Словарь книжников и книжности Древней Руси
Статьи на букву "П" (часть 7, "ПОВ"-"ПОС")

В начало словаря

По первой букве
А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т Ф Х Ц Ч Ш Я
Предыдущая страница Следующая страница

Статьи на букву "П" (часть 7, "ПОВ"-"ПОС")

ПОВЕСТЬ О ТИМОФЕЕ ВЛАДИМИРСКОМ

Повесть о Тимофее Владимирском - литературный памятник, датируемый кон. 60 - нач. 70-х гг. XV в. Как отмечает исследователь П. М. О. Скрипиль, развязка П. «лучше всего соотносится со временем между 1467 г. и 1473 г., т. е. первым неудачным походом Ивана III на Казань и смертью митрополита Филиппа I» (Скрипиль М. О. Повесть... С. 289). До нашего времени П. дошла в списках XVII-XVIII вв. («Притча о прозвиторе, впадшем в великий грех в тяшкий»; «Повесть о некоем презвитере, впадшем в великий грех тяшкий»; «О некоем презвитере, содеявшем грех з девицею в церкви, и отехав в Казань, порудив християнскую веру, и гонитель християном, и тако покаявшеся умре» и т. п.). М. О. Скрипиль делит все известные ему списки П. (24) на две редакции. Основное различие между ними в разном окончании и в некотором сокращении второй редакции. В первой редакции, более близкой к архетипу, в конце говорится: «Сия же повесть многа лет ненаписана бысть, но тако в людех в повестех ношашеся. Аз же слышах от многих сие и написах ползы ради прочитающим...». П. относится к типу древнерусских повестей о великих грешниках, прощенных после раскаяния. В годы княжения великого князя Ивана III Васильевича Московского и митрополитства Филиппа священник, одной из церквей Владимира Тимофей во время исповеди некоей «зело» красивой девицы, дочери знатных родителей, впал во искушение «и падеся з девицею в церкви, не убояся божия суда и вечнаго мучения лютаго». Устрашившись содеянного, Тимофей переодевается воином и бежит «на чуждую страну в поганую землю Татарскую, в Казань». Там он принимает «срацинскую злую веру», становится воеводой у казанского царя, и царь часто посылает его воевать Русскую землю. Однажды, возвращаясь после похода на Русь с большим полоном, Тимофей отстает от своего отряда и наедине «пояше умилно красный стих любимый пресвятей богородице». Это пение слышит спрятавшийся «в дубраве по страну пути того» отрок-пленник, бежавший из Казани. «И мнев поюща стих быти русина», он безбоязненно выходит на дорогу. Тимофей хочет убить беглеца, но разжалобленный слезами и рассказом отрока о своей судьбе вспоминает о родине и сам начинает горько рыдать. Тимофей рассказывает отроку о себе, и тот уговаривает его покаяться. Тимофей просит отрока в условленный срок снова приехать на это место и привезти ему письменное прощение от митрополита и великого князя. Отрок исполняет просьбу Тимофея. Желая испытать Тимофея, отрок, видя его приближающимся к условленному месту, прячется. Тимофей, думая, что отрок не выполнил данного слова, «плакася вельми горко... и не можаше от плача утешится». Отрок выходит навстречу к Тимофею и отдает ему привезенную грамоту, скрепленную печатями митрополита и великого князя. Тимофей воссылает к богу благодарственные молитвы за свое прощение; «и абие внезапу пад на землю... обретеся мертв». Отрок с плачем погребает Тимофея. Тот является ему во сне и велит взять себе приведенных им коней и все богатства, которые он вез на этих конях. Отрок возвращается на Русь и рассказывает о всем случившемся великому князю Московскому и митрополиту. Завершается повествование нравоучительной фразой: «...да не отчаются согрешившии спасения своего, но притекут ко всемилостивому богу истинным покаянием и отпущение грехов получат». Моралистически-церковная идея П. о силе покаяния выражена достаточно сильно, и все же не это является главным в ее содержании. Автор П. стремится показать определенное проявление личностного начала в своем герое, эмоциональность, человеческие страсти приводят Тимофея к тяжкому греху и ко всем последующим событиям. «Герой как личность со своим индивидуальным характером, особенности которого сказываются на его поступках и на его судьбе, - вот то новое, что с особой выразительностью обнаруживается в повести... От первого преступления и до смерти, наступившей от радостного волнения, Тимофей встает перед нами как цельная личность, как определенный характер» (Скрипиль М. О. Повесть... С. 293-294). М. О. Скрипиль отмечает, что П. примыкает к кругу легендарно-политических сказаний. В П. нашли отражение и черты быта той эпохи, и политическая ситуация времени.

Изд.: ПЛ. 1860. Вып. 1. С. 195-197; Русские повести XV-XVI веков / Сост. М. О. Скрипиль; Ред. Б. А. Ларин. Л., 1958. С. 119-123, 291-295, 460-464; ПЛДР. Конец XV - первая половина XVI века. М., 1984. С. 58-67, 677-678.

Лит.: Скрипиль М. О. Повесть о Тимофее Владимирском // ТОДРЛ. М.; Л., 1951. Т. 8. С. 287-307.

Л. А. Дмитриев

ПОВЕСТЬ О УБИЕНИИ АНДРЕЯ БОГОЛЮБСКОГО

Повесть о убиении Андрея Боголюбского - одна из так называемых повестей о княжеских преступлениях. Андрей Юрьевич Боголюбский погиб в результате дворцового заговора в своей резиденции недалеко от Владимира. Повествование об этом событии содержит множество конкретных подробностей (подтвержденных уже в наше время раскопками могилы князя и реконструкцией Боголюбовского замка), которые выдают в авторе очевидца описываемых событий. Возможным автором поэтому и называют одного из действующих лиц П., сторонника князя и его политической линии: игумена Феодула (Приселков), что наименее вероятно, киевлянина Кузьму (Бестужев-Рюмин, Хрущев, Бугославский, Адрианова-Перетц, Лихачев, Рыбаков) - слугу князя или одного из мастеровых («златокузнец») и выходца из Вышгорода, главу капитула Успенского собора во Владимире Микулу (Воронин), который, возможно, был автором и других произведений, например широко известного Сказания о чудесах Владимирской богоматери (некоторые части этого текста вошли в состав Повести об убиении Андрея Боголюбского). П. известна в двух версиях: краткой, в составе Владимирского летописного свода 1177 г., отразившегося в Летописи Лаврентьевской, и пространной - в составе Летописи Ипатьевской (под 1175 г.). Ученые по-разному объясняют соотношение краткой и пространной версии. Н. И. Серебрянский и Б. А. Рыбаков считают первичным пространный рассказ, А. А. Шахматов, С. А. Бугославский (в неопубликованной работе, о которой см. в статье Н. Н. Воронина), А. Н. Насонов, Д. С. Лихачев, В. П. Адрианова-Перетц полагают, что первоначально был составлен краткий рассказ, который затем был переработан на основании сведений, полученных от Кузьмы или даже им самим. По некоторым соображениям (обозначение двух братьев Андрея, Михалка и Всеволода, формами двойственного числа до смерти Михалка и употребление формы единственного числа затем в отношении к одному Всеволоду) П. могла быть написана между 21 мая 1175 г. и 20 июня 1176 г. В полном варианте прослеживаются две линии: «мирская», поданная в действии, в развитии событий, в психологических характеристиках действующих лиц, - и церковная, отраженная в размышлениях князя и комментариях автора, близкая к канонам житийной литературы. Психологические детали повествования и образная народная речь перекрывают намеренно идеализированный образ князя; действия и поступки живого Андрея не совпадают с «разъяснениями» автора относительно их. Складывается впечатление, что П. написана двумя авторами, тем более что между двумя вариантами текста существуют и фактические несовпадения. На композицию и стилистику П. оказала свое влияние поэтика традиционных жанров, использованных и умело переработанных в этом синкретическом по характеру произведении (жития, торжественные слова, народные заплачки, бытовые разговоры). Несомненны черты южнорусских биографических повестей XI-XII вв.; подражание их стилю, прямые цитаты из житий Владимира и Сказания о Борисе и Глебе, однако автор выступил уже в защиту интересов нового политического центра Руси, противопоставляя его Киеву (ср. четкую противопоставленность Киева - Владимиру, Боголюбова - Вышгороду, Золотых и Серебряных ворот одного города - таким же воротам другого, мучений Андрея - мучениям Бориса и Глеба и т. д. вплоть до смешения названий Киева и Владимира в тексте народного плача). Можно предположить, что в окончательном оформлении полного текста и создании его композиционного и стилистического единства принимал участие третий автор, который обозначил общерусскую направленность событий и в сущности создал окончательный текст П. По мнению Б. А. Рыбакова, таким автором был Кузьмище Киянин. О личности Кузьмы известно очень мало: он был приближенным Андрея Боголюбского (его «милостником»), очевидцем гибели князя, решительно осудил заговорщиков. Согласно гипотезе Б. А. Рыбакова, Кузьма мог приехать во Владимир из черниговского княжества среди других мастеров, приглашенных во Владимир для строительных работ. По его же мнению, Кузьма был причастен к летописанию, являясь составителем ряда сообщений о строительстве церквей (записи под 1155-1157, 1160-1164 и 1172-1175 гг.) во Владимирском своде. Иной точки зрения на автора П. придерживались М. Д. Приселков, считавший составителем П. игумена Феодула, и Н. Н. Воронин, атрибутировавший П. попу Микуле - вышегородцу, духовнику князя Андрея, главе Капитула Владимирского Успенского собора. Независимо от того, кто явился автором П., она представляет собой значительное литературное произведение с яркими конкретными зарисовками подлинных обстоятельств гибели князя.

