Словарь книжников и книжности Древней Руси
Статьи на букву "К" (часть 3, "КОР"-"КУР")

В начало словаря

По первой букве
А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т Ф Х Ц Ч Ш Я
Предыдущая страница Следующая страница

Статьи на букву "К" (часть 3, "КОР"-"КУР")

КОРНИЛИЙ, ИГУМЕН СНЕТОГОРСКОГО МОНАСТЫРЯ

Корнилий (XVI в. ?) - игумен Снетогорского монастыря, автор послания. «Послание Корнилия, инока Снетныя горы, к сыну его попу Ивану, хотящу второму браку сочтатися» дошло в нескольких списках XVII-XVIII вв. (ГБЛ, ф. 310, № 624, XVII в.; ГПБ, Q.XVII.22, XVIII в. и др.). Послание К. написано по частному поводу: случайно узнав о намерении Ивана снять духовный сан и жениться второй раз, К. пытается отговорить его от этого шага. Послание К. отличает искренность тона и уважительное отношение к адресату. К. убеждает, уговаривает, а не обличает попа Ивана, он хочет поддержать своего «сына» в трудную минуту задушевным словом. Наряду с посланиями Памфила и Филофея, которые носили более официальный характер, частное послание К. дает интересный материал для характеристики истории этого жанра в псковской литературе XVI в. Насколько можно судить по его письму, К. был начитанным и знающим человеком. Приводя примеры из истории церкви, он ссылается на «апографию блаженного Брандина», часто подтверждает свои мысли цитатами из св. Писания и трудов отцов церкви, разъясняет церковные правила, обращается к местной агиографической литературе, в частности Житию Евфросина Псковского. Доказывая, какое страшное наказание следует за прелюбодеяние, К. приводит в пример повесть о священнике-двоежонце, которая текстуально совпадает с рассказом о распопе Иове, противнике Евфросина, в Житии Евфросина. В пересказе К. эта история лишена резко негативных оценок, свойственных Житию Евфросина. Эта параллель к Житию Евфросина в Послании К. представляет историко-литературный интерес. В Послании нет указаний на время его составления. Н. И. Серебрянский считает, что К. был настоятелем Снетогорского монастыря, и датирует Послание второй половиной XVI в., так как в XVII-XVIII вв. в Снетогорском монастыре не было игумена с именем Корнилий. Ранее XVI в. Послание не могло быть написано, так как оно содержит пересказ истории распопа Иова из Жития Евфросина. Н. И. Серебрянский полагает также, что говоря о том, какими карами наказываются целые государства за недостойную жизнь царей («да за то бывает великое порушение царьствию их, и наполнится царство их страсти и печали, и будут в та лета убивания и муки и юнош нещадение, ови на коло, а иным главное отсечение и затоцы без милости, и многи гради огнем попалени будут», - Серебрянский. Очерки по истории монастырской жизни..., с. 529), К. имел в виду печальные события царствования Ивана Грозного. Вероятнее всего автором Послания был «черный священник Корнилий», упоминаемый в купчей грамоте 1592 г. на полдвора, проданного снетогорскими монахами Сироткину монастырю.

Изд.: Серебрянский Н. И. 1) Один из малоизвестных памятников псковской монастырской письменности // ПДПИ. СПб. 1904, т. 156, с. 1-22; 2) Очерки по истории монастырской жизни в псковской земле. М., 1908, с. 490-495.

В. И. Охотникова

КОРНИЛИЙ КОМЕЛЬСКИЙ

Корнилий Комельский (1455 - 19 V 1537 г.), автор монастырского устава и книгописец. Основным источником биографических сведений о К. служит его Житие, написанное в 1589 г. его учеником Нафанаилом Корнилиевским. Уроженец Ростова из рода Крюковых, К. в молодые годы поселился в Москве и нес там службу дьяка при великой княгине Марии, жене Василия Темного. Княгининым дьяком был дядя К. по отцу, Лукиан; он, надо полагать, и составил протекцию К. Очевидно, Лукиан имел большое влияние на К., во всяком случае, когда некоторое время спустя дядя решил уйти в Кирилло-Белозерский монастырь и там постричься, племянник последовал его примеру; было К. тогда 20 лет. В Кириллове монастыре К. занимался наряду с прочими традиционными монашескими трудами и таким делом, как переписка книг, чему, наверное, немало способствовала мирская подготовка дьяка. О том, что переписанные в это время К. книги хранились в Кирилло-Белозерском монастыре в конце 80-х гг. XVI в., сообщает автор Жития Нафанаил: «...книги его в Кириллове и ныне...». В ГПБ, Кир.-Белоз. собр., № 2/259 хранится Псалтирь с восследованием, на л. 173 об. почерком основного текста запись, наполовину тайнописью: «Списана бысть книга сиа... десницею Корнилишка именем... в лето 6989 месяца ноемврия... благословением отца моего игумена Нифонта». Дата, означенная здесь, 1480 г., совпадает со временем пребывания К. в Кирилло-Белозерском монастыре. Не автограф ли это К.? Сомневаться в этом, правда, заставляют слова из другой приписки того же писца на л. 232: «...ради великаго образа преименован Корнили», которые можно понять как указание на схимничество этого Корнилия, в то время как К. схимником не был, источники ничего об этом не говорят. В возрасте 27 лет К. выходил из монастыря и вернулся туда снова, приведя из Ростова с собой своего брата Акинфия, постригшегося здесь с именем Анфим. Некоторое время спустя К. оставил место своего пострижения и стал странничествовать. Он побывал в разных монастырях и дошел до Новгорода, где близко сошелся с архиепископом Геннадием. Этот влиятельный иерарх, по словам агиографа, проникся большой любовью к К. и хотел рукоположить его в священнический сан. Но К. тогда отказался от священства (чин иерея он принял позже, в 1501 г., от митрополита Симона; см. Житие Корнилия Комельского и ставленную грамоту, опубликованную Амвросием) и уединился «безмолвствовать в пустыни», а у архиепископа Геннадия «жити не восхоте». Первая пустынь К. была близ Новгорода (там навещал его Геннадий), вторая - за Тверью, «близ Саватиевы пустыни». В 1496 или 1497 г. К. пришел в Вологодские пределы, в Комельский лес, где постепенно создал из небольшой «пустыньки» свой монастырь. Автор Жития, описывая подвиги святого, глухо упоминает о каких-то конфликтных ситуациях, возникавших в первые годы монастырской жизни, риторически восклицая: «Что же наветы от зависти и ненависти, от чюжих и от своих, клеветы и досады, и до самого державного доидоша на нь!». Что это был за конфликт, который дошел до самого великого князя, неясно. О более позднем конфликте, с участием Василия III, говорится гораздо подробнее. Уже создав монастырь, построив там две церкви (в честь Введения Богородицы и позже - в честь Антония Великого), составив Устав и вручив монастырь 12 избранным ученикам, К. удалился с малым числом братии в пустынь на Сурское озеро (за 70 «поприщ» от монастыря). Состояла ли причина ухода К. в разногласиях его с братией, или его поступок объяснялся, как это и трактует Житие, единственно стремлением состарившегося К. вновь к уединенной жизни, не вполне ясно. Во всяком случае, когда «в ту же зиму» великий князь Василий оказался проездом в Корнилиевом монастыре (по пути в Кириллов для богомолья о чадородии; следовательно, эти события происходили в 1529 г.), он, не застав там К., вызвал его из пустыни. Похоже, все-таки, что какой-то конфликт действительно существовал, так как даже после уговоров со стороны великого князя К. все же добился позволения не возвращаться в монастырь. Что Василий III остался этим недоволен, а отношения К. с братией монастыря были напряженными, видно из того, что сообщает агиограф о дальнейших событиях. Когда К. через некоторое время явился в Москву к Василию III за разрешением на право освятить новую церковь в Сурской пустыни (это было в год рождения Ивана IV, т. е. в 1530 г.), он этого разрешения не получил, а вновь был понуждаем вернуться игуменствовать в свой монастырь, да так, что нашел нужным даже прятаться, сначала в городе, а потом в Троице-Сергиевой лавре. В конце концов великий князь и комельский игумен пришли к какому-то примирению, К. согласился вернуться в монастырь. Там был уже другой игумен, Кассиан, который, если верить агиографу, добровольно устранился, передав всю власть снова К. И все-таки К., ссылаясь на преклонный возраст, упорно не хотел быть настоятелем; он ушел через некоторое время в монастырь своего пострига, Кириллов, и вернулся к себе только после того, как было исполнено поставленное им условие: «...аще не будет у вас Лаврентие игумен, то ни аз возвращусь к вам...» (не отголоски ли это борьбы с устраненным игуменом Кассианом или каким-то другим ставленником враждебной К. монашеской группировки?). Затворившись в келии Комельского монастыря, К. прожил еще год и умер; уже при Лаврентии ему вместе с братией монастыря довелось спасаться бегством в пределы Белозерска от одного из последних набегов татар на русские земли, когда они подходили к Вологде. Как сообщает житие, умирая, К. завещал своей братии: «...моа преданна, яже написах вам своею рукою, дръжите и сиа начасте прочитайте», разумея под этим созданный им монастырский Устав. Если бы даже Устав К. не сохранился в рукописной традиции, и без этого можно было бы иметь довольно определенное представление о его содержании, так как автор Жития К. Нафанаил не один раз на него ссылается и повторяет отдельные его положения; располагая же текстом Устава, можно выделить в сочинении Нафанаила и прямые цитаты из него (см. разделы жития, озаглавленные: «Поучение... братии», «О Уставе монастырьстем и о молитве братстей»). Устав К., в рукописях озаглавленный: «О жительстве от святых божественных писаний избранна о устроении преданных нам образ от святых отец во спасение душам, и писанием вдан сущим о Христе братиям моим во обители преславныя Богородица, честнаго ея Введения, в нейже жительствуем», состоит из Предисловия и 15 глав: 1) «О церковном благочинии и о соборной молитве»; 2) «О благоговеинстве и о благочинии трапезном, и о пищи и о питии»; 3) «Указ о яствах и питиих»; 4) «О еже не подобает никому ясти и пити кроме общия трапезы без благословения»; 5) «О одеждах и обущах, и о прочих вещех»; 6) «О еже не просити никому что от внешних, мирских или инок»; 7) «О еже не имети особного стяжания никому ничего»; 8) «О еже не взимати никому ничтоже нигдеже без благословения игумена или келаря»; 9) «О еже не приходити кому безвременно в трапезу и в служебныя келии»; 10) «О еже вкупе братиям, сходящимся на дело кое, подобает творити с молчанием и молитвою»; 11) «О еже не подобает из монастыря по плоти к своим или инуде куде безсловесно изходити»; 12) «О еже не приимати братиям милостыни себе по рукам ни от кого»; 13) «О еже не быти питию пиянственному ни от кого»; 14) «О приходящих братиях и хотящих в месте сем по смерти моей жити, имущих же стяжания особная»; 15) «О исходящих из монастыря и паки возвращающихся братиях наших». По жанру Устав К. принадлежит к типу монастырских уставов (о разных типах уставов, и о монастырском в особенности, см.: Лилиенфельд Ф. О литературном жанре некоторых сочинений Нила Сорского // ТОДРЛ. М.; Л., 1962, т. 18, с. 80-91). Когда К. его создавал, а это произошло, как сообщает Житие, после постройки Введенской церкви (1515 г.), перед уходом в Сурскую пустынь (1529 г.), и Нилом Сорским, и Иосифом Волоцким уже были написаны их собственные Уставы, одним - скитский, другим - общежительный. Очень любопытно, что К. подражает обоим настоятелям разом. Из Устава Нила Сорского (известного под названием «Предание», издание см.: Боровкова-Майкова М. С. Нила Сорского Предание и Устав // ПДП, СПб., 1912, т. 179, с. 1-9) он взял все пространное вступление и вписал его в свое Предисловие, продолжив его рассуждениями об ответственности настоятеля за судьбы иноков и об основных принципах монашеской жизни по Василию Великому; а конкретные предписания относительно общежительского уклада он заимствовал из пространной редакции Устава Иосифа Волоцкого (издание см.: ВМЧ, 9 сентября, СПб., 1883, стб. 499-566). Несмотря на такие большие заимствования из двух разных источников, Устав К. производит очень цельное впечатление как в литературном, так и в смысловом отношении. Начав словами Нила Сорского, К. и дальнейшие, очень значительные, заимствования из Устава Иосифа Волоцкого отредактировал как бы в духе Нила, упростив и облегчив витиеватый и пространный стиль Иосифа. Доминанта содержания Устава К., придающая ему также единство, - это неустанно повторяющееся требование полной личной нестяжательности иноков и полной общности монастырского имения, еще более аскетического характера в сравнении с Уставом Иосифа Волоцкого (ср. уставления о недопустимости принимать милостыню «по рукам» и также самим раздавать личную милостыню, пусть даже от плодов своего рукоделия, о пище и одежде, о полном исключении хмельного пития, о послушании настоятельскому благословению и др.). То, как претворял К. свои правила на деле, хорошо видно из двух эпизодов его Жития. В одном из них рассказывается о брате, пришедшем к игумену просить лучшей одежды взамен своей совсем обветшалой, вязанной лыком. К. снял с себя мантию и отдал ее иноку, а сам надел его ветхую и еще долгое время носил ее. Другой рассказ свидетельствует о том, как неукоснительно требовал К. соблюдать уставление ничего не делать без благословения настоятеля. Инок, пекший хлеб на весь монастырь, забыл благословиться на дело у игумена. Испеченный хлеб К. велел погрузить на телегу и, увезя за пределы монастыря, повергнуть на дороге. Строгость монастырского уклада, заведенного К., не всем была по душе, на него роптали, К. сам это хорошо знал, в последней главе Устава он написал: «Слышах бо аз сам иже от мене постригшихся многих глаголющих: Ныне нам Корнилий возбраняет и не дает по своей воли пожити а егда умрет, и мы прейдем в свой монастырь и по воли нашей поживем». К. создавал свой Устав после Нила Сорского и Иосифа Волоцкого, но в одну с ними эпоху. Возможно, в тот период, когда он до 1497 г. странствовал по разным монастырям, эти Уставы только еще складывались и он был тому свидетелем. Незадолго до прихода К. в Комельский лес здесь, в монастыре, находившемся всего в нескольких километрах от будущего Корнилиева, скончался в 1491 г. Иннокентий Охлябинин, тоже постриженник Кириллова монастыря, ученик Нила Сорского, оставивший братии основанного им монастыря как руководство Устав своего учителя (он вписал его в свое завещание). К. был книжник. Начав переписывать книги в Кирилло-Белозерском монастыре, он не оставлял этого занятия и позже - в описи Комельского монастыря от 1630 г. значатся: «Псалтырь следованая преподобнаго Корнилия письма», «Служебник чудотворца Корнилиева письма» и «Предание чудотворца Корнилия». Создавая в Комельском монастыре весь монастырский обиход, К. создал здесь и книгописную мастерскую: его биограф и ученик Нафанаил сообщает, что когда в 1515 г. строилась в монастыре вторая Введенская церковь, то иноки, как то учредил К., сами писали для нее иконы и книги. Книгописцами были ученики К., его преемник игумен Лаврентий (см. Житие Корнилия Комельского), инок Артемий, переписавший в 1536 г. в Порфириевой пустыни Постнические правила Василия Великого (см. рук. ГИМ, собр. Уварова, № 180.255.25), наконец, инок Нафанаил, автор Жития своего учителя (см. писанную им рук. ГПБ, Соф. собр., № 439, содержащую Службу К., его Устав и Житие). К указанным Я. С. Лурье спискам Устава К. следует добавить еще рук.: Кирилло-Белозерский историко-архитектурный и художественный музей-заповедник, РК. 120, 4º, XIX в., л. 37-67.

