N. Queen Elizabeth I and Tsar Boris: Five Letters, 1597-1603 // Oxford Slavonic Papers. Oxford, 1965, vol. 12, p. 49-68. Лит.: ДРВ. M., 1773, ч. 2, № XII-XV (английские грамоты к Б. Г.) № XII-XVIII (шведские грамоты к Б. Г.); СГГД. М., 1819, ч. 2 № 60, с. 103-123; ААЭ. СПб., 1836, т. 1, № 321-368, с. 382-457; т. 2, № 1-30, с. 1-85; Бутков П. Договор о мире, заключенный между Россиею и Швециею у Тявзина 18 мая 1595 г. // ЖМНП СПб., 1840, № 9, с. 325-378; АИ. СПб., 1841, т. 1, № 217-218, с. 411-415, № 229, с. 434-435, № 248, с. 464-466; АИ. СПб., 1841, т. 2, № 1-54, с. 1-66; ДАИ. СПб., 1846, т. 1, № 136-150, с. 228-254; Памятники дипломатических сношений Древней России с державами иностранными. Т. 2. (с 1594 по 1621 г.). СПб., 1852, стб. 3-920; Попов А. Н. Изборник славянских и русских статей, внесенных в Хронографы русской редакции. М., 1869, с. 216-218; Никольский К. О службах русской церкви, бывших и прежних печатных богослужебных книгах. СПб., 1885, с. 237-256; Платонов С. Ф.: 1) Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник. СПб., 1888, с. 1-57, 80-108, 162-194, 227-281, 290-340, 351-368 (2-е изд. СПб., 1913); 2) Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв.: (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время). СПб., 1899, с. 192-297 (переизд. М., 1937); 3) Лекции по русской истории. СПб., 1904, с. 177-204; 4) Борис Феодорович // РБС. СПб., 1908, т. 3, с. 246-250 (доп. к статье К. Н. Бестужева-Рюмина); 5) Борис Годунов. Пг., 1921. 157 с.; Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией / Изд. под ред. Н. И. Веселовского. Т. 1. Царствование Федора Иоанновича. СПб., 1890, с. 1-453; Семевский М. И. Историко-юридические акты XVI и XVII вв. / ЛЗАК. СПб., 1893, вып. 9, с. 7-8, 55-60; Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время (7113-7121 гг.) // ЧОИДР. М., 1907, кн. 2, с. 1-6; Жданов И. Н. О драме А. С. Пушкина «Борис Годунов»: Лекция в Александровском лицее. СПб., 1892, с. 3-38 (переизд. Соч. СПб., 1907, т. 2, с. 99-134); Бестужев-Рюмин К. Н. Борис Годунов // РБС. СПб., 1908, т. 3, с. 238-246; Покровский Н. В. Памятники церковной старины в Костроме. СПб., 1908, с. 18-32; Орлов А. С. Чаши государевы. М., 1913, с. 3-18, 30, 39-41; Голубцов И. А. «Измена» Нагих // Учен. зап. Рос. ассоц. н.-иссл. ин-тов обществ. наук Ин-та ист. (РАНИОН). М., 1929, т. 4, с. 55-70; Базилович К. В. Борис Годунов в изображении Пушкина // ИЗ. М., 1937, т. 1, с. 29-54; Греков Б. Д. Исторические воззрения Пушкина // Там же. с. 18-21, 25; Любомиров П. Г. Новые материалы для истории Смутного времени // Любомиров П. Г. Очерк истории Нижегородского ополчения 1611-1613 гг. М., 1939, с. 299-302 (то же: Учен. зап. Саратов. ун-та, Пед-фак., 1926, т. 5, вып. 2, с. 99-102); Державина О. А. Анализ образов повести XVII в. о царевиче Димитрии Угличском: (Из дис. «Повесть XVII в. о царевиче Димитрии Угличском») // Учен. зап. Моск. гор. пед. ин-та. М.; Л., 1946, т. 7. Кафедра рус. лит., вып. 1, с. 21-34; Смирнов П. П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в. М.; Л., 1947, т. 1, с. 160-188; 331-343; Буганов В. И.: 1) Сказание о смерти царя Федора Ивановича и воцарении Бориса Годунова: (Записи в Разрядной книге) // Зап. Отд. рук. ГБЛ. М., 1957, в. 19, с. 167-184; 2) Разрядная книга 1475-1598 г. / Подг. текста, вводн. ст. и ред. В. И. Буганова. М., 1966, с. 3-8, 341-545; Корецкий В. И. 1) Из истории закрепощения крестьян в России в конце XVI - начале XVII в.: (К проблеме «заповедных лет» и отмены Юрьева дня) // Ист. СССР, 1957, № 1, с. 161-191; 2) Новое о крестьянском закрепощении и восстании И. И. Болотникова // ВИ, 1971, с. 130-152; Будовниц И. У.: 1) Борис Годунов // ИЭ. М., 1962, т. 2, стб. 619-620; 2) Словарь, с. 31, 52, 241, 278, 318; Полосин И. И. Социально-политическая история России XVI - нач. XVII в. М., 1963, с. 218-245; Allen W. D. The Georgian Marriage Projects of Boris Godunov // Oxford Slavonic Papers. Oxford, 1965, vol. 12, p. 69-79; Анпилогов Г. Н. Новые документы о России конца XVI - начала XVII в. М., 1967, с. 7-109, 307-445; Сахаров А. Н. Переписка Елизаветы Английской с Борисом Годуновым // ВИ. 1967, № 2, с. 197-199; Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970, с. 7-26; Мордовина С. П.: 1) К истории Утвержденной грамоты 1598 г. // АЕ за 1968 г. М., 1970, с. 127-141; 2) Характер дворянского представительства на Земском соборе 1598 г. // ВИ. 1971, № 2, с. 55-63; Скрынников Р. Г.: 1) Борис Годунов и царевич Дмитрий // Тр. ЛОИИ: Исслед. по соц.-полит. истории России. Л., 1971, вып. 12, с. 182-197; 2) Политическая борьба в начале правления Бориса Годунова // Ист. СССР, 1975, № 2, с. 48-68; 3) Борис Годунов. М., 1983, 192 с.; Аррlеbу J. Н. Doctor Christopher Reitinger and a Seal of Tsar Boris Godunov // Oxford Slavonic Papers, 1979, vol. 12, p. 32-39; Брюсова В. Г. Ипатьевский монастырь. М., 1982, с. 15-35. Н. Ф. Дробленкова