Изд.: Лаврентьевская летопись. - ПСРЛ, 1962, т. 1, стб. 367-371. Ипатьевская летопись. - ПСРЛ, 1962, т. 2, стб. 580-595. Повесть о убиении Андрея Боголюбского / Подг. текста, пер. и ком. В. В. Колесова. ПЛДР, XII век. 1980, с. 324-337, 669-671.

Лит.: Бестужев-Рюмин К. Н. О составе русских летописей до конца XV в. СПб., 1868, с. 105-107; Хрущев И. О древнерусских исторических повестях и сказаниях XI-XII столетий. Киев, 1878, с. 138-143; Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития. М., 1915, с. 142-146; Шахматов А. А. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М., 1938, с. 76; Приселков М. Д. История русского летописания XI-XIV вв. Л., 1940, с. 76; Лихачев Д. С. 1) Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947, с. 241-246; 2) Об одной особенности реализма. - ВЛ, 1960, № 3, с. 53-68; Еремин И. П. Киевская летопись как памятник литературы. - ТОДРЛ, 1949, т. 7, с. 85-96; Тихомиров М. Н. Городская письменность в древней Руси XI-XIII веков. - ТОДРЛ, 1953, т. 9, с. 65-66; Адрианова-Перетц В. П. О реалистических тенденциях в древнерусской литературе (XI-XV вв.). - ТОДРЛ, 1960, т. 16, с. 15-17; Насонов А. Н. Малоисследованные вопросы Ростово-Суздальского летописания XII века. - ПИ, 1962, т. 10, с. 373-386; Воронин Н. Н. 1) Литературные источники в творчестве древнерусских зодчих. - ТОДРЛ, 1957, т. 13, с. 364-374; 2) «Повесть об убийстве Андрея Боголюбского» и ее автор. - История СССР, 1963, № 3, с. 80-97; Истоки русской беллетристики. Л., 1970, с. 34, 46-48: 65-66; Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М., 1972, с. 79-131, 256-257; Филипповский Г. Ю. «Повесть о убиении Андрея Боголюбского» и русско-чешские литературные связи раннего периода. - Československá rusistika, 1986, roč. 31, № 1, с. 11-17.

В. В. Колесов

ПОВЕСТЬ О ФЕДОРЕ КУПЦЕ

Повесть о Федоре купце - переводная повесть, распространенная в древнерусской книжности. П. в рукописях обычно носит название «Слово о Федоре купци, иже взимая злато у жидовина, дасть поручника образ Христов» (нач.: «В Костянтине граде бяше купець богат зело, именем Феодор...» или «В Костянтине граде бяше купец, именем Феодор, богат...»). В ней повествуется, как купец, поклявшись на мозаичной иконе Христа над городскими воротами, трижды брал долг у богатого «жидовина», но дважды его корабли разбивались бурей. На третий раз купец вложил золото в уплату своего долга в «ковчежец», который бросил в море. Волны вынесли его к ногам «жидовина». Тот, потрясенный этим чудом, крестился. П. читается в Прологе под 31 октября (в том числе в древнейшем списке XII-XIII вв. - ГПБ, Соф. собр., № 1324, на л. 217 об. - 219 об.) в минеях-четьих, а также в сборниках (например, в сборниках ГПБ, Соф. собр. № 1420, 1459; собр. Погодина, № 1590, 1594, ГБЛ, собр. Большакова, № 23). В сборниках Софийского собрания П. соседствует с Повестью о некоем христолюбивом купце. Сюжет П. был использован Н. С. Лесковым (см. его «Сказание о Федоре-христианине и о друге его Абраме-жидовине». - Полн. собр. соч. Н. С. Лескова. Изд. 3-е. СПб., 1903, т. 30, с. 88-111).

Изд.: ВМЧ, октябрь, дни 19-31. СПб., 1880, стб. 2051-2054.

М. А. Салмина

ПОВЕСТЬ О ХРИСТОЛЮБИВОМ КУПЦЕ

Повесть о христолюбивом купце («Слово о христолюбивомъ купце, ему же сотвори бесъ пакость, милостыни его не терпя, благый же Богъ, добродетели его ради, отъ недуга исцеле и детища, заколаннаго его ради, чюдо дея, въскреси») - одно из многочисленных произведений о том, как бог вознаграждает за добрые дела, а дьявол им противится. В нем рассказывается о купце, раздававшем щедрую милостыню нищим и пораженном за это дъяволом язвами, от которых тщетно пытался излечиться, потратив на лечение все свое состояние. Разорившегося и измученного болезнью купца спас человек, обязанный ему своим богатством и благополучием; он не только приютил купца, но и кровью своего первенца излечил его язвы. Божиим произволением был не только исцелен нищелюбивый купец, но и воскрешен убитый младенец. Время появления П. в русской литературе пока не установлено. Известные списки датируются XVI-XVII вв. Список ГПБ, собр. Погодина, № 1287, л. 9 датируется сер. XVI в. (филигрань: Лихачев, № 2718, 2719). По списку XVI в. П. опубликована в ПЛ без указания шифра рукописи. Кон. XVI - нач. XVII в. датируется список ГПБ, Соф. собр., № 1459, л. 258-261, указанный Д. С. Лихачевым (Текстология. На материале русской литературы X-XVII вв. М.; Л., 1962. С. 235). Есть основание предполагать, что П. была переведена в составе Патерика Скитского. В сборнике ГПБ, собр. Погодина, № 1287 П. объединена с тремя другими сказаниями общим заглавием: «Повести душеполезны писаны ис Патерика». А. Ф. Бычков (Описание церковно-славянских и русских рукописных сборников имп. публичной библиотеки. СПб., 1882. Ч. 1. С. 12) уточняет источник: «Четыре сказания из Скитского Патерика». Справедливо ли это указание - еще предстоит проверить. В XVII в. П. была включена в состав печатного Пролога под 28 октября. В П. отразилось древнее восточное поверье, распространившееся и среди европейских народов, будто кровь младенца, особенно первенца, очищает от проказы (см. об этом поверье в Примечании к изданию повести: ПЛ. 1860. Вып. 1. С. 119).

Изд.: В той же день слово о купце христолюбивем, ему же сотвори бес напасть, милостыня его не терпя // Пролог. М., 1641. Под 28 окт.; Легенда об умерщвленном младенце // ПЛ. 1860. Вып. 1. С. 117-118; О купце // Литературный сборник XVII века. Пролог. М., 1978. С. 190-192.