Изд.: Амвросий. История российской иерархии. М., 1812, т. 4, с. 661-707.

Лит.: Ключевский. Древнерусские жития, с. 303-304; Барсуков. Источники агиографии, стб. 314-316; Коноплев Н. Святые Вологодского края // ЧОИДР, 1895, кн. 4, отд. 4, с. 85-94; Голубинский. История канонизации, с. 120; Будовниц. Монастыри на Руси, с. 280-300; Лурье Я. С. Устав Корнилия Комельского в сборнике первой половины XVI в. // Рукописное наследие Древней Руси: По матер. Пушкинского Дома. Л., 1972, с. 253-260.

Н. В. Понырко

КОРОБЕЙНИКОВ ТРИФОН

Коробейников Трифон (XVI в.) - участник посольств московского правительства XVI в. в Царьград, на Афон и в Иерусалим в 1582 и 1593-1594 гг. В 1582 г. К. был в составе посольства купца И. М. Мишенина, отправленного в Царьград и на Афон с милостыней на помин души убитого Иваном Грозным сына. Позднее, в 1593-1594 гг., К. сопровождал дьяка М. Огаркова, посланного с «заздравною милостынею» в Царьград и Иерусалим по случаю рождения у царя Федора Ивановича царевны Феодосии. Широко распространенное в древнерусской рукописной книжности XVII-XVIII вв. «Хождение» К. считалось авторским, пока И. Е. Забелин в 1884 г. не установил, что в основе этого сочинения лежит текст «Хождения» Василия Познякова сер. XVI в., не отличающегося даже по маршруту (в нем описываются, например, реликвии Синайской горы, где К. никогда не был). Литературная обработка малоизвестного паломничества Василия Познякова скорее всего была сделана не К. (имя которого вошло в заголовок нового произведения), а принадлежит уже XVII в. Имя К. встречается также в тексте «Хождения» Василия Гагары 1634 г. в связи с упоминанием модели гроба господня. В качестве дьяка К. упоминается в деловых документах, изданных частично И. Е. Забелиным (Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы. М., 1884, т. 1, с. 1218, 1221). X. М. Лопарев при издании текста «Хождения» К. высказал предположение, что К. не был ни купцом, ни торговым человеком, а подьячим, хотя во всех почти списках «Хождения» (Зееманн насчитывает их около 400) он назван купцом. Самому К. принадлежит, по-видимому, путник 1592 г. (от Царьграда до Иерусалима) (ППС, т. 9, вып. (27), с. 2-7) и отчет о раздаче «милостыни» в странах Востока в 1594 (ДРВ, т. 12, с. 425-449).

Изд.: 1. Трифона Коробейникова, московского купца, с товарищи, путешествие во Иерусалим, Египет и к Синайской горе в 1583 г. / Издано (В. Г. Рубаном) для пользы общества. СПб., 1783 (издание было повторено в СПб. в 1786, 1803, 1810, 1834, 1837, 1838, 1841, 1846, 1847 и в Москве в 1851, 1852, 1853, 1854 (трижды), 1859, 1866, 1869, 1870, 1871, 1873, 1874, 1875, 1876, 1878, 1879, 1881, 1882 (дважды), 1886 (дважды), 1888 гг.); Путешествие московских купцов Трифона Коробейникова и Юрия Грекова ко святым местам в 1582 г. // Сказания русского народа, собр. И. П. Сахаровым. СПб., 1849, т. 2, кн. 8, с. 135-158; II. Посольство с государевою заздравною милостынею в Царьград и во Александрию и во Антиохию и в Иерусалим и в Синайскую гору Трифона Коробейникова и Михаила Огаркова в 1593 г. // ДРВ. М., 1789, т. 12, с. 425-449; Второе хождение Трифона Коробейникова, с предисл. С. О. Долгова // ЧОИДР. 1887, кн. 1, с. 1-18; Хождение Трифона Коробейникова. Под редакцией X. М. Лопарева // ППС, 1889, т. 9, вып. (27).

Лит.: Леонид, архим. Иерусалим, Палестина и Афон по русским паломникам XIV-XVI вв. // ЧОИДР, 1871, кн. 1, с. 30-59 и 100-110; Забелин И. Е. Послание царя Ивана Васильевича к александрийскому патриарху Иоакиму с купцом Васильем Позняковым и Хождение купца Познякова в Иерусалим и по иным святым местам 1158 года // ЧОИДР, 1884, кн. 1, с. VII-XII; Адрианова-Перетц В. П. Путешествия XVI в. // История русской литературы. М.; Л., 1945, т. 2, ч. 1, с. 514-515; Данилов В. В. О жанровых особенностях древнерусских «хождений» // ТОДРЛ. М.; Л., 1962, т. 18, с. 21-37; Seemann К. D. Die altrussische Wallfahrtsliteratur. München, 1976, S. 288-297; Творогов О. В. Литератор Иван Михайлов // РЛ, 1983, № 2, с. 164-168.