БОЯН

Боян (XI в.) - древнерусский поэт-певец. Как «творец песен» Б. назван в зачине «Слова о полку Игореве» (см. Автор «Слова о полку Игореве»): «Боянь бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серым вълком по земли, шизым орлом под облакы...». Семь раз вспоминает автор «Слова» Б. в своем произведении. Кроме «Слова», Б. упомянут в «Задонщине». В интерпретации имени Б. с самого начала открытия «Слова» обозначились две основные тенденции: 1) это собственное имя конкретного древнерусского поэта-певца; 2) это нарицательное слово, обозначающее певца, поэта, сказителя вообще. В первом издании «Слова», в примеч. б на с. 2 Б. назван «славнейшим в древности стихотворцем русским». В первоначальном виде этой страницы говорилось, что «при Рюрике иль Святославле гремела лира его, ни по чему узнать не льзя»; после перепечатки ее соображения о времени жизни Б. были сформулированы еще более неопределенно: «когда и при котором государе гремела лира его ни по чему узнать не льзя». Сходная с этой характеристика Б., но в сильно романтизированном виде, была дана Н. М. Карамзиным в «Пантеоне российских авторов» (1801 г.): «Мы не знаем, когда жил Боян, и что было содержанием его сладких гимнов; но желание сохранить имя и память древнейшего русского поэта заставило нас изобразить его в начале сего издания. Он слушает поющего соловья, постарается подражать ему на лире» (Карамзин Н. М. Соч. СПб., 1848, т. 1, с. 653). Однако уже в примечаниях к «Слову» в бумагах Екатерины II имя Б., с одной стороны, воспринималось как собственное (здесь даже отмечалось, что «из последствия сей повести видно, что он воспевал подвиги князя Всеслава»), но, с другой - тут же толковалось и как нарицательное: «Сие имя Боян происходит, как думать надобно, от древняго глагола баю, говорю: по сему Боян не что другое как разкащик, словесник, вития» (см.: Дмитриев Л. А. История первого издания «Слова о полку Игореве». М.; Л., 1960, с. 326). Представление о Б. как о конкретном «витии» древности и одновременно с этим обобщенном образе поэта-певца вообще было характерным для начала XIX в. А. X. Востоков в примечаниях к своей стихотворной повести «Светлана и Мстислав» в «Опытах лирических» (1806 г.) писал, что он, вслед за В. Т. Нарежным, считает, что русские поэты, которые «должны были находиться при дворе государей древних», назывались «Баянами». Об этом, отмечает Востоков, «не говорит «Повесть о походе Игоря», упоминающая только об одном Баяне, как о собственном имени; но нельзя ли предположить, что упомянутый песнотворец по превосходству назван общим именем Баяна, т. е.: баснослова, вития, рассказчика» (цит. по изд.: Востоков А. X. Стихотворения. Л., 1935, с. 391 (Б-ка поэта)). Так же понимает имя Б. Пушкин в «Руслане и Людмиле» - оно у него одновременно и имя собственное, и нарицательное: «Все смолкли, слушают Баяна...», «И струны громкие Баянов / Не будут говорить о нем!» (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. АН СССР, 1937, т. 4, с. 7, 42). Только поэтическим символом считал Б. Вс. Миллер: «Боян заменяет автору «Слова» музу эпических поэтов» (Миллер. Взгляд, с. 123-124), «В начале «Слова» Боян введен как поэтическое украшение, а не как историческое лицо: имя вещего поэта, потомка божества, должно украсить произведение автора, возвысить его в глазах читателей» (с. 125). По мнению Миллера, «нет ни одной черты, которая могла бы быть реальной характеристикой исторического певца и притом русского, предшественника автора «Слова»» (с. 121). Само имя Б. Миллер считает не русским: «Боян лицо болгарское и попал в «Слово» из болгарского источника» (с. 130). Предположение о болгарском происхождении имени Б. высказывалось и до Вс. Миллера: Ю. Венелин считал, что Б. «Слова о полку Игореве» - болгарский князь Боян Владимирович (ум. в 931 г.), слывший в народе колдуном (Венелин Ю. Критическое исследование об истории болгар. М., 1849, с. 263-265). Однако