Л. В. Соколова

ПОВЕСТЬ О ЦАРЕ АДАРИАНЕ

Повесть о царе Адариане - переводная повесть, принадлежащая к числу беллетристических занимательных рассказов о гордом царе. Герой ее, царь Адариан (Дариан, Дарий), повелевает подданным называть себя богом. Бояре и мудрые философы ставят ему ряд условий - овладеть вышним Иерусалимом (раем), удалиться из Вселенной, стать невидимым и оттуда вершить судьбы людей, спасти чудесным образом тонущий корабль. Задачи эти предлагаются в форме притч и загадок, которых царь не понимает, решая их земными, а отнюдь не божественными способами, - завоевывает город Иерусалим, хочет спасти корабль, не утихомирив ветер, а послав многих людей. Только после того, как царица предлагает ему вернуть богу душу и стать бессмертным, он соглашается, что при этом умрет и, следовательно, он не бог. Сюжет П. назидателен. Гордыня царя осуждена, развязка не предполагает никаких двояких толкований со стороны читателя. Однако форма произведения не столь уж примитивна и прямолинейна. В форме притч и диалогов читателю предлагается ряд вопросов, занимавших средневекового человека: о различии божественного и человеческого, о сути божественной власти, о бессмертии души. Ставится и политическая проблема - о пределах власти царской. Это побудило одного из переписчиков завершить П. рассуждением о том, что хотя на земле выше царя никого нет и он почти равен богу, но он человек и смертен, в чем равен всем людям, и как смертному ему подобает не возноситься, а слушаться благих советов (ГПБ, Q.XVII. 215, л. 106-106 об.). По словам М. А. Яковлева, П. направлена против царского высокомерия; образ гордого царя Адариана - литературный вариант библейского образа вавилонского царя Навуходоносора (История русской литературы. М.; Л., 1941, т. 1, с. 167-169). По своим жанровым признакам П. близка к апокрифическим диалогам - Беседе трех святителей и Ответам Афанасия Александрийского князю Антиоху. Сказочные черты ставят ее в один ряд с Повестью об Акире Премудром, Повестью о Варлааме и Иоасафе, со Сказанием о двенадцати снах царя Шахаиши, где также философы своими притчами убеждают и побеждают царей. Однако если сюжет Повести об Акире Премудром отразился впоследствии в восточнославянских сказках (Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка. Л., 1979, с. 235, № 992А-АА* 9221), то сюжет о царе Адариане находит себе только очень отдаленные аналогии в сказках о святом Петре, захотевшем стать заместителем бога (там же, с. 188, № 752В*, 752С*). П., по-видимому, появилась в Киевской Руси в домонгольский период. По традиции считали, что перевод сделан с греческого, хотя греческий оригинал был неизвестен (Соболевский А. И. Материалы и исследования в области славянской филологии и археологии. СПб., 1910, с. 162, 175; История русской литературы, т. 1, с. 167). Однако уже А. Н. Веселовский в 1872 г. указал на существование в еврейской литературе идентичного рассказа, героем которого был Александр Македонский (Веселовский А. Н. Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и западные легенды о Морольфе и Мерлине. СПб., 1872, с. 92-93, примеч. 1, со ссылкой на кн.: Tendlau A. M. Fellmeiers Abende Märchen und Geschichten aus grauer Vorzeit. Frankfurt am Main, 1856, S. 218-220). Впоследствии было установлено, что источником П. является рассказ из сборника средневековых еврейских толкований на Ветхий Завет - Мидраш Танхума, с которым дословно совпадает древнерусский текст первого вида краткой редакции; см.: Мидраш Танхима. Люблин, 1893, т. 1, с. 11; Berešith (книга Бытия) 7, ср. также: Guttman. Encyclopedia Judaica, Bd 7, S. 783; Борисов А. Я. К вопросу о восточных связях древнерусской литературы. - Палестинский сборник, М., 1986, вып. 28. Рукописная традиция русского перевода П. насчитывает несколько десятков списков XV-XIX вв. Текст ее представлен двумя редакциями - краткой и пространной. Краткая редакция имеет два вида, текстуально близких между собою. Особенность первого вида (ГПБ, Соф. собр., № 1420, 1490-XVI в.; собр. Погодина, № 1952 - XVII в.) в том, что в нем читается упрек бояр Адариану: «Не вышний Иерусалим пленил еси, царю», и концовка: «и бысть на царе срам и стыд велик зело, яко же рече ему царица, и от того часа премолче о сем». Поскольку эти фразы есть в оригинале, первый вид следует считать старшим. Второй вид повести эти фразы утратил. Текст второго вида встречается, как правило, в составе Палеи Толковой, ранние списки которой относятся к XV в., где он, вероятно чисто механически, был присоединен к судам царя Соломона и стал как бы его рассказом. Но этот вид переписывался и вне Палеи, как это известно по списку 60-х гг. XV в., сделанному книгописцем Ефросином (ГПБ, Кир.-Белоз. собр., № 22/1099, л. 19), где царь назван «Дарием перским», хотя в других списках краткой редакции его называют Адарианом. Пространная редакция возникла на основе текста второго вида краткой редакции, вероятно, не ранее XVII в. Имя царя в ней, как правило, Дариан. Не меняя существенно сюжета П., она носит характер экспрессивно-стилистической редакции. Лаконичное изложение старшего перевода заменено в ней развернутым повествовательным рассказом, соответствующим стилю древнерусских повестей и отвечающим вкусам русского читателя. Этой редакции присуще стремление к мотивировке ситуаций. Так, царь заставляет народ звать себя богом под страхом смерти; мудрецы предостерегают царя, что он погубит себя, свое царство и живущих в нем; введена стереотипная формула о незнакомстве мудреца с «еллинскими учениями» и добавлены цитаты из Св. писания. Для списков пространной редакции характерны большие текстуальные различия. Политические мотивы П. привлекали к ней те общественные круги, в которых поддерживалась мысль о превосходстве священства над царством, и в те исторические моменты, когда шла борьба с ростом политической власти Московского государя. Так, П. вошла в сборники, составленные во Пскове в 1494 г. (см.: Хронографическая палея. ГБЛ, собр. Румянцева, № 453, л. 333 об.) и в Новгороде в XVI в. при епископе Пимине (см. сборник Гос. архива Ярославской обл. Коллекция рукописей, № 1265, л. 305 об.). Пространная редакция встречается в старообрядческих сборниках конца XVII-XVIII вв. (см. ИРЛИ, Северо-Двинское собр., № 99, л. 51 об.). Полного исследования П. пока нет.

Изд.: ПЛ, вып. 2, с. 343-344; вып. 3, с. 58; Тихонравов. Памятники, т. 1, с. 268-269; Франко. Апокрифы, т. 1, с. 289; Шмидт С. О. «Слово о Дариане-царе» в рукописной книге XVI в. - В кн.: Исследования по отечественному источниковедению: Сб. статей, посвящ. 75-летию С. Н. Валка. М.; Л., 1964, с. 414-418.

А. И. Зайцев, М. Д. Каган

ПОВЕСТЬ О ЦАРЕ КАЗАРИНЕ И О ЖЕНЕ ЕГО

Повесть о царе Казарине и о жене его - древнерусская повесть на сюжет византийской истории. В 695 г. в империи произошел переворот: император Юстиниан II был низвергнут, ему отрезали нос и выслали его в Херсон. Он бежал в Хазарию, женился на сестре (или дочери) хакана Феодоре, затем привлек на свою сторону болгарского хана Тервеля, с болгарским войском подступил к Константинополю и овладел им. Узурпатор Леонтий был казнен. В П. исторические факты изменены: император без оснований назван хазарином, рассказывается, что Леонтий будто бы был убит, когда ехал на охоту, что, вернув себе царство, Юстиниан отверг жену-хазарку и женился вторично. Покинутая жена прибыла в Константинополь, явилась во дворец и попросила встречи с императрицей. В ответ на ее упреки новая жена Юстиниана ответила: «Твой еси муж, и не обижу тебе», покинула дворец и постриглась в монахини. Н. А. Мещерский, исследовавший П., отметил в ней русские черты. Отдельные сюжетные мотивы позволяют, по его мнению, утверждать, что в П. отразились устные легенды: так, название места казни Леонтия, пригорода Константинополя, именовавшегося Кинигий, что буквально значит «псовая охота», послужило, вероятно, источником версии, что Леонтий был убит, когда «ехал на ловы». П. читается в составе сборников и как дополнительная статья после текста хронографа и летописи, при этом в ряде случаев она соседствует с Повестью о царице Динаре. Возможно, это объясняется тем, что не сам Казарин, а его настойчивая жена представлялась истинной героиней П. П. о Казарине читается после текста Летописца Еллинского и Римского второй редакции (списки БАН, 33.8.13;. ГБЛ, собр. Пискарева, № 162; ГИМ, Синод. собр., № 86), после текста Летописи Псковской в рукописи БАН, 33.4.22, после текста хронографа в рукописи БАН, 17.9.9, после текста Летописи Новгородской Дубровского (ГПБ, F.IV.238), после текста хронографа (ГПБ, Q.IV.96), а также в сборниках: ГБЛ, собр. ОЛДП, № 286, сборнике из библиотеки земли Вюртемберг в г. Штутгарте и др. Текст во всех просмотренных списках сходный.