О. А. Белоброва

КОРПУС СОЧИНЕНИЙ ДИОНИСИЯ АРЕОПАГИТА

Корпус сочинений Дионисия Ареопагита - цикл произведений, надписываемых именем Дионисия Ареопагита (упоминаемого в Деяниях апостолов ученика апостола Павла), переведенный на славянский язык в XIV в. К. Дионисия Ареопагита был переведен вместе с обширными толкованиями, приписываемыми Максиму Исповеднику, сербским иноком Исайей, который предпринял эту работу по «принуждению» епископа г. Серры на Балканах Феодосия; закончил ее Исайя в 1371 г. Предварил свой перевод пространным предисловием, где сообщает, что занимался переводами и раньше, высказывает восхищение риторским искусством Либания, говорит о тяжести «прелагания» с греческого «в наш язык», о необработанности, по сравнению с греческим, славянского литературного языка, вспоминает о добрых временах, «егда божественыя убо церкви и Святая Гора раеви подобне цветяху, якоже некий сад при источницех присно напаяем», когда он начинал свой перевод, и рассказывает о наступлении «злейшего всех злых времен» - речь идет о завоевании Сербии турками, когда он заканчивал «преложение». Перевод Исайи пословный, а при переводе стихотворных эпиграмм, ямбической и гекзаметрических, даже посложный (количеством слогов в стихе, а иногда в группе слов и даже в отдельных словах, Исайя следует за оригиналом). Сам переводчик Исайя отождествляется в науке со старцем Исайей, житие которого до нас дошло: тот был игуменом русского монастыря св. Пантелеймона на Афоне, организатором монашеских общежитии (киновий) в Македонии и Угровлахии, человеком близким к константинопольскому патриарху Филофею и к сербскому двору, сербом по происхождению. Своим переводом Исайя ввел в славянские литературы прославленные творения эпохи христианской античности (в науке они датируются сейчас главным образом концом V - началом VI в., а их автор называется Псевдо-Дионисием), к тому времени переведенные на ряд языков (сирийский, арабский, армянский, эфиопский, коптский, латинский, грузинский), уже оказавшие и продолжавшие оказывать мощное влияние на философию всех христианских стран и народов. Характернейшей их особенностью является органическое соединение христианской веры с платоническим искусством отвлеченного умозрения. Самый ранний из сохранившихся списков Исайного перевода (ГПБ, собр. Гильфердинга, № 46), сербского происхождения, датируется по водяным знакам бумаги временем окончания перевода и потому может представлять собой автограф переводчика или первое издание в свет его перевода. За ним по времени следует два сербских же, созданных, по-видимому, на Афоне списка конца XIV - начала XV в. - ГИМ, собр. Воскрес., № 75 и 78. Следующие ближайшие к ним по времени списки русские, около середины XV в. - ГИМ, собр. Уварова, № 264 и ГБЛ, ф. 173, собр. МДА, фунд., № 144. Последний по традиции считался написанным митрополитом Киприаном, но это невозможно, так как Киприан умер в 1406 г.; вероятно, однако, что он списан с автографа Киприана: О. А. Князевская и Е. В. Чешко (Рукописи митрополита Киприана и отражение в них орфографической реформы Евфимия Тырновского // Търновска книжовна школа. Т. 2. Ученици и исследователи на Евтимий Търновски: Втори междунар. симпозиум. Велико Търново, 20-23 май 1976. София, 1980, с. 282-292) различают в его правописании сербскую основу, влияние орфографической реформы Евфимия Тырновского и русские особенности. Всего сохранилось более шестидесяти списков К. в переводе Исайи, главным образом русских. Большая их часть, в том числе два старейших русских списка, отражает особенности сербских рукописей конца XIV - начала XV в. - ГИМ, собр. Воскрес., № 75 и 76, а меньшая - кодикологические особенности старейшего списка - ГПБ, собр. Гильфердинга, № 46. Во вторую группу входят Великие Минеи Четии митрополита Макария (ГПБ, Соф. собр., № 1318; ГИМ, Синод. собр., № 175 и 987; под 3 октября), созданные в Новгороде. Таким образом, можно думать, что на Русь перевод инока Исайи попадал (очевидно, в конце XIV - начале XV в.) разными путями - через Москву и через Новгород. Влияние ареопагитских сочинений на общественную мысль Древней Руси изучено еще плохо, но уже теперь по некоторым фактам можно судить, что оно было весьма значительным. Его испытали создатели фресок и икон на тему «Премудрость созда себе дом», автор «Слова о житьи и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго», Иван Грозный, протопоп Аввакум. Интерес к этим сочинениям, судя по количеству списков, неуклонно возрастал со временем и достиг апогея в XVII в. Стараясь устранить возросшие к тому времени трудности восприятия перевода Исайи и нараставшую со временем путаницу основного текста и толкований к нему, Евфимий Чудовский в XVII в. сделал свой перевод К., а по сути дела редакторскую правку перевода XIV в. И в дальнейшем, вплоть по первую треть XIX в., в России делались новые переводы К. на славянский язык с использованием перевода инока Исайи. Издание всего славянского текста К. с толкованиями см. в ВМЧ; послание Титу-иерарху и книга «О таинственном богословии» по списку Гильфердинга изданы Г. М. Прохоровым; предисловие Исайи - Л. Стояновичем и Д. Трифуновичем.

Изд.: ВМЧ, Октябрь, дни 1-3. СПб., 1870, стб. 266-787; Стоjaновиħ Л. Стари српски записи и натписи. Београд, 1905, кСљ. 3, № 4944, с. 41-44; Gоltz H. Studien und Texte zur slavischen Kirchenvätertradition. Zur Tradition des Corpus areopagiticum slavicum. Diss. Halle (Saale), 1979; Трифуновиħ D. Писац и преводилац инок Иcaйja. Крушевац, 1980, с. 79-83, 89-98; Прохоров Г. М. 1) Послание Титу-иерарху Дионисия Ареопагита в славянском переводе и иконография «Премудрость созда себе дом» // ТОДРЛ. Л., 1985, т. 38, с. 7-41; 2) Памятники переводной и русской литературы XIV-XV вв. Л., 1987, с. 158-199.

Лит.: Мошин В. А. 1) Житие старца Исайи, игумена Русского монастыря на Афоне // Сб. Рус. археогр. о-ва в королевстве Югославии. Белград, 1940, с. 125-167; 2) К датировке рукописей из собрания А. Ф. Гильфердинга в Государственной Публичной библиотеке // ТОДРЛ. М.; Л., 1958, т. 15, с. 414; Пурковиħ М. A. Der Vater des Starez Isaias // Byzantinische Zeitschrift, 1951, Bd 44, S. 461; Радойчиħ Р‹. Иcaja из XIV в., преписвач служебника на пергаменту // Зб. за филологиjу и лингвистику. Нови Сад, 1964, т. 7, с. 160; Ангелов Б. Ст. Из старата българска, руска и сръбска литература. София, 1967, ч. 2, с. 150-151; Прохоров Г. М. 1) Корпус сочинений с именем Дионисия Ареопагита в древнерусской литературе: (Проблемы и задачи изучения) // ТОДРЛ. Л., 1976, т. 31, с. 351-361; 2) Автограф старца Исайи? // РЛ, 1980, № 4, с. 183-185; 3) Сочинения Дионисия Ареопагита в славянской рукописной традиции (кодикологические наблюдения) // Русская и армянская средневековые литературы. Л., 1982, с. 80-94; 4) Греческие эпиграммы в славянском переводе XIV в. и в русской рукописной традиции // Духовная культура славянских народов: Литература, фольклор, история. Л., 1983, с. 88-96; Станчев К. 1) Концепцията на Псевдо-Дионисий Ареопагит за образното познание и нейното разпространение в средновековна България // Старобългарска литература. София, 1978, кн. 3, с. 62-76; 2) Ареопагитският корпус в превода на Исайя Сербски. Археографски бележки // Археографски прилози. Београд, 1981, т. 3, с. 145-152.

Г. М. Прохоров

КОСМОГРАФИЯ

Космография - название ряда географических сочинений, переводных или русских компилятивных, распространявшихся в рукописной книжности Московской Руси XVI-XVII вв. Наиболее ранним является славянский перевод «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова. В первой половине XVI в. был сделан перевод «Географии» Помпония Мела (известны два списка, XVI и XVII вв.); во второй половине XVI в. появился и получил распространение перевод с польского Хроники Мартина Бельского и его К. К началу XVII в. относится перевод с польского К. Ортелиуса (издан А. Н. Поповым). Около 1637 г. переведен был текст Атласа Меркатора, получивший на Руси наименование К. Меркатора. В середине XVII в. монахи Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, Исайя выполнили перевод латинского текста четырех томов Атласа Блеу по изданию 1645 г.; из этого перевода получило распространение только Введение. Около 1670 г. составлена компилятивная К. в 76 главах, восходящая к тексту Мартина Бельского; тогда же получила распространение и краткая К. (изданы в серии ОЛДП). В 1680-е гг. в Москве переведена с польского издания 1659 г. «География» Яна Ботера (Джованни Ботеро), а несколько позднее, в конце XVII в., - «География» Луки де Линда, по антверпенскому изданию 1668 г. Преобладание польских и голландских источников перевода определило некоторые особенности ономастики; отсутствие географических карт, которые не воспроизводились в древнерусских переводах, восполнялось добавлением различных статей символико-эмблематического характера, в том числе переводных, иногда украшенных изображениями знаков Зодиака. Нередко в сборниках географического содержания К. сочеталась с Хронографами, со статейными списками русских послов в иноземные страны. Переводы К. продолжали переписываться и в XVIII в. Большая часть переводов К. не опубликована.

Изд.: Попов А. Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869, с. 476-507; Космография 1670 г. / Изд. ОЛДП. СПб., 1878-1881, № 21, 57, 68.

Доп.: Книга глаголемая Космография, сложена от древних философов и переведена с римского языка на славенский // Сын Отечества. 1851. Кн. 3. С. 1-44; Книга глаголемая Козмография, сложена от древних философов, переведена с римского языка // ВОИДР. 1853. Кн. 16. Смесь. С. 1-14; Попов А. Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в Хронографы русской редакции. М., 1869. С. 459-507.

Лит.: Пекарский П. П. Наука и литература при Петре Великом. М., 1862, т. 1, с. 334-344; Соболевский. Переводная литература, с. 41, 53, 56, 58, 59, 64-65, 221; Редин Е. К. Христианская топография Козьмы Индикоплова, М., 1916, ч. 1; Райнов Т. Наука в России XI-XVII вв.: Очерки по истории донаучных и естественнонаучных воззрений на природу. М.; Л., 1940, с. 372-431; Алексеев М. П. Англия и англичане в памятниках Московской письменности XVI-XVII вв. // Учен. зап. ЛГУ. Сер. ист. наук, 1946, вып. 15, с. 63-84; Райков Б. Е. Очерки по истории гелиоцентрического мировоззрения в России. М.; Л., 1947, с. 121-132; Лебедев Д. М. География в России XVII в. М.; Л., 1949, с. 208-219.

Доп.: О географических сведениях древних россиян. Древняя русская Космография // Московский Телеграф. 1831. Ч. 42, № 24. С. 456-485; Космография, относящаяся к началу второй половины XVII стол. / Перевод с иностранного монаха Епифания Славинецкого. Сообщ. Н. Абрамовым // Известия имп. Географического общества. 1866. Т. 2, № 3. С. 96-97; Попов А. Н. Обзор Хронографов русской редакции. М., 1869. Вып. 2. С. 189-193; Арсеньев Ю. В. Описание Москвы и Московского государства. По неизданному списку Космографии конца XVII в. // Записки Московского археологического института. 1911. Т. 11. С. 1-17; Глускина С. М. 1) Космография Богдана Лыкова 1637 г.: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Л., 1949; 2) Космография 1637 года как русская переработка текста «Атласа» Меркатора // Географический сборник. М.; Л., 1954. Кн. 3. С. 79-99; 3) Общественная терминология в Космографии: 1637 г. // Учен. зап. Псковск. пед. ин-та. 1954. Т. 2. С. 186-243; Словарь русского языка XI-XVII вв. Указатель источников. М., 1975. С. 58-59; Коsta P. Eine Russische Kosmographie aus dem 17. München, 1982.