еще в 1844 г. В. Г. Белинский в шестой статье о Пушкине, разбирая «Руслана и Людмилу», писал, что Пушкин, считая слово Б. «равнозначительным» таким словам, как «скальд, бард, менестрель, трубадур, миннезингер», «разделял заблуждение всех наших словесников, которые, нашед в «Слове о пълку Игореве» «вещего баяна, соловья старого времени...» заключили из этого, что Гомеры древней Руси назывались баянами». Белинский утверждал, что «по смыслу текста «Слова» ясно видно, что имя Баяна есть собственное, а отнюдь не нарицательное». Вместе с тем Белинский отмечал, что «Баян «Слова» так неопределенен и загадочен, что на нем нельзя построить даже и остроумных догадок» (Белинский В. Г. Собр. соч. М., 1955, т. 7, с. 365-366). В настоящее время можно считать общепризнанным положение о том, что Б. - имя собственное, принадлежавшее поэту-певцу, предшественнику автора «Слова». Вместе с тем есть все основания утверждать, что мы располагаем целым рядом не только догадок, но остроумных и весьма убедительных гипотез о Б. Сомнение в существовании древнерусского имени Б. явилось основой предположения, впервые высказанного и обоснованного А. Вельтманом в 1842 г., согласно которому имя Б. - это искаженное имя Яна. В Повести временных лет несколько раз упоминается имя Яня Вышатича: сообщая под 1106 г. о его смерти на 90-м году жизни, Нестор пишет, что слышал от Яна Вышатича много рассказов, которые записал с его слов в свою летопись. Вельтман полагает, что в первоначальном тексте «Слова о полку Игореве» перед именем Яна стояла частица «бо», на каком-то этапе переписывания текста «Слова» переписчик соединил эту частицу с именем «Ян» и получился «Боян». Возможность искажения имени Яна Вышатича в Б. «Слова» допускали А. В. Логинов и Л. В. Черепнин (Логинов А. В. Историческое исследование Сказания о походе северского князя Игоря Святославича на половцев в 1185 г. Одесса, 1892, с. 89-91; Черепнин Л. В. «Повесть временных лет», ее редакции и предшествующие ей летописные своды. - ИЗ, 1948, № 25, с. 328-329). Однако видеть в имени Б. искаженное написание какого-то другого древнерусского имени или искать это имя не в русских источниках (кроме указанного, предполагался еще ряд болгарских персонажей с именем «Боян») нет оснований. Е. В. Барсов, резко выступивший против гипотезы Вс. Миллера, привел ряд данных, свидетельствующих о том, что имя Б. в Древней Руси существовало (см.: Барсов. Слово о полку Игореве, т. 1, с. 338-339). Историко-археологические находки последнего времени не только подтвердили бытование имени Б. в Древней Руси, но свидетельствуют о его достаточно широкой распространенности. В НIЛ упоминается «Бояня» улица, в Рядной грамоте Тешаты и Якима (1261-1291 гг.) названо имя послуха Бояна (Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949, с. 317). Имя «Боян» встречается в трех новгородских берестяных, грамотах (одна - 80-х гг. XI в., две - XII в.) (см.: Арциховский А. В., Янин В. Л. Новгородские грамоты на бересте: Из раскопок 1962-1976 гг. М., 1978). Наконец, на стене киевской Софии была обнаружена надпись (граффито), которую предположительно можно отождествлять уже непосредственно с Б. «Слова о полку Игореве». В этой надписи сообщается о покупке княгинею «Всеволожей» (т. е. женой князя Всеволода) «земли Бояней» (земли, принадлежавшей когда-то какому-то Бояну). Открывший надпись, С. А. Высоцкий датирует ее второй половиной XII в. и высказывает предположение, что эта земля «некогда имела какое-то отношение к Бояну «Слова о полку Игореве»» (Высоцкий С. А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI-XIV вв. Киев, 1966, вып. 1, с. 71). Б. А. Рыбаков датирует граффито концом XI в. и высказывает предположение, что запись могла быть сделана в близкое время к предполагаемому им году смерти Б. Правда, исследователь отмечает, что «текст граффито сам по себе не дает нам права отождествлять Бояна-песнотворца с Бояном-землевладельцем» (Рыбаков. Русские летописцы, с. 417). О Б. как поэте, жившем во времена князя Всеслава (ум. 1101 г.), писал в 1809 г. Н. Грамматик в «Рассуждении о древней русской словесности». Древнерусским певцом считал его Б. Евгений (Болховитинов), включив в свой «Словарь русских светских писателей» (1845 г.). «Знаменитым русским поэтом» XI - нач. XII в. назвал Б. Ф. И. Буслаев. Время творчества Б. он датирует, исходя из перечня имен тех князей, которым Б. пел свои песни-славы. Кроме