Изд.: Попов А. Обзор хронографов русской редакции. М., 1866. Вып. 1. С. 94-95; Перетц В. Н. Отчет об экскурсии Семинария русской филологии в Москву 1-12 февраля, 1912 г. // Киевские университетские известия. 1913. № 1. С. 23-24; Мещерский Н. А. К вопросу о византийско-славянских литературных связях // ВВ. М., 1960. Т. 17. С. 57-69; Демкова Н. С. Древнерусские рукописи в некоторых собраниях ФРГ // ТОДРЛ. Л., 1983 Т. 37. С. 380-381.

О. В. Творогов

ПОВЕСТЬ О ЦАРЕ НИКИФОРЕ ФОКЕ

См.: Повесть о Никифоре Фоке

ПОВЕСТЬ О ЦАРИЦЕ ДИНАРЕ

Повесть о царице Динаре - древнерусская повесть XVI в., в рукописях называется: «Слово и дивная повесть зело полезно о девице иверскаго царя дщери Динари царици»; «Писание о Динаре царевне, дщери царя Александра Мелена иверскаго, како власть иверскую правяше и како победи перьскаго царя и прия власть его»; «О приходе царя перскаго на иверскаго царство царствующий тогда Иверским царством царевне Динаре по смерти же отца своего Александра»; «Чюдо пресвятыя богородицы иверския о Динаре царице, дщери иверскаго царя»; «Повесть о царевне Динаре Иверския земли»; «Дивна повесть мужества и храбрости и мудрость целомудреныа девица Динары царицы, дщери иверскаго царя Александра»; «Слово о девице, како царьство соблюди»; «О Динаре царице иверьской»; «О девице Динаре Иверскаго града, како победи перскаго царя». П. широко распространена в рукописной традиции XVI-XIX вв.: к настоящему моменту известно более 130 списков (не считая списков особой редакции П., включенной в Казанскую историю). Наиболее ранние списки памятника, относящиеся к кон. 40-50-м гг. XVI в., находятся в сборниках литературного содержания (ГПБ, Соф. собр., № 1471; ГБЛ, Волок. собр., № 627). В кон. 50-х гг. формируется новая редакция П., содержащая дополнительный фрагмент-вставку (ГИМ, Синод. собр., № 356); значение редакции со вставкой заключается в публицистическом переосмыслении памятника. В 60-е гг. XVI в. П. была включена в прибавления к Хронографу Русскому редакции 1512 г. (Сокращенного вида) вместе со Сказанием о крещении Афона и кратким русским летописцем (ЦГИА, ф. 834, оп. 3, № 4013; ГПБ, Солов. собр., № 437/51 и др.), а в 90-е гг. XVI в. отредактирована для 2-й редакции Казанского летописца. Анализ прибавлений к Хронографу как литературного контекста П., а также характер обработки П. для Казанской истории, как и наблюдения над редакцией со вставкой, свидетельствуют о публицистическом прочтении П. в литературе XVI в. XVII век - время наибольшего распространения П.; к этому времени относятся около 90 списков памятника. Публицистическое звучание П. в XVII в. резко ослабевает, и на первый план выдвигается религиозно-дидактическое. Об этом позволяет судить состав сборников XVII в., включающих П.: в большинстве своем они имеют нравоучительный характер. Кульминацией религиозно-дидактического прочтения П. следует считать создание новой редакции, представленной в единственном списке XVII в. ГБЛ, собр. Овчинникова, № 579: историческое сказание о войне грузинской царицы с персами лреобразовано здесь в назидательную повесть или слово. В XVII в. распространено было также отношение к П. как к историческому повествованию; об этом свидетельствует включение ее в сборники вместе с воинскими повестями, летописцами и создание редакции без концовки (списки ГБЛ, собр. Румянцева, № 457; ГИМ, собр. Щукина, № 698; ГБЛ, Музейн. собр., № 4166). Различное восприятие памятника объясняется характерной для П. слитностью «чудесного» и воинского начал. В XVII в. зарождается интерес к занимательной стороне памятника. В списках ГПБ, Q.XVII.143; БАН, 17.5.6 в тексте П. изъяты развернутые сравнения, пространные назидания, подробности в описании битвы; сюжет прояснен, восприятие его облегчено. Расчленение текста на главки с названиями, отразившими основные этапы развития сюжета П. (список ГПБ, Q.XVII.143), также говорит об интересе к занимательной стороне сочинения. Одновременно происходит переосмысление сюжетной схемы П., связанное с отмеченным вниманием к событийному плану. В серии текстологически независимых друг от друга списков XVII в. (с усеченной концовкой) сведения о судьбе Грузии после победы Динары выводятся за рамки повествования; сочинение о царствовании Динары сводится к рассказу об одном событии - войне с персами. XVIII век отмечен спадом интереса к П.: резко уменьшилось по сравнению с XVII в. число сохранившихся списков, которые в большинстве своем представляют собой почти дословные копии более ранних протографов. П. попадает теперь преимущественно в исторические сборники, а также в сборники, тяготеющие к занимательному повествованию. Именно стремление сделать сюжет П. динамичней, занимательней привело к созданию единственной новой редакции XVIII в., отразившейся в списке ГБЛ, собр. Тихонравова, № 54. В XIX в. создаются две новые редакции П.; одна из них принадлежит И. С. Мяндину. Анонимная (распространенная) редакция XIX в. сохранилась в списке ГПБ, Q.I.1081. Поздние редакции П. представляют две тенденции в отношении старообрядческих книжников к древнерусскому литературному наследию: с одной стороны, стремление продлить жизнь раннего памятника, приблизив его к вкусам современников (редакция Мяндина), с другой - попытка сохранить архаичный стиль древнего текста (анонимная редакция). Вопрос о датировке П. в научной литературе решается неоднозначно. А. И. Соболевский, сконцентрировав внимание на языковых особенностях памятника, относил возникновение его к домонгольскому периоду. В последнее время эту точку зрения поддержал Т. П. Буачидзе. Большинство исследователей датируют П. XVI в., исходя из идеологической основы памятника (М. Н. Сперанский, Л. С. Шепелева, А. А. Зимин), а также из общих тенденций развития повествовательной литературы в XVI в. (Я. С. Лурье). Текстологическое сличение всех выявленных списков П. не дает оснований значительно отодвинуть ее датировку от времени возникновения ее древнейшего списка (ГПБ, Соф. собр., № 1471) - кон. 40 - нач. 50-х гг. XVI в. Социальной средой, в которой возникла П., большинство исследователей признают московские правительственные круги. М. Н. Сперанский мотивирует свое мнение тем уровнем образованности, который необходим был для создания подобного памятника, Т. П. Буачидзе - близостью концепции П. политическим установкам московских официальных кругов. Подтверждение полного соответствия П. официальной идеологии Московского государства Г. Г. Пайчадзе видит в популяризации П. русскими правящими кругами (включение во 2-ю редакцию Казанской истории, обилие списков памятника, использование его сюжета в настенной росписи царицыной Золотой палаты в Кремле, наличие иконы Динары). Л. С. Шепелева, А. А. Зимин, Я. С. Лурье предполагают, что П. была создана в кружке митрополита Макария. Жанровые особенности П. были проанализированы М. Н. Сперанским. Исследователь сближает ее с такими воинскими повестями, как Повесть о Темир-Аксаке и Сказание о Мамаевом побоище. Рассказ об историческом событии (битве Динары с персами) облечен в П. в форму чуда богородицы; основные публицистические идеи (призыв подняться на борьбу с иноверцами, объединившись вокруг царицы, мысль о преемственности царской власти от бога и нераздельности Грузии, и др.) сконцентрированы в монологе Динары - речи к грузинскому войску. Сюжет П. отразился в изобразительном искусстве. 80-ми гг. XVI в. Е. С. Овчинникова датирует стенопись царицыной Золотой палаты Московского Кремля, посвященную деяниям четырех христианских цариц: Ольги, византийских цариц Ирины и Феодоры, Динары (в 4-х композициях). Создание иконы Динары, происходящей из Донского монастыря, Е. С. Овчинникова относит к 90-м гг. XVI в. и предполагает ее зависимость от росписи царицыной палаты. Единственный лицевой список П., относящийся к XVII в. (ГИМ, собр. Уварова, № 867), не дописан до конца: переписанной здесь части текста соответствует 5 миниатюр, в то время как, по расчетам М. Н. Сперанского, полному тексту П. соответствовало бы не менее 25. Раскрытые от слоя поздней записи фрагменты стенописи, относящиеся к истории Динары, опубликованы Е. С. Овчинниковой, икона и миниатюры Уваровского списка - М. Н. Сперанским.