О. А. Белоброва

КУЗЬМА КИЯНИН

См.: Повесть о убиении Андрея Боголюбского

КУРБСКИЙ АНДРЕЙ МИХАЙЛОВИЧ, КНЯЗЬ

Курбский Андрей Михайлович (ок. 1528 г. - V 1583 г.) - князь, писатель, публицист, переводчик. К. происходил из рода князей Ярославских, по материнской линии приходился родственником царице Анастасии. В 1549 г., имея дворовый чин стольника, в звании есаула участвовал в Казанском походе. В августе 1550 г. был назначен царем Иваном Грозным на ответственный пост воеводой в Пронск, где в то время ожидалось нашествие Орды. Через год был зачислен в тысячники и получил во владение под Москвой 200 четвертин земли. В 1551-1552 гг. нес воинскую службу поочередно в Зарайске, Рязани, Кашире, занимал там высокие должности. Во время начавшейся Казанской кампании 1552 г. К. должен был выступить в поход, но был послан вместе с боярином князем Петром Щенятевым во главе полка правой руки против крымских татар, осадивших в это время Тулу. Татары были разгромлены, и К. во главе тридцатитысячного войска двинулся к Казани, участвовал в штурме города, прославившись как храбрый полководец. В 1553-1555 гг. К. вначале во главе сторожевого полка, а затем командуя всем русским войском, принимал участие в подавлении восстания поволжских народов. В 1556-1557 гг. К. участвовал в проведении политики «избранной рады». Он проводил смотр служилых людей в Муроме, участвовал в определении размеров поместных окладов дворян. В 1556 г., в возрасте 28 лет, К. был пожалован боярским чином. В январе 1558 г., в начале Ливонской войны, К. командовал сторожевым полком, а в июне того же года, будучи вместе с А. Ф. Адашевым во главе передового полка, участвовал в успешно завершенном походе на Нейгауз и Дерпт. В марте 1559 г. К. был послан на южные рубежи Русского государства для защиты от набегов крымских татар. В 1560 г. он некоторое время командовал всем русским войском в Ливонии, в марте 1562 г. был поставлен во главе пограничного с Литвой гарнизона в Великих Луках, откуда напал на Витебск и разорил его, а в сентябре того же года был назначен вторым воеводой сторожевого полка в армии, которая в январе 1563 г. под предводительством Ивана Грозного выступила из Великих Лук на Полоцк. После взятия Полоцка К. получил назначение воеводой в Дерпт сроком на один год начиная с 3 апреля 1563 г. По истечении годового срока он еще около месяца находился в Дерпте в ожидании смены, а в ночь на 30 апреля 1564 г. бежал в Литву. Вероятно, еще задолго до побега К. вступил в тайные сношения с властями Польско-Литовского государства. Дважды он получал послания от короля польского Сигизмунда II Августа, гетмана литовского Николая Радзивилла и подканцлера Великого княжества Литовского Евстафия Воловича с приглашением переехать в Литву и обещанием возместить все его имущественные потери в Русском государстве. Причиной побега послужило, возможно, изменение отношения к нему Ивана Грозного (назначение в Дерпт можно было рассматривать как проявление царской немилости - ранее туда же был сослан опальный А. Ф. Адашев). В Великом княжестве Литовском и на Волыни, которая до 1569 г. входила в его состав, а затем перешла под власть Польши, К. получил от короля богатую Ковельскую волость и город Ковель с замком (ранее принадлежавшие королеве Боне) и староство Кревское, а позже Смединскую волость и имения в Упитской волости. Однако по литовским законам он не имел права полной собственности, а мог владеть ими лишь на ленном праве. Поэтому наравне с другими обывателями и шляхтой он должен был выполнять земскую военную повинность. Зимой 1565 г. он участвовал в походе на Великие Луки, предводительствуя пятнадцатитысячным отрядом, а позже, в 1575 г., принимал участие в отражении набегов татар на Волынскую землю. В 1579 г. вместе со своим отрядом К. участвовал во взятии Полоцка Стефаном Баторием. В 1581 г. по приказу короля он снова должен был выступить ко Пскову, но по причине серьезной болезни вернулся в свое имение Миляновичи около Ковеля, где через два года и умер. Вероятно, еще в молодости К. получил довольно широкое образование, был связан с московскими книжниками. Большое влияние на него оказал Максим Грек, с которым он встречался весной 1553 г. в Троице-Сергиевом монастыре, когда сопровождал царя с семьей на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь. К. многократно и с большим почтением упоминал Максима в своих сочинениях, называя его своим учителем. Возможно, К. является автором одного из Сказаний о Максиме Греке. Среди наиболее авторитетных для К. людей был и его духовный отец Феодорит Кольский. Произведения К. московского периода представлены несколькими посланиями. Три письма старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану Муромцеву, по мнению Н. Андреева, были написаны К. в последний год его пребывания в России, в Дерпте. Эти послания, а также «Ответ о правой вере Ивану многоученному» (вероятно, известному в Дерпте протестантскому проповеднику И. Веттерману) посвящены догматическим вопросам. По мнению А. И. Клибанова, К. является автором двух житий Августина Гиппонского, также написанных в московский период. Антилатинская и антиеретическая направленность ранних сочинений К. получила еще большее развитие в произведениях литовского периода. В 80-е гг. он составил компилятивную «Историю о осьмом соборе», указав ее источник - подобное сочинение, написанное в «Вилне от неякого субдиякона». Этим источником является сочинение Клирика Острожского «История о листрийском, то есть разбойничьем, Феррарском или Флорентийском соборе» (напечатана в Остроге в 1598 г.); оно направлено против папства и поэтому привлекло внимание К., который был противником надвигавшейся церковной унии. Находясь в Литве, К. вступил в свой знаменитый спор с Иваном Грозным, началом которому послужило его первое послание царю, написанное в 1564 г., сразу же после бегства в занятый литовцами Вольмар (Валмиера), и резко критикующее террор Ивана Грозного. Получив ответ царя, составленный летом того же года, К. отправил ему второе, написанное в традициях гуманистической эпистолографии, краткое послание. В этом послании он продолжал обвинять царя в гонениях на бояр и критиковал его за неумение вести споры и излагать свои мысли. Второе послание К. царю было отправлено им только вместе с третьим посланием, которое было ответом на второе послание царя. Царь написал его в 1577 г., после успешного похода русских войск в Ливонию, что и послужило для него причиной торжества в спора с оппонентом. Но в 1578 г. обстановка резко изменилась в пользу Речи Посполитой, и это дало повод К. написать царю третье послание. Военные успехи каждого из государств оппоненты рассматривали как доказательство правильности своих политических взглядов. Рукописная традиция посланий К. Ивану Грозному богата, но самые ранние списки датируются второй четвертью XVII в. Послания К. Ивану Грозному входят, как правило, в состав так называемых «печерских сборников» и «сборников Курбского» последней трети XVII в. Первое послание известно в трех редакциях, самая ранняя из которых, первая (известно 24 списка), возникла на основе «печерского сборника», сложившегося в Псково-Печерском монастыре в 20-х гг. XVII в. Вторая редакция первого послания, вторичная по отношению к первой, входит в многочисленные «сборники Курбского», где она соседствует со вторым и третьим посланиями, «Историей о великом князе Московском» и другими сочинениями К. «Сборники Курбского» делятся на два вида, первый из которых представляет, по-видимому, более близкий архетипу вариант. Третья редакция представлена одним списком и отражает более поздний этап в истории текста. Второе и третье послания дошли в единственной редакции в составе «сборников Курбского». Наиболее значительным и интересным произведением К. является «История о великом князе Московском», которая была закончена, вероятно, в первой половине 70-х гг. XVI в. Существует мнение, что она написана в 1573 г., во время бескоролевья в Речи Посполитон (1572-1573 гг.), с целью дискредитировать претендовавшего на польскую корону русского царя в Великом княжестве Литовском. В стилистическом отношении «История» неоднородна. В ее составе можно выделить единое сюжетное повествование об Иване Грозном и мартиролог мучеников, погибших от рук Ивана. А внутри этих двух частей в свою очередь обнаруживаются еще более мелкие повести (например, о взятии Казани, о Феодорите Кольском), которые были написаны, вероятно, в разное время. О поэтапности создания «Истории» свидетельствует и трансформация образа Ивана, который в начале «Истории» предстает лишь как «неправедный» царь, а в конце ее становится «сыном сатаны» и апокалиптическим «зверем». Тем не менее «История» представляет собой единое произведение, объединенное общей целью - развенчать тирана и противопоставить его политическим принципам свои. В «Истории» нигде не излагаются четко взгляды К. - он преимущественно критикует своего противника, но в этой критике проявляются некоторые особенности его политической концепции. Будучи сторонником государственного устройства времен «избранной рады», К. осуждает царя за отход от принципов управления государством 50-х гг., считая, что мудрый и справедливый государь должен всегда прислушиваться к голосу окружающих его советников. В отказе от помощи мудрых советников К. видел причину тех бед, которые обрушились на Россию во времена правления Ивана Грозного. Правда, причиной многих несчастий К. считал также подверженность царя влиянию злых советников - иосифлян, обличаемых им как пособников террора. Для аргументации своих положений автор апеллирует к священной истории, цитирует Писание, но довольно часто обращается и к другим источникам - он ссылается на русские летописи, на Космографии (без точного указания источников); был он знаком также с сочинением Сигизмунда Герберштейна. В объяснении эволюции царя присутствуют рациональные моменты (дурная наследственность, отсутствие надлежащего воспитания, своенравность), что делает «Историю» новаторским произведением, в котором отражен интерес автора к человеческой личности. Будучи ярким памятником русской публицистики, «История» является в то же время важным этапом в развитии русской историографии. Современные события нашли в ней своеобразное и нетрадиционное отображение. Она в значительной мере знаменует собой переход историографии от погодного разделения повествования к тематическому, что характерно и для других исторических сочинений того времени (например, Летописец начала царства, Казанская история). К. пошел дальше, посвятив свое сочинение одной теме. Он не столько пишет историю царствования Ивана Грозного, сколько стремится объяснить превращение Ивана из «прежде доброго и нарочитого государя» в кровожадного тирана. В рукописной традиция известно более 70 списков «Истории», разделяющихся на четыре редакции: Полную, Сокращенную, Краткую и Компилятивную. Полная редакция представляет собой первоначальный авторский текст, Сокращенная - текст, систематически сокращенный и упрощенный, Краткая - значительно урезанный текст и Компилятивная - текст Полной редакции, значительно сокращенный и дополненный сведениями из «Выписи о втором браке Василия Ивановича», Степенной книги и других источников. Попав в Литву, К. сблизился с представителями православного литовского дворянства, со многими из которых поддерживал переписку. Среди его литовских корреспондентов - крупнейший волынский магнат князь Константин Константинович Острожский, бежавший из Москвы и живший при дворе князя Юрия Слуцкого старец Артемий, а также владелец виленской типографии Кузьма Мамонич. Переписка К. обычно входит в состав «сборников Курбского» и довольно широко представлена в рукописной традиции. Она включает в себя три письма к воеводе киевскому князю Константину Острожскому, письмо к ученику Артемия Марку Сарыхозину, два письма к виленскому печатнику Кузьме Мамоничу, письмо к Кодиану Чапличу, два письма к пану Федору Бокею Печихвостовскому, письмо к княгине Ивановой-Черторижской, письмо к пану Остафию Троцкому, письмо к пану Древинскому и к мещанину львовскому Семену Седларю. Большинство этих посланий самим автором не датировано. Точно датированы только три письма: «Епистолия ко Кодияну Чапличю Андрея Ярославского» - 21 марта 1575 г.; «Цыдула Андрея Курбского до пана Древинского писана» - 1576 г.; «Посланейцо краткое к Семену Седларю, мещанину львовскому, мужу честному, о духовных вещах вопрошающему» - январь 1580 г. Вся литовская переписка К. имеет ярко выраженный полемический характер. К. выступает в ней апологетом православия. Он глубоко враждебен к «латинству», но еще большую враждебность проявляет по отношению к реформационным движениям. Полемике с этими идеологическими противниками и укреплению позиций православия он и посвятил всю свою свободную от воинской службы жизнь в Западной Руси. В его имени Миляновичи существовал своего рода скрипторий, где переписывались рукописи и переводились различные сочинения, прежде всего восточно-христианских писателей. Есть основания полагать, что в кружке К. была составлена Толковая Псалтирь с антииудейской и антисоцинианской направленностью (ГИМ, собр. Новоспас. м-ря, № 1). Основная цель К. в его литературно-культурной деятельности - заменить дурные или неполные переводы сочинений авторитетных для православной церкви писателей более точными и полными, что он считал необходимым условием чистоты православия. Для организации переводческой работы К. посылал учиться в Краков и в Италию своего соратника князя Михаила Андреевича Оболенского; он сотрудничал также с «неким юношей имянем Амброжий», от которого постигал «верх философии внишныя» (по мнению В. Андреева, это был литовский шляхтич Амброжий Бжежевский, переводчик Хроники Мартина Бельского на белорусский язык). Сам К. уже в преклонном возрасте начал изучать латынь, чтобы самому заниматься переводами. Переводческая программа К., которую он четко формулирует в предисловии к «Новому Маргариту» и в письмах, оформилась под непосредственным влиянием Максима Грека. При выборе произведений для перевода он следовал указаниям Максима. К. составил сборник под наименованием «Новый Маргарит», названный «новым» в отличие от традиционно бытовавших в древнерусской рукописной традиции сборников сочинений Иоанна Златоуста постоянного состава под названием Маргарит, с которым творение К. ничего общего не имеет. «Новый Маргарит» почти полностью состоит из произведений Иоанна Златоуста, большей частью ранее неизвестных по-славянски или, по мнению К., плохо переведенных. Он считал, что многие сочинения приписали Иоанну Златоусту еретики, пытавшиеся использовать его авторитет в своих целях. Чтобы отличить подлинные сочинения Златоуста от подложных, К. поместил в конце сборника полный перечень его произведений. Хотя «Новый Маргарит» сохранился только в двух списках (дефектный список ГБЛ, собр. Ундольского, № 187; список полный Б-ки герцога Августа в Вольфенбюттеле, God-Guelf. 64-43 Extrav.), он был широко известен, ибо некоторые отрывки из «Нового Маргарита» использовались для дополнения сборников сочитений Златоуста другого состава. «Новый Маргарит» состоит из 72 статей, пять из которых не являются сочинениями Иоанна Златоуста. Это предисловие К. к «Новому Маргариту», небольшое сочинение (вероятно, самого К.) «О знаках книжных», посвященное вопросам пунктуации, два Жития Иоанна Златоуста, одно из которых взято из Хроники Никифора Каллиста, и «Сказ» К., в котором он объясняет, почему обратился к этой Хронике. В предисловии к «Новому Маргариту» К. вкратце изложил историю своей жизни, а также в концентрированном виде сформулировал программу своей переводческой деятельности (опубликовано Н. Д. Иванишевым, А. С. Архангельским, Ф. Ливер, И. Ауэрбах). Руководствуясь этой программой, К. обратился к философскому произведению Иоанна Дамаскина «Источник знания», бытовавшему в древнерусской рукописной традиции в неполном переводе X в. Иоанна экзарха Болгарского и известному под названием «Небеса». Свой перевод К. дополнил и другими произведениями этого автора и снабдил предисловием (опубликовано М. Оболенским). Предисловие и многочисленные «сказы» и схолии на полях мало изучены. Не решен также вопрос об атрибуции переводов других сочинений Иоанна Дамаскина, сопровождающих обычно в рукописной традиции «Источник знания», например его «Фрагментов». Сомнительна атрибуция К. «Диалога» константинопольского патриарха Геннадия Схолария (или Скулариса) с турецким султаном, который тематически дополняет один из фрагментов - «Прение христианина с сарацином». Скорее всего перевод этого сочинения, существовавший раньше, привлек К. полемической направленностью и был включен им в свой сборник. Отсутствуют очевидные доказательства того, что К. переводил Повесть о Варлааме и Иоасафе, которая также обычно дополняет перевод сочинений Иоанна Дамаскина. Неясен вопрос о причастности К. к переводу и составлению сборника сочинений Симеона Метафраста (сохранился в единственном списке - ГИМ, Синод. собр., № 219; в его состав входят кроме метафрастовых житий некоторые статьи из «Нового Маргарита»), хотя К. широко цитирует произведения Метафраста и часто упоминает его в своих оригинальных сочинениях. В этот сборник вошли четыре метафрастовых жития в переводе Максима Грека, под влиянием которого К., вероятно, и обратился к творчеству Симеона Метафраста. В переписке К. существуют свидетельства того, что он занимался переводами из Василия Великого и Григория Богослова, но списки этих переводов не сохранились или неизвестны. К. приписывается также перевод небольших отрывков из произведений Епифания Кипрского и Евсевия Кесарийского, которые входят обычно в состав сборников, содержащих переводы из других авторов или его оригинальные сочинения. Традиционно считалось, что К. принадлежал перевод повести Энея Сильвия «Взятие Константинополя турками». Как убедительно доказал Б. М. Клосс, переводчиком этой повести на самом деле был Максим Грек. Традиционно приписываемый К. перевод небольшого отрывка из Дионисия Ареопагита, который он посылает в письме к К. Острожскому, выполнен ранее К., так как этот отрывок полностью совпадает с текстом перевода, помещенным в Великих Минеях Четиих. Перевод К. сочинения малоизвестного немецкого автора, ученика Лютера, Иоганна Спангенберга «О силлогизме» обычно встречается в списках вместе с переводом произведений Иоанна Дамаскина и служит как бы дополнением к нему. Поскольку К. предлагал использовать произведения Иоанна Дамаскина в полемике против католиков и протестантов, он считал необходимым также дать читателю инструментарий для философских споров и с этой целью перевел трактат о силлогизме, заранее предупредив при этом читателя, что не все силлогизмы годятся для постижения истины, но многие из них используются своекорыстно искусными в спорах иезуитами. Перевод К. сочинения И. Спангенберга свидетельствует о его интересе к светским знаниям - «внешней философии», о которой он не раз вспоминает в своих сочинениях как о необходимом для каждого христианина элементе образования. Поэтому К. обращается и к произведениям Цицерона, два отрывка из «Парадоксов» которого в собственном переводе он включил в свое третье послание к Ивану Грозному. Использование произведений античных авторов было характерно для гуманистической эстетики, с принципами которой К. познакомился, приобщившись к западной образованности в Великом княжестве Литовском. Влияние гуманистических идей и своеобразие таланта обусловили особое место К. в истории русской литературы.