того, этот перечень наводит Буслаева на мысль, что «связь Бояна с князьями тмутороканскими и черниговскими, вероятно, заслуживает некоторого внимания» (Буслаев. Русская поэзия, с. 382). Буслаев считает, что текст «Слова о полку Игореве» донес до нас несколько отрывков из произведений Б., процитированных автором «Слова». Это две припевки Б., имеющие характер притчи, - «Ни хытру, ни горазду...» и «Тяжко ти головы...», и пять отрывков из песен Б.: «Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше...», «Тогда при ОлзСЈ Гориславличи...», «Уже бо, братие, невеселая година въстала...», «На НемизСЈ снопы стелютъ головами...», «Не буря соколы занесе чресъ поля широкая...». Е. В. Барсов, подчеркивавший тесную связь автора «Слова о полку Игореве» с творчеством Б., вместе с тем считал, что, автор «Слова» «весьма мало внес Бояновых словес в свое произведение» (Барсов. Слово о полку Игореве, т. 1, с. 308). Если приводившиеся выше предположения о вставках в «Слове о полку Игореве» из сочинений Б. имели в виду отдельные небольшие фразы, то писатель А. Л. Никитин пошел гораздо дальше своих предшественников, Он считает, что вообще большая часть текста «Слова» не что иное, как переработка, применительно к событиям похода Игоря, сочинения Б., посвященного Святославу Ярославичу и его сыновьям и написанного Б. за сто лет до похода Игоря - в конце 1084 - нач. 1085 г. По Никитину основной причиной, побудившей автора «Слова» обратиться к сочинению Б., которое по его словам «послужило своего рода матрицей для автора «Слова о полку Игореве»» (Никитин А. Л. Испытание «Словом...», № 6, с. 226), «были солнечные затмения, предшествовавшие началу обоих походов» (там же, № 7, с. 183). По Никитину получается, что все, о чем рассказывает автор «Слова», уже было в произведении Б.: «изображение похода, быть может, со зловещими предзнаменованиями, картины битвы с «погаными степняками», гибель героев или плен, последовавшее затем горе «земли» и, возможно, обращение к князьям с просьбой о помощи» (там же, № 6, с. 226). Гипотеза Никитина, таким образом, превращает «Слово о полку Игореве» во второстепенный памятник древнерусской литературы. В его построениях много явных натяжек, произвольного толкования текста «Слова», грубых ошибок. В 1912 г. А. С. Архангельский в энциклопедической статье дал подробный обзор всех гипотез о Б., имевшихся к этому времени, и подытожил результаты изучения данного вопроса. Связь Б. с тмутараканскими и черниговскими князьями подчеркивал А. С. Орлов (Орлов А. С. Слово о полку Игореве. М., 1923), который время жизни Б. относил к XI - нач. XII в. и считал, что Б. был таким же княжеским певцом, как и автор «Слова о полку Игореве». Как о бесспорном факте, о тмутараканском происхождении Б. и тесной связи его с черниговскими князьями писал Н. М. Шляков, который в определенной степени пытался воссоздать биографию Б. По его гипотезе, Б. родился не позже 1006 г. и умер вскоре после смерти Всеслава (1101 г.). Первым произведением Б. была песнь о единоборстве Мстислава с Редедей. По мнению Шлякова, «в летописи мы имеем следы Бояновых песен, и летописец пользовался ими как источником для своих сведений» (Шляков. Боян, с. 495). Начав свою песнотворческую деятельность в Тмутаракани, Б. затем перешел в Чернигов. Шляков предполагает, что одно время Б. находился при дворе Ростислава Владимировича (ум. 1066 г.), затем перешел на службу к Святославу Ярославичу (ум. 1076 г.), воспевая деяния его и его семьи, «тесно связав особенно свою судьбу с судьбою его старшего сына - энергичного Олега» (там же, с. 498). О том, что Б. был песнетворцем или придворным поэтом Святослава Ярославича и его сына Олега, писал М. Н. Тихомиров. Он отмечает, что все заимствования из «похвальных слов» Б. в «Слове о полку Игореве» «относятся к определенному и сравнительно узкому промежутку времени. В них говорится о пребывании полоцкого князя Всеслава на Киевском столе (1068 г.), о Святославе Ярославиче, сменившем Всеслава на Киевском престоле (умер в 1076 г.), о смерти «красного» Романа Святославича (1079 г.), о смерти Бориса Вячеславича (1078 г.). О самом Олеге Святославиче говорится как о младом и храбром князе, внуком которого был Игорь Святославич, герой поэмы. Следовательно, Боян писал про молодого Олега, когда тот еще был «Гориславичем», т. е. до 1094 г. С этого года Олег уже прочно сидел на отцовском столе и борьба за Чернигов