Изд.: Brosset М. 1) Notice sur deux relatifs à 1’histoire de la George au XIII-e siècle, sous le reigne de Thamar // Bulletin de l’Academie imperiale des sciences de St. Petersbourg. СПб.; Лейпциг, 1852. Т. 9, № 19. P. 289-304; 2) Сведения о грузинской царице Тамаре в древней русской литературе // Учен. зап. имп. Академии наук по I и III отделениям. 1853. Т. 1, вып. 4. С. 478-490; ПЛ. 1860. Вып. 2. С. 373-376; Хронограф по списку библиотеки князя П. П. Вяземского. СПб., 1888. С. 151-157 (ОЛДП. № 66-89); Яцимирский А. И. Мелкие тексты и заметки по старинной славянской и русской литературам. XI // ИОРЯС. 1911. Т. 16, кн. 2. С. 233-242; Русские повести XV-XVI вв. / Сост. М. О. Скрипиль. М.; Л., 1958. С. 88-91; Киркинская (Троицкая) Т. С. 1) Сибирский список повести о царице Динаре (XVI в.): (Текстологические заметки) // Вопросы истории книжной культуры. Новосибирск, 1975. Вып. 19. С. 78-82; 2) Поздняя рукописная традиция Повести о царице Динаре // Книга в Сибири XVII - начала XIX вв. Новосибирск, 1980. С. 135-138; 3) Повесть о Динаре в редакции И. С. Мяндина // Древнерусская книжность: По материалам Пушкинского Дома. Л., 1985. С. 36-47.

Лит.: Соболевский А. И. 1) Особенности русских переводов домонгольского периода // СОРЯС. 1910. Т. 88, № 3. С. 175; 2) Из истории древне-славянской письменности: К повести о царице Динаре // ИпоРЯС. 1928. Т. 1. С. 391-395; Сперанский М. Н. Повесть о Динаре в русской письменности // ИОРЯС. 1926. Т. 31. С. 43-92; Шепелева Л. С. Культурные связи Грузии с Россией в X-XVII веках // ТОДРЛ. М.; Л., 1953. Т. 9. С. 297-322; Зимин А. А. И. С. Пересветов и его современники. М., 1958. С. 102-108; Овчинникова E. C. Повесть о царице Динаре в русском изобразительном искусстве // ТОДРЛ. М.; Л., 1966. Т. 22. С. 222-238; Буачидзе Т. П. Из истории литературных взаимоотношений. Тбилиси, 1968, С. 114-195 (на груз. яз.); Лурье Я. С. Судьба беллетристики в XVI в. // Истоки русской беллетристики: Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. Л., 1970. С. 401-402; Пайчадзе Г. Г. Повесть о Динаре: (критический обзор истории изучения памятника) // Юбилейный сборник, посвященный 100-летию со дня рождения И. А. Джавахишвили. Тбилиси, 1976. С. 260-272; Троицкая Т. С. 1) Древнерусская повесть о царице Динаре: (Проблема включения в сборники различного характера) // Материалы республиканской конференции. Тарту, 1976. С. 3-13; 2) Ранние этапы литературной истории повести о Динаре (XVI в.) // Древнерусская книга и ее бытование в Сибири. Новосибирск, 1982. С. 28-45; 3) Литературная история повести о Динаре (XVI-XIX вв.): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Томск, 1982; 4) Жанровые трансформации. Повести о Динаре в XVI в. // Проблемы литературных жанров. Томск, 1983. С. 11-12.

Т. С. Троицкая

ПОВЕСТЬ О ЧУДЕ ПОСАДНИКА ДОБРЫНИ

См.: Повесть о варяжской божнице

ПОВЕСТЬ О ЯВЛЕНИИ СВЯТОГОРСКИХ ИКОН

Повесть о явлении Святогорских икон рассказывает об истории основания Святогорского Успенского монастыря в Псковской земле (ныне - пос. Пушкинские Горы). Отрок Тимофей увидел на Синичьей горе икону богородицы Умиление, «стоящу на воздусе», через шесть лет здесь же ему явилась на сосне икона Одигитрии. На месте явлений была построена часовня, после пожара и чудесного спасения двух икон на Синичъей горе по повелению даря Ивана Васильевича в 1566 г. был основан Успенский монастырь. Литературная история памятника представлена в книге Н. И. Серебрянского, его наблюдения и выводы были сделаны на основе изучения трех списков П. (один - XVII в., два - XIX в.). П. довольно часто встречается в рукописных сборниках (ГПБ, собр. Погодина, № 902, л. 102-113, XVII в.; № 901, л. 6-18 об., XVII в.; № 903, л. 97-122 об., XVII в.; ГБЛ, ф. 299, № 378, л. 568-573, XVII в.; ф. 79, № 40, л. 12 об.-23, XVII в.; ф. 37, № 38, л. 34-40, XVII в. и др.), их изучение, возможно, внесет уточнения в историю текста П. Редакция 60-х гг. XVI в. в списках не известна, но во всех сохранившихся текстах П. говорится, что о явлении икон на Синичьей горе и чудесах от них было сообщено псковскому наместнику князю Георгию Ивановичу Токмакову, он обо всем «возвести писанием... царю государю и великому князю Иоанну Василиевичю всеа Росии». Это «писание», по мнению Н. И. Серебрянского, представляло собою более или менее подробный рассказ о событиях на Синичьей горе, о личности Тимофея. Редакция 20-х гг. XVII в. восходит, вероятно, к записям XVI в. Датируется по упоминанию архиепископа Псковского, участвовавшего в крестном ходе с иконами (т. е. не ранее 1616 г., времени установления псковской епископии). Состав П.: рассказы о явлении икон, о жизни Тимофея, об устройстве монастыря, краткая заметка о первоначальном установлении крестного хода с иконами в Псков, молитва к богоматери. Рассказы отличаются полнотою, точностью описания места, внешней обстановки, автор сообщает множество подробностей из жизни Тимофея, проявляет интерес к его настроениям и психологическим состояниям. Во 2-й пол. XVII в. в связи с установлением в 1647 г. нового порядка крестного хода была составлена другая редакция П.; она является дополнением к редакции 20-х гг. XVII в. Рассказы о явлении икон и жизни Тимофея были распространены здесь некоторыми литературными деталями и риторическими оборотами, заново составлено описание чудес и порядка крестохождения в Псков. Описание чудес сделано, вероятно, по рассказам очевидцев и личным наблюдениям автора, оно отличается конкретностью и точностью. Завершается П. молитвой к богородице, которая является более пространным вариантом молитвы из редакции нач. XVII в. Редакция сер. XVII в. издана в книге Н. И. Серебрянского, который считает, что П. перерабатывалась и в более позднее время, даже в XIX в.

Изд.: Серебрянский Н. И. Очерки по истории монастырской жизни в Псковской земле. М., 1908. С. 66-73, 354-358. Прил. С. 552-561.