Изд.: 1) Переписка с Иваном Грозным: Сказания князя Курбского / Изд. Н. Г. Устрялова. СПб., 1833, ч. 1-2 (2-е изд. СПб., 1842; 3-е изд. СПб., 1868); Иванишев Н. Д. Жизнь князя Курбского в Литве и на Волыни. Киев, 1849, т. 1-2; Оболенский М. О переводе князя Курбского сочинений Иоанна Дамаскина // Библиограф. зап., 1858, т. 1, № 12, стб. 355-366; Архангельский А. С. Борьба с католичеством и западно-русская литература конца XVI - первой половины XVII в. // ЧОИДР, 1888, кн. 1, отд. 1. Приложения, с. 1-166; Сочинения князя Курбского. Т. 1. Сочинения, оригинальные / Изд. Г. З. Кунцевича // РИБ, СПб., 1914, т. 31; Stählin К. Der Briefwechsel Iwans des Schrecklichen mit dem Fürsten Kurbskij. Leipzig, 1921; Liewehr F. Kurbskij’s Novyj Margarit. Prag, 1928 (Veröffentlichungen der Slavistischen Arbeitsgemeinschaft an der Deutschen Universität; Prag, 2. Reihe: Editionen, Heft 2); The Correspondence between Prince A. M. Kurbsky and Tsar Ivan IV of Russia / Ed. by J. L. I. Fennell. Cambridge, 1955; Ivan 1e Terrible. Epîtres avec le Prince Kourbski / Trad. de D. Olivier. Paris, 1959; Ivan den Skraekkelige: Brevveksling med Fyrst Kurbskij 1564-1579. Oversat af B. Norretranders. Munksgaard, 1959; Der Briefwechsel zwischeri Andrej Kurbskij und Ivan dem Schrecklichen / Hsgb. von H. Neubauer, J. Schutz. Wiesbaden, 1961; Prince Kurbsky’s History of Ivan IV / Ed. by J. L. I. Fennell. Cambridge, 1965; Prince André Kurbski. Histoire du règne de Jean IV (Ivan le Terrible) / Trad. de M. Forstetter. Genève, 1965; Eisman W. О sillogisme vytolkovano: Eine übersetzung des Fürsten Andrej M. Kurbskij aus den Erotemata Trivii Johan Spangenbergs. Wiesbaden, 1972 (Monumenta Linguæ Slaviae Dialectae Veteris. Fontes et Dissertationes, 9) Курбский А. М. История о великом князе Московском: (Отрывки) / Подг. текста п примеч. Я. С. Лурье // Изборник. М., 1972; Kurbskij A. M. Novyj Margarit: Historisch-kritische Ausgabe auf der Grundlage der Wolfen-bütteler Handschrift. Lieferungen 1-5. Hsgb. von Inge Auerbach. (Bausteine zur Geschichtc der Literatur bei den Slaven). Giessen, 1976-1977.

Доп.: Курбский Андрей. История о великом князе Московском / Подг. текста и комментарии А. А. Цехановича, перевод А. А. Алексеева // ПЛДР. 2-я пол. XVI в. М., 1986, с. 218-399, 605-617.