окончилась (Тихомиров. Боян и Троянова земля, с. 175-176). М. Н. Тихомиров считает, что автору «Слова» произведения Б., из которых он черпал сведения о событиях XI в., могли быть известны как в устной передаче, так и в письменной форме. «Не подлежащую сомнениям» связь Б. с «домом чернигово-тмутараканских князей» подчеркивает Б. А. Рыбаков, который уделяет много места Б. в своем исследовании «Слова о полку Игореве». Ранний период песнотворчества Б. Рыбаков относит ко времени княжения Мстислава Храброго (ум. в 1036 г.), ратные подвиги которого воспевал Б. После смерти Мстислава Б., как полагает Рыбаков, перешел ко двору киевского великого князя Ярослава, к которому перешли черниговские и тмутороканские владения умершего бездетным Мстислава. Затем Б. снова вернулся в Тмуторокань. Большинство исследователей, опираясь на припевку Б. о Всеславе Полоцком - «Ни хытру, ни горазду, ни птицю горазду суда божиа не минути», считают, что Б. умер после смерти Всеслава (1101 г.). Б. А. Рыбаков полагает, что эта «припевка» не имеет датирующего значения: «Из этих слов, во-первых, не видно, что божий суд уже настиг Всеслава, а во-вторых, следует учесть, что «предсказать» смерть Всеслава можно было и не дожидаясь факта его смерти» (Рыбаков. Русские летописцы, с. 414, примеч. 14). По его мнению, последняя «припевка» Б. в «Слове» «Тяжко ти головы кроме плечю, зло ти телу кроме головы» «была, вероятно, взята из какой-то торжественной оды по случаю возвращения Олега с молодой женой и утверждения его в отцовских и братних владениях в Тмутаракани» (с. 414), что происходило в 1083 г. Б., пишет Рыбаков, «был связан с Мстиславом, затем с Ярославом старым, потом с его сыном Святославом и сыновьями Святослава - Романом и Олегом, родоначальником Ольговичей. Гусли Бояна звучали еще до 1036 г. и продолжали рокотать славы князьям вплоть до 1083 г., т. е. на протяжении около полувека» (с. 415). Рыбаков связывает с именем Б. создание былины о Соловье Будимировиче, которая, по предположению А. И. Лященко, повествует о сватовстве Гаральда Норвежского к дочери Ярослава Елизавете в 1040-е гг. (Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания, былины, летописи. М., 1963, с. 78-85). В отличие от большинства исследователей, В. Ф. Ржига возражает против приурочения творчества Б. к черниговской ветви княжеского рода: «На деле это был песнотворец более широкого размаха и более глубокой исторической преемственности» (Ржига. Несколько мыслей, с. 430). По его определению, Б. - певец-поэт широкого политического кругозора, «не ограниченный рамками воспевания какой-нибудь одной княжеской ветви» (там же, с. 431). Не менее, чем личность Б., интересовал исследователей вопрос о характере его поэтического творчества. По мнению Буслаева, поэзия Б. отвечала требованиям народного эпоса того времени. «Боян, - писал он, - сам пел свои песни, подобно другим народным певцам, и сопровождал свои песни струнным инструментом» (Буслаев. Русская поэзия, с. 394). Народным певцом, подобным «позднейшим бандуристам, кобзарям и гуслярам, которые ходили по селам и на торжищах и праздничных играх распевали народные думы под звуки музыкального инструмента», считал Б. А. Н. Афанасьев (Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1865, т. 1, с. 408). Е. В. Барсов также считал, что «живое и быстрое» творчество Б. «имело характер не книжных произведений, а живой народной песни: оно было творчество струнное» (Барсов. «Слово о полку Игореве», т. 1, с. 303). Вместе с тем, однако, Барсов пишет: «Основа, план и стилистические приемы Бояновых творений указывают, что его песни, как и «Слово» при всей своей внутренней и глубочайшей связи с живым народным песнотворчеством, существенно отличались от этого последнего... Это была поэзия, возвышавшаяся над народною, предполагающая художественное развитие дружинного исторического эпоса на героической основе» (там же, с. 307). Специально поэтике творчества Б. посвящена статья Г. Н. Поспелова. Связывая творчество Б. с эпическими традициями, Поспелов подчеркивает, что «песни Бояна и былины - это две разных стадии в развитии русского героического эпоса» (Поспелов. К вопросу о стиле, с. 43). Он так характеризует стиль и жанр этого древнерусского поэта-певца: «Боян был, по-видимому, самым талантливым в Киевской Руси создателем лиро-эпических кантилен как второй ступени развития песенного героического эпоса, уже выделившегося