В. И. Охотникова

ПОДЛИННИК ИКОНОПИСНЫЙ

Подлинник иконописный - руководство для древнерусских художников-иконописцев. Различаются П. и. лицевые (состоящие из контурных прорисей иконописных изображений) и толковые, или «теоретические» (с описанием икон). Встречаются также П. и., сочетающие черты толковых и отчасти лицевых. Литературные, в том числе греческие, источники П. и. изучены недостаточно. Списки П. и. преимущественно датируются XVII и XVIII вв.; от XVI в. известны единичные экземпляры. Расположение иконописного материала в соответствии с уставом Саввы Освященного (или уставом иерусалимским) свидетельствует о сравнительно позднем возникновении этого памятника (после замены Студийского устава иерусалимским). Известны различные редакции П. и.: в одних материал расположен в календарном порядке, в других - по алфавиту имен и названий (иногда русские святые перечислены отдельно), в кратком или более пространном изложении. Необязательную часть П. и. составляют технические рекомендации, упоминание «греческих образцов». В П. и. XVIII в. нередко для изображения церковного праздника или святого предлагается несколько вариантов (сводный П. и.). В то же время рекомендации довольно однообразны, схема изображения святого складывается из характеристики его возраста и одежды. Чаще всего возрастная примета персонажа передавалась с помощью бороды («св. муч. Доримедот млад, аки Георгий»; «св. муч. Гордий - брада токмо зачатие, еще не выросла»; «св. Вавила: брада седа, подоле Николины» и т. д.). Нередки случаи зависимости статей П. и. от древнерусских житий (например, в П. и. ГПБ, О.XIII.6 читается: «преп. о. н. Ефросина Псковского чюд., брада Иванна Дамаскина, риз преподобниче, сед, а в житии его пишет подобие лица, средний телом, и сухисше плотию, главу име круглу, брови же окружени, лице долго, благодатию святаго Духа просвещено, в лущене скрании тихи име очи, браду име продолговату, доле персей, к концу двоилась, тмяна искра неизгуста седины украшена»). П. и. нужны были прежде всего профессионалам - это своеобразное дополнение к Прологу и минеям четьям, служившее пособием для иконописцев и нередко переходившее из рода в род (см., например, П. и. ГПБ, Соф. собр., № 1523, XVI в., на последнем листе которого записан род старца Матфея Никифорова, по-видимому, иконописца). Иногда П. и. составлялись в монастырях, где имелись иконописные мастерские. Таков Сийский лицевой П. и. (ГПБ, собр. ОЛДП, F.88), включивший разновременный изобразительный материал XVII - нач. XVIII в., в том числе прориси и «переводы» икон царского изографа Симона Ушакова, Василия Кондакова, чернеца Никодима, Федора Зубова, Семена Спиридонова Холмогорца и др.; таков и толковый Сийский П. и. (БАН, Арханг. собр., С. 205, кон. XVII в.) с рисунками чернеца Никодима, в составе которого находятся и четьи статьи. В XVIII-XIX вв. П. и. входили в обиход русских иконописцев, в том числе в старообрядческой среде. П. и. до сих пор не подвергались текстологическому и кодикологическому изучению, долгое время на них смотрели только как на устойчивые иконографические руководства. Обилие списков, разнообразие типов и вариантов П. и. показывают, что этот памятник постоянно дополнялся, изменялся и отражал быт и художественные запросы современного ему общества.

Изд.: Порфирий, епископ. Сказания о внешнем виде св. мужей и жен и о возрасте их, извлеченные из разных рукописей // Труды Киевской духовной академии. 1867. № 1; Строгановский иконописный подлинник. М., 1869; Иконописный подлинник новгородской редакции / Изд. Г. Д. Филимонова. М., 1873; Сводный иконописный подлинник XVIII в. по списку Г. Д. Филимонова. М., 1874.

Лит.: Буслаев Ф. И. Общие понятия о русской иконописи // Сборник общества древнерусского искусства. СПб., 1866; Григоров Д. А. Русские иконописные подлинники. СПб., 1888; Покровский Н. В. 1) Сийский иконописный подлинник. СПб., 1895-1898. Вып. 1-4 (ПДПИ. Вып. 106, 113, 122, 126); 2) Лицевой иконописный подлинник и его значение для современного церковного искусства. СПб., 1899 (ПДПИ. Вып. 134); 3) Очерки памятников христианской иконографии и искусства. 2-е изд. СПб., 1900. Гл. XVI. С. 439-459; Симони П. К. К истории обихода книгописца, переплетчика и иконного писца. СПб., 1906. Вып. 1. С. 160-167.

О. А. Белоброва

ПОЗНЯКОВ ВАСИЛИЙ

Позняков Василий (2-я пол. XVI в.) - путешественник по странам Ближнего Востока, автор Хождения. По поручению Ивана IV Грозного П. выехал из Москвы в составе посольства с денежными средствами и грамотой для православных духовных властей Синайской горы (в ответ на обращение александрийского патриарха Иоакима в Москву в 1556 г.). Хождение П., посланного с архидиаконом Новгородского Софийского собора Геннадием (умер в пути), длилось с 1558 по 1561 г.; паломник посетил Царьград, Александрию, Каир, монастыри Синайской горы, Иерусалим и его окрестности. Сведения о П. немногочисленны; они содержатся в тексте Хождения. П. был родом из Смоленска и вел торговые дела в Москве. По дороге на Восток у П. были отняты крупные денежные суммы и ценные товары, но он продолжал путешествие. Хождение П. открывается посланием московского царя патриарху александрийскому, в котором сохраняется полная царская титулатура и указывается объем «поминков», или «милостыни», направляемой из Москвы. Встреча посольства с патриархом (названным «папой») описывается в духе статейных списков, с воспроизведением вопросов и ответов, в том числе о здравии царя, царицы, митрополита московского, о православной вере на Руси, о храмах и о богослужении, о еретиках и иноверцах. П. проявил наблюдательность: он заметил, что в палате у патриарха александрийского не было сидений, описал опустевший и заброшенный Каир («Египет»), обычай снимать обувь при входе в один из наиболее почитаемых синайских храмов, своеобразие церковной утвари и убранства и т. д. Хождение П. насыщено легендарно-апокрифическими элементами; особая глава посвящена легенде о споре христианина с иноверцем - рассказу о чуде патриарха Иоакима (этот рассказ получил самостоятельное распространение в древнерусской письменности XVII и XVIII вв.), другая толкует чудо «о огне небесном»; искусно вплетено в речь патриарха Иоакима предсказание о падении Ромейской державы с помощью «русого рода» (Московской державы). При упоминании города Раифы излагается легенда о кораблях, построенных «без железнаго гвоздья» чтобы избегнуть воздействия магнита в водах Красного (Чермного) моря. В основе Хождения П. лежит переводный путеводитель «Поклоненье святого града Иерусалима» наряду с легендами и некоторыми впечатлениями паломника. Текст Хождения, известный ныне в 9 списках, уже в кон. XVI в. подвергся литературной переработке и получил широкое распространение (до 400 списков) под именем Трифона Коробейникова.

Изд.: Послание царя Ивана Васильевича к александрийскому патриарху Иоакиму с купцом Васильем Позняковым и Хождение купца Познякова в Иерусалим и по иным Святым местам 1558 года / Предисл. И. Е. Забелина // ЧОИДР. 1884. Кн. 1; Хождение купца Василия Познякова по Святым местам Востока / Под редакцией X. М. Лопарева // ППС. СПб., 1887. Т. 6, вып. 3 (Веселовский А. Н. [Рецензия] // ЖМНП. 1888. № 2. С. 504-509).

Лит.: Голубцова М. А. К вопросу об источниках древнерусских хождений в св. землю // ЧОИДР. 1911. Кн. 4. С. 1-78; Адрианова-Перетц В. П. Путешествия XVI в. // История русской литературы. М.; Л., 1945. Т. 2, ч. 1. С. 512-514; Sееmann К. D. Die altrussische Wallfahrtsliteratur. München, 1976.S. 281-288, 436, 451.