Лит.: Кавелин Л. Объяснение плана Казани, неизвестное Устрялову // Маяк, 1843, т. 8. с. 49; Горский А. В. Жизнь и историческое значение князя А. М. Курбского. Казань, 1854; Попов Н. А. О биографическом и уголовном элементе в истории // Атеней, 1858, № 46, с. 131-168; Опоков З. З. Князь Курбский // Киев. унив. изв., 1872, август, № 8, с. 1-58; Андреев В. Очерк деятельности князя Курбского на защиту православия в Литве и на Волыни. М., 1873; Петровский М. Князь А. М. Курбский: Историко-библиографическио заметки по поводу последнего издания его «Сказаний» // Учен. зап. Казан. ун-та, 1873, т. 40, июль - август, с. 711-760; Бартошевич Ю. Князь Курбский на Волыни / Перев. с польск. // Исторический вестник, 1881, сентябрь, с. 65-85; Архангельский А. С. Борьба с католичеством и умственное пробуждение Южной Руси к концу XVI в. // Киев. старина, 1886, т. 15, май, с. 44-78; июнь, с. 237-266; Четыркин О. Два русских деятеля в Польше // Колосья. 1886. ноябрь, с. 85-96; Ясинский А. Сочинения князя Курбского как исторический материал // Киев. унив. изв., 1889, октябрь, с. 45-120; Шумаков С. Акты литовской метрики о князе Курбском и его потомках // Книговедение. 1894, № 7 и 8, с. 17-20; Харлампович К. 1) Западнорусские православные школы XVI и начала XVII в. Казань, 1896, с. 237-276; 2) Новая библиографическая находка // Киев. старина, 1900, июль - август, с. 211-224; Владимиров П. В. Новые данные для изучения литературной деятельности князя Андрея Курбского // Тр. IX Археол. съезда в Вильне. М., 1897, т. 2, с. 308-316; Соболевский А. И. 1) Переводная литература, с. 279-282; 2) Эней Сильвий и Курбский // Сборник в честь Ю. А. Кулаковского. Киев, 1911, с. 11-17; Попов Н. Рукописи Московской синодальной библиотеки. М., 1905, вып. 1 (Новоспасское собрание), с. 117-157; Иконников. Опыт по историографии. Киев, 1908, т. 2, с. 1816-1830; Московская политическая литература XVI в. СПб., 1914, с. 85-132; Балухатый С. Переводы князя Курбского и Цицерон // Гермес, 1916, январь - май, с. 109-122; Грушевский А. С. Из полемической литературы конца XVI в. // ИОРЯС, 1917, т. 22, кн. 2, с. 291-313; Лурье Я. С. 1) Вопросы внешней и внутренней политики в посланиях Ивана IV // Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951, с. 468-519; 2) Донесения агента императора Максимилиана II аббата Цира о переговорах с А. М. Курбским в 1569 г. // АЕ за 1957 г. М., 1958, с. 457-466; 3) Первое послание Грозного Курбскому: (Вопросы истории текста) // ТОДРЛ. Л., 1976, т. 31, с. 202-235; 4) Вторая пространная редакция Первого послания Грозного Курбскому // Там же. Л., 1977, т. 32, с. 56-69; 5) О возникновении и складывании в сборники переписки Ивана Грозного с Курбским // Там же. Л., 1979, т. 33, с. 204-213; Курилова Л. А. Из наблюдений над языком и стилем трех писем кн. А. Курбского к разным особам в Польше // Доповiдi та повiдомлення Львiв. ун-та, 1952, вып. 1, с. 27-34; Dénissoff élie. Une biographie de Maxime le Grec par Kurbski. - Orientalia Christiana Periodika, 1954, vol. 20, p. 44-84; Andreyev N. I) Kurbsky’s Letters to Vas’yan Muromtsev. - Slavonic and East European Review, 1955, vol. 33, p. 414-436; 2) Was the Pskov-Pechery Monastery a Citadel of the Non-Possessors? // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, 1969, N. F., Bd 17, H. 4, S. 481-493; Зимин A. A. 1) И. С. Пересветов и его современники. М., 1958; 2) Когда Курбский написал «Историю о великом князе Московском»? // ТОДРЛ. М.; Л., 1962, т. 18, с. 305-312; 3) Первое послание Курбского Ивану Грозному: (Текстологические проблемы) // Там же. Л., 1976, т. 31, с. 176-201; Скрынников Р. Г. 1) Курбский и его письма в Псково-Печерский монастырь // Там же, т. 18, с. 99-116; 2) Переписка Грозного и Курбского: Парадоксы Эдварда Кинана. Л., 1973; 3) О заголовке Первого послания Ивана IV Курбскому и характер их переписки // ТОДРЛ. Л., 1979, т. 33, с. 219-227; Rozemond К. Kurbsky’s Translation of the Works of Saint John of Damaskus // Texte und Untersuchungen, 1966, Bd 94, S. 588-593; Шмидт С. О. 1) К изучению «Истории князя Курбского» (о поучении попа Сильвестра) // Славяне и Русь. М., 1968, с. 366-374; 2) Новое о Тучковых: (Тучков, Максим Грек, Курбский) // Исследования по социально-политической истории России. Л., 1971, с. 129-141; 3) Об адресатах Первого послания Ивана Грозного князю Курбскому // Культурные связи народов Восточной Европы в XVI в. М., 1976, с. 304-328; 4) К истории переписки Курбского и Ивана Грозного // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976, с. 147-151; Freydank D. 1) Zu Wesen und Bergiffbestimmung des Russischen Humanismus // Zeitsehrift für Slavistik, 1968, Bd 13, S. 57-62; 2) A. M. Kurbskij und die Theorie der antiken Historiographie // Orbis mediaevalis / Festgabe für Anton Blashka. Weimar, 1970, S. 57-77; 3) A. M. Kurbskij und die Epistolographie seiner Zeit // Zeitschrift für Slavistik, 1976, Bd 21, S. 261-278; Auerbach I. I) Die politische Forstellungen des Fürsten Andrej Kurbskij // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. N. F., 1969, Bd 17, H. 2, S. 170-186; 2) Nomina abstracta im Russischen des 16. Jahrhunderts // Slavistische Beiträge, 1973, Bd 68, S. 36-73; 3) Kurbskij-Studien: Bemerkungen zu einem Buch von Edward Keenan // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. N. F., 1974, Bd 22, S. 199-213; 4) Further Findings on Kurbskij’s Life and Work // Russian and Slavic History / Ed. by D. K. Rowney and G. E. Orchard. 1977, p. 238-250; Backus O. P. A. M. Kurbsky in the Polish-Lithuanian State (1564-1583) // Acta Balto-Slavica, 1969-1970, t. 6, p. 78-92; Рыков Ю. Д. 1) Владельцы и читатели «Истории» князя А. М. Курбского // Материалы научной конференции МГИАИ. М., 1970, вып. 2, с. 1-6; 2) Редакции «Истории» князя Курбского // АЕ за 1970 г., М., 1971, с. 129-137; 3) Списки «Истории о великом князе Московском» кн. А. М. Курбского в фондах Отдела рукописей // Зап. Отд. рук. ГБЛ. М., 1974, т. 34, с. 101-120; 4) К вопросу об источниках первого послания Курбского Ивану Грозному // ТОДРЛ. Л., 1976, т. 31, с. 235-246; 5) Князь А. М. Курбский и его концепция государственной власти // Россия на путях централизации. М., 1982, с. 193-198; Keenan Е. L. The Кurbskij - Groznyj Apocripha: The Seventeenth Century Genesis of the «Correspondence», Attributed to Prince A. M. Kurbskij and Tsar Ivan IV. Cambridge, Mass., 1971; 2) Putting Kurbskij in his Place; or: Observations and Suggestions Concerning the Place of the History of the Muscovity in the History of Muscovite Literary Culture // Forschungen zur Osteuropaische Geschichte, 1978, Bd 24, S. 131-162; Уваров К. И. 1) «История о великом князе Московском» А. М. Курбского в русской рукописной традиции XVII-XIX вв. // Вопросы русской литературы. М., 1971, с. 61-79; 2) Неизданный труд Г. З Кунцевича (обзор гранок второго тома «Сочинения князя Курбского») // АЕ за 1971 г. М., 1972, с. 315-317; Лихачев Д. С. 1) Курбский и Грозный - были ли они писателями? // РЛ, 1972, № 4, с. 202-209; 2) Существовали ли произведения Курбского и Грозного? // Лихачев Д. С. Великое наследие. 2-е изд. М., 1979, с. 376-393; 3) Стиль произведений Грозного и стиль произведений Курбского // Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским, с. 183-214; Клосс Б. М. Максим Грек - переводчик повести Энея Сильвия «Взятие Константинополя турками» // Памятники культуры. Новые открытия: Ежегодник 1974. М., 1975, с. 55-61; Юзефович Л. А. Стефан Баторий о переписке Ивана Грозного и Курбского // АЕ за 1974 г. М., 1975, с. 143-144; Осипова К. С. 1) О стиле и человеке в историческом повествовании второй половины XVI в. // Учен. зап. Харьк. гос. ун-та. Харьков, 1962, т. 116, с. 25-28; 2) «История о великом князе Московском» А. Курбского в Голицынском сборнике // ТОДРЛ. Л., 1979, т. 33, с. 296-308; Gоltz H. Ivan der Schreckliche zitiert Dionysios Areopagites // Kerygma und Logos Gottingen, 1979, S. 214-225; Васильев А. Д. Об особенности употребления военной лексики в посланиях А. М. Курбского к Ивану Грозному // Исследования словарного состава русского языка XVI-XVII вв. Красноярск, 1980, с. 56-64; Rossig N., Rønne В. Apocriphal - nor Apocriphal? A Critical Analysis of the Discussion Concerning the Correspondence Between Tsar Ivan IV Groznyj and Prince Andrej Kurbskij. Copenhagen, 1980; Беляева Н. П. 1) Ученые и литературные труды князя А. М. Курбского // Матер. XIX Всесоюзн. студенческой конф. Филология. Новосибирск, 1981, с. 53-63; 2) Материалы к указателю переводных трудов А. М. Курбского // Древнерусская литература: Источниковедение. Л., 1984, с. 115-136; Гладкий А. И. 1) К вопросу о подлинности «Истории о великом князе Московском» А. М. Курбского: (Житие Феодорита) // ТОДРЛ. Л., 1981, т. 36, с. 239-242; 2) «История о великом князе Московском» А. М. Курбского как источник «Скифской истории» А. И. Лызлова // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1982, т. 13, с. 43-50; Морозов С. А. О структуре «Истории о великом князе Московском» А. М. Курбского // Проблемы изучения нарративных источников по истории русского средневековья. М., 1982, с. 34-43; Цеханович А. А. К переводческой деятельности князя А. М. Курбского // Древнерусская литература: Источниковедение. Л., 1985, с. 110-114.

Доп.: Auerbach I. Andrej Michajlovič Kurbskij: Leben in Osteuropäishen Adelsgesellschaften des 16. Jahrhunderts. München, 1985; Цexанович А. А. А. М. Курбский в западнорусском литературном процессе // Книга и ее распространение в России в XVI-XVIII вв. Л., 1985. С. 14-24; Лихачев Д. С. Великий путь: Становление русской литературы XI-XVII вв. М., 1987. С. 179-182; Freydank D. Zwischen grrechisches und lateinisches Tradition: A. M. Kurbskijs Rezeption des humanistischen Bildung // Zeitschrift für Slawistik. 1988. Bd 33, H. 6. S. 806-815.