когда-то из обрядового хора, но еще не усвоившего себе того «эпического схематизма», который характерен для следующей, «былинной» его стадии» (с. 43). Связь творчества Б. с приемами народного творчества отмечал В. Ф. Ржига, который особенно подчеркивал, что Б. был «не только знаменитым киевским песнотворцем XI в., но и выдающимся музыкантом своего времени» (Ржига. Несколько мыслей, с. 431). Д. С. Лихачев, соглашаясь с точкой зрения И. У. Будовница, что Б. был придворным поэтом, говорит о «бравурном» характере его песнетворчества и отмечает: «Очевидно, Боян и не был подлинно народным поэтом» (Лихачев. Исторический и политический кругозор, с. 30). В конце прошлого века М. Г. Халанский высказал предположение о скальдическом характере творчества Б. Он отмечал, что определение Б. «Велесовым внуком», даваемое автором «Слова о полку Игореве», «находит себе ближайшие параллели в образах поэзии скандинавских скальдов» (Халанский М. Южнославянские сказания о кралевиче Марке. Варшава, 1894, с. 214). Эта точка зрения была развита Д. М. Шарыпкиным. Песнотворчество Б. в стадиально-типологическом отношении находится в сродстве с поэзией скальдов. Хвалебные песни властителям-князьям «как скальдов, так и Бояна, представляют собою стадию, промежуточную между фольклором и литературой» (IIIарыпкин. «Рек Боян и Ходына», с. 196). Б. либо непосредственно был «знаком со скандинавской скальдической традицией, а, может быть, и учился у варяжских скальдов» (там же). Значительный интерес, в связи со скальдическими традициями творчества Б., представляет собой толкование одного из «темных» мест «Слова», которое в первом издании передано так: «Рек Боян и ходы на Святъславля пестворца стараго времени Ярославля...». Сейчас большинство исследователей «Слова о полку Игореве» принимают конъектуру, предложенную в 1894 г. И. Забелиным, согласно которой это место должно читаться так: «Рек Боян и Ходына, Святъславля песнотворца стараго времени Ярославля...». «Боян и Ходына» это имена двух певцов Святослава Ярославича, А именно в традициях скальдической поэзии «певцы обменивались присловьями в амебейном чередовании, импровизируя в заданных традицией формулах» (Шарыпкин. «Рек Боян и Ходына», с. 199). Тем самым полностью подтверждается правильность прочтения данного места «Слова» И. Забелиным и становится понятным, почему двум лицам принадлежит афоризм, состоящий всего из двух фраз: второй певец при подобного рода поэтических импровизациях-состязаниях досказывал недосказанное первым исполнителем. Лит.: Вельтман А. Упоминаемый «бо Ян» в «Слове о полку Игореве» есть старец Ян, упоминаемый Нестором. - Москвитянин, 1842, № 1, с. 213-215; Буслаев Ф. И. Русская поэзия XI и начала XII в. - В кн.: Буслаев Ф. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861, т. 1. Русская народная поэзия, с. 377-400; Миллер Вс. Взгляд на «Слово о полку Игореве». М., 1877; Барсов Е. В. Слово о полку Игореве как художественный памятник Киевской дружинной Руси. М., 1887, т. 1, с. 299-390; Забелин И. Заметка об одном темном месте в «Слове о полку Игореве». - Археол. изв. и заметки, 1894, № 10, с. 297-301; Архангельский А. Боян. - Нов. энц. словарь. СПб., (1912), т. 7, стб. 754-759; Перетц Вол. Слово о полку Iгоревiм пам’ятка феодальноï Украïни - Руси XII в. У Киïвi, 1926 с. 135-136; Шляков Н. М. Боян. - ИпоРЯС, Л., 1928, т. 1, кн. 2, с. 483-498; Айналов Д. В. Заметки к тексту «Слова о полку Игореве». III. На каком инструменте играл Боян? - ТОДРЛ, 1940, т. 4, с. 157-158; Поспелов Г. Н. К вопросу о стиле и жанре творчества Бояна вещего. - МГУ. Докл. и сообщ. филол. ф-та. М., 1947, вып. 2, с. 42-45; Будовниц И. У. Идейное содержание «Слова о полку Игореве». - В кн.: Изв. АН СССР, 1950, т. 7. Сер. ист. и филос. № 2, с. 154-156; Лихачев Д. С. 1) Исторический и политический кругозор автора «Слова о полку Игореве». - В кн.: «Слово о полку Игореве»: Сб. исслед. и статей под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950, с. 5-52; 2) В защиту «Слова о полку Игореве». - Вопр. лит., 1984, № 12, с. 80-99; Тихомиров М. Н. Боян и Троянова земля. - В кн.: Слово о полку Игореве: Сборник исследований и статей под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950, с. 175-187; Ржига В. Ф. Несколько мыслей по вопросу об авторе «Слова о полку Игореве». - ИОЛЯ, 1952, т. 11, вып. 5, с. 428-438; Адрианова-Перетц В. П. «Слово о полку Игореве» и памятники русской