О. А. Белоброва

ПОЛИКАРП, МОНАХ КИЕВО-ПЕЧЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ

Поликарп (конец XII - первая половина XIII в.) - монах Киево-Печерского монастыря, один из авторов Патерика Киево-Печерского. Возможно, что родина писателя - Ростов, где П. был «самовидцем» чуда, связанного с иконой работы Алимпия Печерского. Одно время в науке бытовало мнение, что П. в юном возрасте пришел в Печерский монастырь (см., например: Кубарев A. M. О патерике Печерском. - ЖМНП, 1838, кн. 3, с. 38; Шевырев С. П. Обозрение русской словесности в XIII веке. СПб., 1854, с. 7). Однако слова П., обращенные к архимандриту Печерского монастыря Акиндину, - «да слышит твое благоразумие глаголы моего младоумия и несовершенна смысла», - нельзя толковать в биографическом смысле, это типичный случай самоуничижения древнерусского писателя, традиционный прием. Выходец из Киево-Печерской лавры, П. одно время игуменствовал в Козмодемьянском монастыре в Киеве, хотел «игуменити у святаго Дмитриа» и мечтал о епископской кафедре, поддерживаемый княгиней Верхуславой, вдовой князя Ростислава Рюриковича, и ее братом - князем Юрием Всеволодовичем. Видимо, с просьбой о содействии в поставлении на епископию П. обратился к владимиро-суздальскому епископу Симону, что послужило поводом к написанию произведений, составивших остов Киево-Печерского патерика. Создатели печатной редакции Патерика 1661 г., поместившие в приложении жития Нестора, Симона и П., указывали на существование родственных уз между последними двумя писателями. М. А. Викторова считала правомерным подобное сближение Симона и П., хотя к моменту появления ее работы об авторах патерика в науке утвердилась точка зрения, согласно которой «Симон называет Поликарпа братом и сыном, но, конечно, в духовном смысле» (ср.: Викторова. Составители Киево-Печерского патерика, с. 16-19; Кубарев. О патерике Печерском, с. 9). М. А. Викторова находила странным утверждение Симона в послании к П.: «въсхотел еси пакы игуменити у святаго Дмитриа: а не бы тебе принудил игумен, ни князь и аз». Так как епископская власть Симона не распространялась на Киево-Печерский и Дмитровский монастыри, то, делает вывод исследователь, он имел какую-то другую власть над П., скорее всего власть старшего родственника или учителя. Дружеские отношения между авторами Патерика могли возникнуть и на почве их литературных интересов, ибо оба были «книжными людьми... обладавшими и литературным талантом и интересом к писанию» (Истрин В. М. Очерк истории древнерусской литературы домосковского периода (XI-XIII вв.). Пг., 1922, с. 200). Бесспорно, авторы Патерика были лично знакомы, и судьба П. была небезразлична епископу Симону, он принимал в ней живейшее участие. Из бесед с Симоном П. узнал о жизни первых печерских святых; рассказы учителя легли в основу его литературного труда. Очевидно, П. был у Симона во Владимире: «Но агце был ты достоин таковаго сана, то не бых тебе пустил от себе, но своими руками съпрестолника тя себе поставил бых в обе епископии - Владимерю и Суждалю». Из уст П. Симон привык слышать, как тот «повелевает младшими» и «противоречит старшим». Произведения П., вошедшие в состав Киево-Печерского патерика: «Втораго посланиа, еже к архимандриту Печерьскому Акиндину, о святых и блаженых черноризцех печерьскых, братии нашей, списано Поликарпом, черноризцем того же Печерьскаго манастыря», «О Никите затворнице, иже по сем бысть епископ Новуграду», «О Лаврентии затворнице», «О святем и блаженем Агапите, безмездном врачи», «О преподобием Моисии Угрине», «О Прохоре черноризце, иже молитвою в былии, глаголемей лобода, творяше хлебы и в пепелу соль», «О преподобным Марьце печернице, его же повелениа мертвии послушаху», «О преподобием Спиридоне проскурнице и о Алимпии иконнице», «О преподобием и многострадальней отци Пимине и о хотящих преже съмерти в иноческый образ» (названия текстов даются по Кассиановской второй редакции патерика) - не являлись непосредственным ответом на письмо Симона, обличавшее монаха в честолюбии. Восприняв произведения Симона как явление большого литературного масштаба, а не как документ частной переписки, П. продолжил труд своего учителя, но в отличие от него прямо указал на то, что свои рассказы о печерских подвижниках он адресует большой аудитории читателей. Цель его сочинения - донести до «будущих чернецов» жития «светильников Русской земли». Вопрос о датировке сочинений П. относится к числу дискуссионных. А. А. Шахматов допускал, что они могли быть написаны либо в период между 1214 и 1226 гг. (во время епископства Симона), либо в конце первой трети XIII в. (см.: Шaxматов А. А. Житие Антония и Печерская летопись. - ЖМНП, 1898, март, с. 114). С. П. Шевырев (см. его: Обозрение русской словесности..., с. 8) относил их создание к 1234 г. Сравнивая писательское мастерство Симона и П., и в частности степень их начитаннвсти, «книжной мудрости», исследователи патерика, как правило, отдавали предпочтение печерскому монаху. Большая опора П. на исторические и литературные источники, конечно, определялась не столько незаурядностью таланта агиографа, сколько иными принципами работы, условиями творчества второго «списателя» Печерского патерика. «Очевидно, киевский монах Поликарп имел под руками богатые точные исторические материалы... между тем как Симон писал вдали от Киева, с бедными пособиями под руками. Бледные нравоучительные рассказы Симона далеко уступают рассказам Поликарпа, полным жизни бытовой, исторической» (Владимиров П. В. Древняя русская литература Киевского периода XI-XIII вв. Киев, 1900, прилож. II, с. 3). Если задача Симона сводилась к литературной обработке монастырского эпоса в Духе переводной патериковой традиции, то П. стремился не просто передать устные рассказы учителя о печерских святых, но и согласовать их с летописными известиями по истории монастыря, а подчас основательно противопоставить официальной точке зрения летописца версию местного предания. Поэтому в числе основных источников сочинений П. А. А. Шахматов называл Печерскую летопись. Три отсылки к «Летописцу» содержатся в «словах» о Моисее Угрине, об Агапите и Пимене, причем в последнем случае у П. речь идет о трех столпах над церковью во время смерти святого, тогда как в Повести временных лет под 1110 г. упоминается о явлении лишь одного столпа над гробом Феодосия, игумена печерского, в церкви. Это расхождение можно объяснить либо тем, что П. пользовался текстом летописи, отличным от известного, либо тем, и это вероятнее всего, что автор воспользовался монастырским преданием, где «три столпа» должны были подчеркнуть особую святость печерского подвижника. Активность жизненной позиции П., стремление не к простой регистрации событий агиографической истории монастыря, а к творческому переосмыслению их иод углом зрения общей направленности патерикового свода, идейной и художественной, привели к острому социально-политическому звучанию многих его «слов». Если Симон отстаивает в литературных произведениях мысль о высокой миссии преемников Владимира Всеволодовича Мономаха в деле единения Руси, не поднимается до прямой критики княжеского «самовластия», создает на страницах одного из лучших своих житий идеальный тип князя («Слово о Святоше, князе Черниговском»), то П., напротив, резко осуждает за корыстолюбие князя Святополка Изяславича (которого Нестор изображал покровителем монастыря и инициатором канонизации Феодосия Печерского), обличает жестокость Мстислава Святополчича, расправившегося с монахами Федором и Василием, феодальное самоуправство Ростислава Всеволодовича. Т. Н. Копреева допускает даже, что обличение княжеских пороков и некоторых сторон монастырского быта выражают определенную социальную и этическую позицию П., во многом противопоставленную позиции Симона. Если для последнего «добрые дела» суть покорность, послушание, заботы о процветании монастыря, то П. относит к «добрым делам» прежде всего нестяжание и нищелюбие, а причину народных бедствий видит в наказании за «неустроение властелина», творящего зло и беззаконие. По мнению Т. Н. Копреевой, позиции, которые занимали П. и Симон, тесно связаны «с теми церковно-политическими и социальными проблемами, которые волновали русское общество в первой четверти XIII в.», и поэтому есть основания зачислить П. «в число церковных и социальных реформаторов» (Копреева. Инок Поликарп, с. 72-73). Образ П., каким он предстает в патерике, лишен однолинейности. Противоречивость самохарактеристики писателя и оценки его человеческой сущности в послании Симона нарушали литературную этикетность, что побуждало редакторов памятника вносить коррективы в состав и расположение материала внутри Печерского патерика (см.: Копреева. Образ инока Поликарпа, с. 113; Ольшевская Л. А. Об источниковедческом аспекте изучения художественно-документальной литературы Древней Руси: (Типолого-текстологическое исследование списков Арсеньевской редакции Киево-Печерского патерика). - В кн.: О художественно-документальной литературе. Иваново, 1979, с. 67-63).

Лит.: Викторова М. А. Составители Киево-Печерского патерика и позднейшая его судьба. М., 1863; Копреева Т. Н. 1) Образ инока Поликарпа по письмам Симона и Поликарпа: (Опыт реконструкции). - ТОДРЛ, 1969, т. 24, с. 112-116; 2) Инок Поликарп - забытый писатель-публицист Киевской Руси. - В кн.: Духовная культура славянских народов. Л., 1983, с. 59-73; Ольшевская Л. А. Об авторах Киево-Печерского патерика. - В кн.: Литература Древней Руси. М., 1978, вып. 2, с. 13-28. См. также литературу к статье Патерик Киево-Печерский.