А. И. Гладкий, А. А. Цеханович

КУРИЦЫН ИВАН-ВОЛК, ДЬЯК

Курицын Иван-Волк (ум. IX 1504) - дьяк, еретик, брат «начальника» московского еретического кружка Федора Курицына, составитель сборника «Мерило праведное». Как и Федор Курицын, К. участвовал в дипломатических переговорах (вел, в частности, переговоры о приглашении на русскую службу немецкого печатника В. Готана) и многократно ездил за границу. Был осужден за ересь собором 1504 г. и сожжен в Москве. Единственный литературный памятник, связанный с К. - написанное им «Мерило Праведное», сборник конца XV в. (ГБЛ, ф. 173, № 187), состоящий из слов и поучений о праведных и неправедных судах (собственно «Мерило праведное»), Кормчей книги и подписанный цифровой тайнописью «Иванъ Волкъ Курицинъ». Кормчая И. В. К. не была самостоятельной редакцией памятника, подобно Кормчей Вассиана Патрикеева. Как установила Е. В. Белякова, Кормчая И. В. К. относится к особой редакции, представленной южнославянским Мазуринским списком XIV в. (ЦГАДА, ф. 196, № 534), Чудовским начала XV в. (ГИМ, Чудов. собр., № 168) и Уваровским начала XVI в. (ГИМ, собр. Уварова, № 81/557); никаких оригинальных черт по сравнению с более ранними списками Кормчая И. В. К. не обнаруживает. Не связанный с еретическими взглядами И. В. К. переписанный им сборник свидетельствовал, однако, о значительном интересе еретиков к кодификационным вопросам - памятник этот включал в свой состав «Русскую правду» и мог играть известную роль в подготовке Судебника 1497 г., составленного в период наибольшего возвышения братьев Курицыных. Характерно также, что параллельно с новгородско-московскими еретиками к работе над Кормчей обращались и представители других идеологических течений того времени - иосифляне (Нифонт Кормилицын и митрополит Даниил) и нестяжатели (Вассиан Патрикеев).

Лит.: Любимов В. П. Списки Правды Русской // Правда Русская. Т. 1. Тексты. М.; Л., 1940, с. 99-100; Бегунов Ю. К. Кормчая Ивана Волка Курицына // ТОДРЛ. М.; Л., 1956, т. 12, с. 141-159; Лурье Я. С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV - начала XVI в. М.; Л., 1960, с. 93-95, 171, 200-201, 284, 420; Щапов Я. Н. Византийское и южнославянское правовое наследство на Руси в XI-XIII вв. М., 1978, с. 154; Белякова Е. В. Источники Кормчей Ивана Волка Курицына // Древнерусская литература: Источниковедение. Л., 1984, с. 75-83.

Я. С. Лурье

КУРИЦЫН ФЕДОР ВАСИЛЬЕВИЧ, ПОСОЛЬСКИЙ ДЬЯК

Курицын Федор Васильевич (ум. не ранее 1500 г.) - посольский дьяк Ивана III, еретик, писатель. В 1482-1484 гг. был послан в Молдавию и Венгрию для ведения переговоров со Стефаном Великим и Матфеем Корвиным о союзе против Польско-Литовского государства; на обратном пути был задержан турками в захваченном ими Белгороде (Аккерман), но осенью 1485 г. благодаря посредничеству крымского хана был освобожден и вернулся в Москву. В 80-90-х гг. играл виднейшую роль в политике Ивана III («того бо державный во всем послушаше» - написал первоначально Иосиф Волоцкий о К. в одном из своих сочинений; впоследствии эта фраза была зачеркнута); поддерживал внука Ивана III Дмитрия (ставшего наследником престола после смерти своего отца, старшего сына Ивана III); в 1497 г. К. была скреплена грамота Ивана III и Дмитрия, на которой впервые появился новый герб Русского государства - двуглавый орел. Важнейшую роль играл К. в истории новгородско-московской ереси; он возглавлял московский еретический кружок, сложившийся во всяком случае уже с 1485 г. (возвращение К. из-за границы); «обличитель» ереси, архиепископ Геннадий Новгородский уже в 80-х гг. именовал его «начальником» еретиков. Тем не менее собор на новгородских еретиков и расправа с ними в 1490 г. никак не сказались на судьбе К. и вообще московских еретиков. К московскому еретическому кружку принадлежали кроме К. его брат Иван-Волк Курицын, книгописец Иван Черный, бежавший после 1490 г. за границу, и мать Дмитрия-внука, молдавская княжна Елена Стефановна. Близок, по-видимому, к еретикам был и глава русской церкви, митрополит Зосима. При исследовании идеологии членов этого кружка мы располагаем лишь очень ограниченным количеством источников - сочинениями К., книгами, переписанными участниками кружка («Еллинский летописец» и библейские книги Ивана Черного, «Кормчей - Мерилом праведным» Ивана-Волка Курицына), а также крайне тенденциозными сочинениями противников ереси. Из этих сочинений наиболее определенные сведения о взглядах еретиков дают «Сказания о скончании седьмой тысящи» и «Рассуждение об иноческом жительстве», использованные впоследствии в «Просветителе» Иосифа Волоцкого, но составленные еще до падения К. (между 1492 г. и началом XVI в.) Судя по этим сочинениям, главной особенностью мировоззрения московских еретиков была критика учений «святых отцов» и, в частности, отрицание монашества и монастырей (в этом они отличались от нестяжателей, стремившихся к реформам и усовершенствованию монашества). Влияние К. сохранилось во всяком случае до 1499-1500 гг., когда началась война с Польско-Литовским государством (именно К. изложил ультимативные требования великого князя в начале войны); но под 1500 г. он в последний раз упоминается в посольских делах. В 1502 г. подверглись опале Дмитрий-внук и его мать Елена Стефановна, связанные с К.; начались переговоры Ивана III с виднейшим противником ереси Иосифом Волоцким. В 1504 г. церковный собор осудил еретиков (и московских, и новгородских); следуя примеру испанской инквизиции («шпанского короля») великий князь отправил осужденных на костер. Среди казненных был брат К. Иван-Волк, но сам он в делах собора не упоминался, и судьба его остается неизвестной. Лишь после 1500 г. Иосиф Волоцкий назвал К. во всех «словах» своего «Просветителя» в числе трех главных еретиков (наряду с новгородцами Алексеем и Денисом). Из литературных произведений, которые могут быть связаны с именем К., в первую очередь должно быть названо многократно издававшееся «Лаодикийское послание». Фрагмент «Лаодикийского послания» дошел в сборнике конца XV - начала XVI в. (БАН, 4.3.15), более полные тексты - начиная с первой трети XVI в. (большинство списков - XVII в.). В ряде сборников вместе с «Лаодикийским посланием» помещено анонимное «Написание о грамоте» и «Диалектика» Иоанна Дамаскина. «Лаодикийское послание» состоит из философского введения, построенного в своеобразной «стихотворной» форме («Душа самовластна, заграда ей вера...»), «литореи в квадратах» - особой таблицы, состоящей из двух рядов букв в алфавитном порядке и относящегося к ним комментария, и зашифрованной (простой литореей) подписи Федора Курицына, где он называл себя «преведшим Лаодикийское послание», что однако не дает оснований заключить о переводном или самостоятельном характере сочинения. По крайней мере никаких иностранных оригиналов этого памятника не обнаружено. Идейный смысл памятника далеко не ясен, истолкование его имело бы важнейшее значение при определении идеологии московских еретиков. Представляется несомненной связь между вступительной частью Послания и «литореей в квадратах»: «мудрость», которой автор во введении отводит важнейшее место, получала, по-видимому, конкретное выражение в грамматических комментариях «литореи в квадратах» (среди которых - любопытные фонетические наблюдения, например, специальное выделение сонантов, которые в отличие от согласных «приклад не требуют, сами съврьшаются»). Отмечалась связь грамматической части Послания с грамматикой Дионисия Фракийского, а философской - с Платоном и неоплатонизмом. Высказывались мнения, что «литорея в квадратах» содержит элементы средневековых каббалистических учений и криптографические указания («литорея» помимо грамматического смысла может служить также ключом для шифра). Оба утверждения предположительны. «Надписания», содержащиеся в памятнике, не дают достаточных оснований для определения культурного характера «алфавитной мистики», наличие которой также весьма неопределенно. Не бесспорны и утверждения о криптографическом назначении «литореи». Буквы двух рядов алфавита не находят между собою полного соответствия. Один ряд пропускает некоторые буквы другого, специально обозначенные как «цари», что сделано явно не случайно и дает возможность определить один из рядов как «пасхальный», т. е. обозначающий дни переходящего праздника пасхи. Смысл соотношения рядов алфавита «литореи» неясен. Некоторые параллели содержание «литореи в квадратах» находит в таблицах грамматического сочинения конца XV - начала XVI в. - «Беседы о грамоте». Таблицы эти представляют собой «пасхальные буквы», «акростихиды» и просто алфавит. В структуре вступительной «стихотворной» части (афоризмы, построенные «цепочкой», причем первое слово каждой новой строфы повторяет последнее слово предыдущей) усматривались аналогии с талмудической литературой (как и в словах о вере как «ограде» души), однако аналогии эти весьма приблизительны, а упоминание «фарисейства» ведет скорее к греко-христианскому источнику. Наиболее определенно обнаруживается во вступительной части идея свободы воли («душа самовластна»), понимаемая, очевидно, шире, чем это допускал ортодоксально-христианский индетерминизм. Вероятным представляется предположение о связи с «Лаодикийским посланием» анонимного «Написания о грамоте». «Написание о грамоте» также соединяет грамматические сюжеты с философскими; здесь мы читаем, что бог дал человеку «самовластна ума, смерть и живот предложив пред очима его, рекше водное произволение хотения и добродетели или к злобе, путь откровения изящьству и невежествию»; далее автор объясняет, что «грамота есть самовластие, умнаго волное разумение». Весьма интересно послесловие к «Лаодикийскому посланию», написанное, по всей видимости, в первые десятилетия XVI в. Его содержание позволяет видеть в Послании одно из звеньев древнерусской образовательной системы, включающей в себя также (о чем говорит текст послесловия) «Диалектику» Иоанна Дамаскина и сочинение «Об осми частях слова». Идеи послесловия для русского средневекового читателя были не бесспорны. Ряд сборников содержит сопровождающее послесловие сочинение «О тщеславии юных», автор которого весьма скептически относится к изучению «Диалектики». Заимствования из словаря Свиды (X в.), впервые введенного в русскую письменность Максимом Греком, иронические отзывы о русской церковной образованности позволяют предположить, что автором сочинения был Максим Грек. Упоминание в тексте сочинения «О тщеславии юных» об «отай подписанных» произведениях, возможно, представляют собой указание на «Лаодикийское послание» с шифрованной подписью К. Наиболее важное значение для характеристики К. как писателя имеет атрибуция ему другого анонимного литературного памятника конца XV в. - Повести о Дракуле («Сказания о Дракуле воеводе»). Повесть о Дракуле - первый известный нам памятник оригинальной русской беллетристики, сюжетное повествование, не входившее в какие-либо летописные или хронографические своды и посвященное герою, который едва ли был известен читателю как историческое лицо (в Повести нет обычных для исторического повествования дат) и воспринимался скорее как персонаж анекдотов. Авторство Повести может быть установлено из упоминания в ее заключительной части, что второй сын Дракулы, находившийся в Венгрии, «при нас умре, а третьего сына, старейшаго, Михаила тут же на Будину видехом», и что «ныне» на престоле Дракулы сидит Влад Монах. Влад Монах вступил на мутьянский (румынский) престол в 1481 г. Автором Повести был русский (со ссылкой на «наш» русский язык начинается рассказ о Дракуле), побывавший в Венгрии в начале 80-х гг. XV в. и не один, а с какими-то спутниками («при нас», «видехом»). Все эти данные более всего подходят именно к К., возглавлявшему посольство в Венгрию и Молдавию как раз в 1482-1484 гг. и в сентябре 1485 г. вернувшемуся в Россию (в феврале 1486 г. и вторично в январе 1490 г. Повесть о Дракуле была переписана известным Кирилло-белозерским книжником Ефросином). Наиболее характерная особенность Повести о Дракуле - ее теснейшая связь с устным сюжетным повествованием; она представляет собою в сущности ряд анекдотов о жестоком «мутьянском воеводе» Дракуле (так в странах, соседних с Валахией, именовали ее князя Влада Цепеша, правившего в 1456-1462 и 1477 гг.). Дракула изобретательно испытывает своих собеседников, жестоко наказывая всех, кто не выдерживает истытания. Сходные анекдоты использовались в рассказах о «великом изверге» Дракуле, помещавшихся в немецких брошюрах конца XV в. (рукописных и печатных) и повествовании о нем, включенном в «Венгерскую хронику» итальянского гуманиста Антонио Бонфини (90-е гг. XV в.). Сходство русской Повести с этими памятниками - не текстуальное, а сюжетное; общим их источником были, очевидно, рассказы, услышанные различными авторами в землях, соседних с Валахией. Как же может быть определен идейный смысл русской Повести о Дракуле? В науке предполагались самые различные решения этого вопроса: одни исследователи усматривали в Повести осуждение тирании и видели в главном персонаже Повести однозначно отрицательное лицо, другие усматривали в ней апологию грозной и справедливой власти и тех репрессий, которые применялись феодальным государством против его врагов. Возможность столь противоположных мнений вытекает из жанрового своеобразия Повести: перед нами не публицистическое произведение, автор которого прямо высказывает свои воззрения, а произведение беллетристики. Уже Н. М. Карамзин отмечал, что «автор мог бы заключить сию сказку прекрасным нравоучением, но не сделал того, оставляя читателям самим судить о философии Дракулы». Амбивалентность, неоднозначность сюжетной развязки, оставляющая возможность различного понимания сюжета, была свойственна ряду памятников беллетристики позднего средневековья. Так же построены были, например, сказания о мудром звере Китоврасе, служившем царю Соломону (см. Апокрифы о Соломоне), или повесть о мудром звере Ихнилате (Стефанит и Ихнилат), сходная с западным Романом о Лисе. Но отсутствие однозначной морали не означало отсутствия в Повести о Дракуле авторской позиции. Позицию эту можно определить, сравнив русскую Повесть с западными сочинениями о том же персонаже. Если авторы немецких рассказов рисовали только изуверскую жестокость «великого изверга», то итальянский гуманист Бонфини подчеркивал сочетание в Дракуле «неслыханной жестокости и справедливости». Так же двойствен Дракула и в русской Повести. Дракула - «диавол» на троне, он «зломудр», но жестокость его может служить и для искоренения зла: «И только ненавидя в своей земли зла, яко хто учинит кое зло, татьбу, или разбой, или кую лжу, или неправду, той никако не будет жив. Аще ль велики болярин, иль священник, иль инок, или просты, аще и велико богатьство имел бы кто, не может искупитись от смерти, и толико грозен бысть». Автор сознательно отмечал противоречивые черты в образе Дракулы (справедливость и жестокость), но вместе с тем он видел в нем «великого государя»: если в немецком сказании о Дракуле анекдот о двух монахах, один из которых польстил Дракуле, а другой назвал его извергом, кончался оправданием правдивого обличителя и казнью льстеца, то в русской Повести наказанию подвергался имено хулитель, не умеющий говорить с «великими государями». Подобно публицисту XVI в. И. С. Пересветову, автор Повести о Дракуле полагал, очевидно, что «без таковыя грозы немочно в царство правды ввести». Если считать Повесть о Дракуле произведением К., то это во многом дополнило бы его облик как публициста и идеолога. Своеобразная литературная и идеологическая позиция автора предопределила и судьбу его произведения в письменности XVI в. Исследователи, усматривавшие в Повести осуждение тирании, думали, что она распространялась в боярских кругах, враждебных Ивану Грозному. Но в XVI в., после разгрома еретических движений в 1504 г., Повесть о Дракуле, как и другие «неполезные», не связанные с церковью и прямыми государственными задачами, повести, исчезла из рукописной традиции. Причиной этого было, как можно предполагать (Я. Лурье, А. Панченко. Б. Успенский), чересчур откровенное изображение автором подлинных и неизбежных черт «грозной» власти. Повесть о Дракуле издавалась многократно: ПЛ. СПб., 1860, вып. 2, с. 399-402; Воgdan I. Vlad Ţepeş şi naraţiunile, germane şi ruseşti asupra lui. Bucureşti, 1896; Седельников А. Д. Литературная история повести о Дракуле // ИПОРЯС, 1929, т. 2, кн. 2, с. 652-659; Русские повести XV-XVI вв. М.; Л., 1958, с. 92-97; Повесть о Дракуле / Иссл. и подг. текстов Я. С. Лурье. М.; Л., 1964, с. 117-181, ср. с. 71-74; Mc Nallу R.T., Florescu R. In Search of Dracula. A True History of Dracula and Vampire Legends. New York, 1972, p. 196-201 (пер. на англ. яз.); ПЛДР. 2-я пол. XV в. М., 1982, с. 554-565, 684-686 / Подг. текста и ком. Я. С. Лурье, пер. О. В. Творогова.