литературы XI-XIII вв. Л., 1968, с. 13-21, 51-52; Боровський Я. Б. 1) Особа вiщого Бояна в пам’ятках давнього письменства. - Радянське лiтературознавство, 1970, № 6, с. 49-53; 2) Вiщий Боян iз «Слова о полку Iгоревiм». - Укр. мова и лiт. в школi. Киïв, 1981, № 10, с. 26-31; Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972, с. 410-417; Шарыпкин Д. М. 1) «Рек Боян и Ходына...»: (К вопросу о поэзии скальдов и «Слове о полку Игореве») - В кн.: Скандинавский сборник. Таллин, 1973, т. 18, с. 195-202; 2) Боян в «Слове о полку Игореве» и поэзия скальдов. - ТОДРЛ, 1976, т. 31, с. 14-22; Сокол М. Т. Биографическая ремарка о Бояне. - В кн.: Некоторые проблемы отечественной историографии и источниковедения. Днепропетровск. 1976, с. 23-34; Никитин А. Л. 1) Наследие Бояна в «Слове о полку Игореве»: Сон Святослава. - В кн.: Исследования и материалы по древнерусской литературе: «Слово о полку Игореве». Памятники литературы и искусства XI-XVII вв. М., 1978, с. 112-133; 2) Испытание «Словом». - Новый мир, 1984, № 5, с. 182-206; № 6, с. 211-226; № 7, с. 176-208; Робинсон М. А., Сазонова Л. И. Несостоявшееся открытие: («Поэмы» Бояна и «Слово о полку Игореве»). - РЛ, 1985, № 2, с. 100-112; Дмитриев Л. А. Испытание «Словом». - Сов. культура, 1985, 17 IX, с. 6. Л. А. Дмитриев

БУЛЕВ (БЮЛОВ) НИКОЛАЙ

Булев (Бюлов) Николай (сер. XV в. - 1548 г.) - врач, переводчик и публицист. Основные сведения о жизни Б. сохранились в двух документах (1548 и 1585 гг.) из Ревельского архива, связанных с тщетными попытками родственников умершего Б. получить его наследство, оставшееся в России. Уроженец Любека (известны имена его отца и отчима - Ганс Бюлов и Клавес Штруес, а также матери, братьев и сестер), Б. получил образование в Ростокском университете (1480-1483/1484 гг.). Об обширных познаниях Б. известно со слов его русских корреспондентов, а также из отзыва императорского посла Ф. да Колло, который видел в Москве в 1518 г. «маэстро Николая Любчанина, профессора медицины, астрологии и основательнейшего во всех науках». Предполагают, что Б. принял духовный сан. Согласно Н. Ангерманну. Б. был в России дважды. В первый раз он прибыл сюда в 1490 г. в составе посольства Георга фон Турна; за значительное вознаграждение он должен был заниматься составлением новой пасхалии. В этот первый приезд деятельность Б. протекала при Дворе новгородского архиепископа Геннадия. После 1504 г. Б. Уехал из Новгорода и поступил на службу к папе Юлию II. В 1508 г. Б. уже вновь в России, состоит придворным врачом при великом князе Василии III. Имя Б. фигурирует в летописном рассказе о смерти Василия III (1533 г.). Основная полемическая деятельность Б. приходится на второй период его пребывания в России. Попытка Ф. да Колло добиться освобождения Б. от службы при великом князе не увенчалась успехом; Б. до конца своих дней жил в Московском государстве, а его значительное наследство перешло в царскую казну. С большим или меньшим основанием Б. приписывают несколько переводов. Наиболее ранний из них, автором которого ряд исследователей считает Б., - перевод восьмой части трактата о времяисчислении «Rationale divinorum officiorum» Вильгельма Дурандуса, сделанный по страссбургскому изданию 1486 г. (сохранился в единственном списке - ГПБ, собр. Погодина, № 1121). Б., вероятно, является автором перевода направленного против иудаизма полемического трактата Самуила «евреина» «Rationes breves magni rabi Samuelis iudei nati», сделанного по кельнскому изданию 1493 г. (обзор мнений об авторе перевода см.: Лурье Я. С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV - начала XVI в. М.; Л., 1960, с. 270, примеч. 225). Сочинение Самуила «евреина», переведенное Б. в 1504 г., позднее подверглось критике со стороны Максима Грека. С именем Б. связан перевод на русский язык по поручению митрополита Даниила «Травника» (1534 г.), изданного в Любеке в 1492 г. В рукописях указывается, что это сочинение «перевел полоняник Литовской, родом Немчин Любчанин». Оно было первым переводным медицинским трактатом в Древней Руси и сыграло важную роль в истории врачевания. С некоторой долей вероятности можно предположить, что Б. перевел многократно издававшийся астрологический альманах Штоффлера, идеи которого подвергли критике Филофей, старец Елеазарова монастыря, и Максим Грек. Из оригинальных сочинений Б. сохранилась только беседа об иконе «Сошествие святого Духа» (в числе других списков известна в составе иконописных подлинников и Азбуковников); в этой беседе Б. излагает некоторые вопросы иконописания с католической точки зрения. Полемические произведения Б. не сохранились; о содержании их можно судить по ответным посланиям русских публицистов. В своих сочинениях Б. пропагандировал соединение католической и православной церквей, с одной стороны, и астрологию, с другой стороны. В промежутке между 1506 и 1515 гг. Б. написал послание в защиту греко-латинской унии, обращенное к ростовскому архиепископу Вассиану Санину; В. Жмакин обнаружил анонимное опровержение этого послания. Период особой активности Б.-публициста приходится на конец 10-х - начало 20-х гг. XVI в. В это время в ожесточенную полемику с Б. вступает Максим Грек, который в целом ряде сочинений опровергает мнение Б. о незначительности различий между православной и католической церквами. Среди сочинений Максима Грека, посвященных конфессиональным вопросам, выделяется его «Слово на латинов»; анализ состава этого сочинения, в котором опровергаются «главизны» Б., дает возможность восстановить в общих чертах утраченный трактат публициста, в котором доказывалось преимущество католического догмата filioque. Пропаганда астрологии, которой усиленно занимался Б., встретила в России сочувствие, в частности, в лице Ф. И. Карпова. Однако другие публицисты (Максим Грек, Филофей в послании Мисюрю Мунехину) выступили с развернутой критикой астрологических предсказаний Б. Особенно яростный протест вызвала пропаганда Б. астрологического альманаха Штоффлера, в котором предсказывался потоп в 1524 г. О полемических сочинениях Б., написанных после 1524 г., ничего не известно; видимо, это объясняется тем, что предсказание Штоффлера не осуществилось. Вероятно, тогда же в жизни Б. произошли какие-то крупные изменения (возможно, опала), о чем можно судить по «Слову на Николая Немчина, прелестника и звездочетца» Максима Грека: «Миру убо преставление предвозвещати спешил еси, о Николае, повинувся звездам, внезапное же житиа твоего раззорение предрещи не возмогл еси». Изд.: Буслаев Ф. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861, т. 2, с. 292-293 (перепеч. в кн.: Буслаев Ф. И. Соч. СПб., 1910, т. 2, с. 298-299) (пер. на рус. яз.); Соболевский А. И. Материалы и заметки по древнерусской литературе. 8. Из истории иконописи // ИОРЯС, 1915, т. 20, кн. 1, с. 274-276; Ковтун Л. С. Символика в азбуковниках // ТОДРЛ. Л., 1985, т. 38, с. 229. Лит.: Pabst E. Nicolaus Bulow, Astronom, Dolmetsch und Leibarzt beim Großfürsten in Rußland // Pabst E. Beiträge zur Kunde Ehst-, Liv- und Kurlands. Reval, 1873, Bd 1, S. 83-86; Жмакин В. Памятник русской противокатолической полемики XVI века // ЖМНП, 1880, ч. 211, с. 319-332; Нansen G. von. Dr. Nikolai Bulow, 40 Jahre in Rußland // Baltische Monatsschrift, 1892, Bd 39, S. 60-63; Майков Л. Н. Последние труды // ИОРЯС, 1900, т. 5, кн. 2, с. 379-392; Святский Д. О. Астролог Николай Любчанин и альманахи на Руси XVI в. // Изв. Научн. ин-та им. П. Ф. Лесгафта, 1929, т. 15, вып. 1-2, с. 45-55; Raab H. über die Beziehungen Bartholomäus Ghotans und Nicolaus Buelows zum Gennadij-Kreis in Novgorod // Wissenschaftliche Zeitschrift der Universität Rostock: Gesellschafts- und Sprachwissenschaftliche Reihe, 1958/59, Jhrg. 8, H. 3, S. 419-422; Зимин А. А. Доктор Николай Булев - публицист и ученый медик // Исследования и материалы по древнерусской литературе. М., 1961, с. 78-86; Schultze В. Maksim Grek als Theologe. Roma, 1963 (Orientalia Christiana Analecta, № 167); Angermann N. 1) Kulturbeziehungen zwischen dem Hanseraum und dem Moskauer Rußland um 1500 // Hansische Geschichtsblätter, 1966, Bd 84, S. 45-47; 2) Nicolaus Bulow: Ein Lübecker Arzt und Theologe in Novgorod und Moskau // Zeitschrift des Vereins für Lübeckische Geschichte und Altertumskunde, 1966, Bd 46, S. 88-90; 3) Neues über Nicolaus Bulow und sein Wirken im Moskauer Rußland // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, 1969, N. F., Bd 17, H. 3, S. 408-419; Гольдберг А. Л. Три «послания Филофея»: (Опыт текстологического анализа) // ТОДРЛ. Л., 1974, т. 29, с. 68-97; Miller D. В. The Lübeckers Bartholomäus Ghotan and Nicolaus Bülow in Novgorod and Moscow and the Problem of Early Western Influences on Russian Culture // Viator, 1978, vol. 9, p. 395-412. Доп.: Зимин А. А. Россия на пороге нового времени. М., 1972, с. 350-358. Д. М. Буланин