Изд.: Востоков. Описание, с. 510-512; Горский А. Невоструев К. Описание славянских рукописей Московской Синодальной патриаршей библиотеки. М., 1859, отд. 2, ч. 2, № 158, с. 320; [Ундольский В. М.]. Славяно-русские рукописи В. М. Ундольского. М., 1870; Карпов А. Азбуковники или алфавиты иностранных речей. Казань, 1878; Ягич И. В. Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке. СПб., 1896, с. 415-419; Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XV - начала XVI в. М.; Л., 1955. Приложение. Источники по истории еретических движений XIV - начала XVI в., № 7, с. 256-276; Lilienfeld F. V. Das Laodikijskoe poslani’e des großfürstlichen D’jaken Fedor Kuricyn // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, 1976, N. F., Bd 24, S. 1-22; ПЛДР. 2-я пол. XV в. / Подг. текста, пер. и ком. Я. С. Лурье. М., 1982, с. 538-539, 675-678.

Лит.: Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. СПб., 1851, ч. 1, стб. 161, 166, 169; Просветитель или обличение жидовствующих: Творение препод. отца нашего Иосифа, игумена Волоцкого. Казань, 1857 (последующие изд. 1882, 1892, 1904 гг.); Буслаев Ф. И. Для определения иностранных источников Повести о мутьянском воеводе Дракуле // Летописи Тихонравова, т. 5, отд. 3, с. 84-86; Сборник Русского исторического общества, СПб., 1884, т. 41, с. 41-47; Карамзин Н. М. История государства Российского. СПб., 1892, т. 7, с. 140-142; Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV-XV вв., М.; Л., 1951, ч. 2, с. 310-312; Адрианова-Перетц В. П. Крестьянская тема в литературе XVI в. // ТОДРЛ. М.; Л., 1954, т. 10, с. 203; Клибанов А. И. 1) «Написание о грамоте» (Опыт исследования просветительно-реформационного памятника конца XV - первой половины XVI в.) // Вопр. ист. рел. и атеизма. М., 1955, вып. 3, с. 325-379; 2) Реформацнонные движения в России в XIV - первой половине XVI в. М., 1960, с. 62-81; Лурье Я. С. 1) Повесть о Мунтьянском воеводе Дракуле // Русские повести XV-XVI вв. М.; Л., 1958, с. 420-427; 2) Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV - начала XVI в. М.; Л., 1960, с. 140-143, 172-177, 197-200; 3) Еще раз о Дракуле и маккиавелизме // РЛ, 1968, № 1, с. 142-146; 4) Zur Zusammensetzung des Laodicenischen Sendschreibens // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1969, N. F., Bd 17, S. 161-169; 5) Unresolved Issues in the History of the Ideological Movements of the Late XVth Century // Medieval Russian Culture. Berkeley; Los Angeles; London, 1984, p. 157-163; Лихачев Д. С. 1) Человек в литературе древней Руси. М.; Л., 1958, с. 15; М., 1970, с. 13; 2) Литература эпохи исторических размышлений // ПЛДР. 2-я пол. XV в., с. 13-14; Striedter J. Die Erzählung von walachischen Vojevoden Dracula in der russischen und deutschen überlieferung // Zeitschrift für Slavische Philologie, 1961, Bd 29, H. 2; Fine J. V. A. Fedor Kuritsyn’s «Laodikijskoe poslanie» and the Heresy of the Judizers // Speculum, 1966, t. 41, p. 500-504; Freydank D. Der «Laodicenerbrief» (Laodikijskoe poslanie). Ein Beitrag zur Interpretation ernes altrussischen humanistischen Textes. - Zeitschrift für Slawistik, 1966, Bd 11, S. 355-370; Морозов А. А. Национальное своеобразие и проблема стилей // РЛ, 1967, № 3, с. 117-118; Kämfer F. Zur Interpretation des 'Laodicenisches Sendschreibens’ // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, 1968, N. F., Bd 16, S. 66-69; Hanеу J. V. «The Laodicean Epistle»: Some Possible Sources // Slavic Review, 1971, v. 30, N 4, December, p. 832-842; Giraudо G. Dracula. Contributi alla storia delle idee politiche nell’ Europa Orientale alla svolta del XV secolo. Venezia, 1972; Лилиенфельд Ф. 1) Иоанн Тритемий и Федор Курицын // Культурное наследие древней Руси: Истоки. Становление. Традиции. М., 1976, с. 116-123; 2) Das 'Laodikijskoe poslanie’ des großfürstlichen Djaken Fedor Kuricyn // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1976, N. S., Bd 24, S. 1-22; 3) Die «Häresie» des Fedor Kuricyn // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte, 1978, Bd 24. S. 39-64; Stichel R. Zur Bedeutung des altrussischen «Laodicenischen Sendschreibens» (Vorbericht) // Zeitschrift für Slavische Philologie, Bd XL. H. 1. Heidelberg, 1978, S. 134-135; Панченко А. М., Успенский Б. А. Иван Грозный и Петр Великий: Концепция первого монарха // ТОДРЛ. Л., 1983, т. 37, с. 61-63; Мильков В. В. Религиозно-философские проблемы в еретичестве конца XV - начала XVI в. // Философская мысль на Руси в позднее средневековье. М., 1985, с. 58-67; Григоренко А. Ю. Русская философская мысль конца XV - начала XVI в.: (По матер. новгородско-московской ереси) // Вестн. ЛГУ. Сер. 6, 1986, вып. 3, с. 99-100.

Доп.: Лурье Я. С. Русские современники Возрождения. Книгописец Ефросин. Дьяк Федор Курицын. Л., 1988.

Я. С. Лурье, А. Ю. Григоренко («Лаодикийское послание»)

Предыдущая страница Следующая страница