Л. А. Ольшевская

ПОЛУБЕНСКИЙ АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Полубенский Александр Иванович (ум. ок. 1608) - князь (Полубенские-Полубиньские считались потомками Гедимина), воевода Новогрудский (это звание он унаследовал в 1586 г. от своего отца), староста Вольмарский и Зегевольдский, правитель (dzierźawca) Вилькийскин и Поюрский, автор посланий и дневника-отчета. Уже с 1560 г. П. играл активную роль в Ливонской войне, сражаясь как против русских, так и против шведских войск (занявших ряд эстонских крепостей). В 1569 г. вместе с двумя перебежчиками из России, Т. Тетериным и М. Сарыхозиным, он обманом захватил на короткое время псковскую крепость Изборск. 9 июля 1577 г., в начале большого ливонского похода, Иван IV написал П. послание - одно из наиболее язвительных произведений царского пера. Враждебность царя П. объяснялась, по-видимому, не только его военной деятельностью, но и русскими связями. Он был свойственником А. М. Курбского и помогал последнему добыть его вещи, оставленные во время бегства, действовал вместе с Тетериным и Сарыхозиным, возможно, был связан и с московским родом Квашшшых (представители которого носили мирские имена, совпадающие с теми бранными прозвищами, которые адресовал Иван IV П. в послании, - Дуда, Пищаль, Самара, Разлада). Но уже в то время, когда царь писал и отправлял свое послание П., его адресат был захвачен в плен жителями города Вольмара (Валмиера) и выдан вассалу («голдовнику») царя, принцу Магнусу, который затем передал его русским. 1 августа П. предстал перед царем. Однако поведение Грозного по отношению к своему пленнику оказалось неожиданно милостивым. Иван IV уже заранее передал ему, «чтоб он не опасался ничево» и что «царское величество милость ему покажет, пожалует, к королю его отпустит». 10 октября П. действительно был отпущен к королю (по его утверждению, за выкуп). Такое поведение Ивана Грозного объяснялось не только тем, что в это время царю изменил и был низложен Магнус, в плен к которому первоначально попал П., и что после завоевания всего Подвинья царь стремился к миру с польским королем Стефаном Баторием, но, по всей видимости, также тайными действиями самого П. Согласно ливонским источникам, главный предводитель польских войск в Ливонии Ян Ходкевич знал о тайных переговорах Магнуса со Стефаном Баторием и известил об этом П., который заранее сообщил об измене Магнуса царю. Бесспорно во всяком случае, что, став русским пленником, П. содействовал успехам Ивана Грозного, призывая ливонцев покориться царю. После возвращения в Польско-Литовское королевство П. лишился звания старосты Вольмарского и Зегевольдского, но оставался правителем Вилькийским и Поюрским, а с 1586 г. стал каштеляном Новогрудским. Литературное творчество П. представлено несколькими посланиями, написанными по-русски, и дневником-отчетом, адресованным королевским ревизорам (в связи с тем, что П. истратил доходы от староств Вольмарского и Зегевольдского на свой выкуп) и написанным на смешанном польско-русском языке. Послание П. Ивану Петровичу Челяднину 1562 г. (издано в Сборнике Русского исторического общества) вызвано решением польского короля Сигизмунда II Августа принять под свою «оборону» Ливонскую землю, что неизбежно приводило к войне с русскими и шведскими силами, уже находившимися в Северной Ливонии. Польский король стремился избежать этой войны и особенно опасался русско-шведского союза. В связи с этим П. повторил основные мотивы, характерные для польских дипломатических документов кон. XV-XVI вв. и встречавшиеся еще в грамотах польской королевы (тетки Ивана IV) Елены Ивановны: «Годится государей христьянских у мир зводити... луччей поганина с одного боронитися, нежели самим межи собою бранити...». П. просил Челяднина убедить Ивана IV «отступиться» от Ливонии и «головами разворачиваться напротив поганина с одного, а свейского своего холопа великий князь чтоб не направлял, ни дружился с ним, через свою землю дороги ему не давал водою и землею». Совсем другой характер и стиль присущи посланию П. юрьевским служилым людям Якову Шабликину и Игнатию Огибалову, отправленному вскоре после бегства Курбского в Литву в 1564 г. (издано в РИБ). Письмо это лишено всяких риторических украшений, оно резко, откровенно, почти цинично: «Здесь у нас, Яков, твой человек взят, а Игнатьева жена, да сын, да сноха, и будет тебе, Яков, человек надобен... а тебе, Игнатий, будет надобе жена, да сын, да сноха...», - сообщает П. и предлагает условия обмена. В обмен на «человека» (холопа) Шабликина П. требует книг, оставленных Курбским во время бегства (сочинения Максима Грека, жития Михаила Черниговского и блаженного Августина, и др.), в обмен на жену, сына и сноху Огибалова - драгоценные доспехи Курбского; если книги не сохранились, П. предлагает заказать их списки у печерского старца Вассиана Муромца - давнего корреспондента Курбского. В третьей роли выступал П. в грамоте в ливонский город Трикат (Триката), написанной им в сентябре 1577 г., когда он был «вязнем» (пленником) Ивана IV (издано в «Военном журнале»). Выполняя на этот раз волю царя, П. призывал польских воевод, находившихся в городе: «Государь царь православный и все городы ливонские моцью величества своего и чрез огнь и огнем побрал... И вы б ся государю царю не противили, видечи такую моць государя самого... А присяга от нас уже прочь, и потуль есте боронились, поколь по себе отсека (защита) была...». В случае, если защитники Триката его не послушают и останутся «седеть по своей воле», П. угрожает им судьбой Кеси (Цесиса, Вендена), где гарнизон взорвал себя, не желая сдаваться, а оставшиеся в живых жители были перебиты. В отличие от этих посланий дневник-донесение П. (он именует себя в нем «каштеляном Новогрудским», - очевидно, оно написано после 1586 г.; издано в Трудах 10-го Археологического съезда) дошел до нас на польском языке (в списке кон. XVI в.), хотя обилие русизмов побуждало издателя памятника поставить вопрос, не было ли подлинное донесение П. написано «польско-русским языком и позднее выправлено польским переписчиком»; более вероятным, однако, представлялось издателю, что русизмы сознательно употреблялись П., чтобы передать речь его собеседника - Ивана Грозного. Дневник фрагментарен, содержит множество пропусков (начинается с 24 мая, но нет известий за июль) и умолчаний: П. упоминает измену Магнуса задним числом, ничего не рассказывая о том, как он узнал о ней, умалчивает о своем поведении в роли «вязня», когда он убеждал других польских военачальников, что они не могут «отдержатися» и должны сдаться царю. Но несомненный интерес представляют в дневнике описания речей Ивана Грозного; первая из них (с упоминанием происхождения русских государей от Августа кесаря и победы Дмитрия Донского над татарами) совпадает с посланием Грозного П. - может быть, царь прочел или изложил ему свою недавно написанную грамоту. В другой речи, приведенной П., Грозный упоминал, «как у него в молодых годах, а именно, когда ему было три года, умер отец, а когда было восемь - мать», - и в этом случае слова царя в дневнике П. совпадают с текстами его сочинений - Первого послания Курбскому и вступительного «писания» Стоглавому собору.

Изд.: Ливонский поход царя Ивана Васильевича Грозного в 1577 и 1578 гг. // Военный журнал. 1853. № 6. С. 91-92; Сборник Русского исторического общества. СПб., 1892. Т. 71. С. 81-82; Труды 10-го Археологического съезда в Риге в 1896 г. М., 1900. Т. 3. С. 117-138; РИБ. СПб., 1914. Т. 31. Стб. 495-496 (Сочинения Курбского. Т. 1).

Лит.: Вusse К. Rembert Geilsheim: Mittheilungen aus dem Gebiete der Geschichte Liv-, Est- und Kurlands. Riga; Leipzig, 1842. Bd 2. H. 3. S. 419-425, Anm. 36; 430, Anm. 40; Scriptores Rerum Livonicarum. Riga; Leipzig, 1848. T. 2. P. 270; Жизнь князя А. М. Курбского в Литве и на Волыни. Акты, изданные Временною Комиссией, высочайше утвержденною при киевском военном, подольском и волынском генерал-губернаторе. Киев, 1849. Т. 1. С. 157; Сборник материалов по истории Прибалтийского края. Рига, 1880. Т. 3. С. 271-272; Wоlff J. Kniazowie litewsko-ruscy od końca XlV-ego wieku. Warszawa, 1895. S. 376-377; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного: Записки немца опричника. М., 1925. С. 94; Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С. 197-204, 506-508; Псковские летописи. М., 1955. Вып. 2. С. 240, 244-246, 261; Панченко A. M. «Дудино племя» в послании Ивана Грозного князю Полубенскому // Культурное наследие древней Руси. Истоки, становление, традиции» М., 1976. С. 151-154.

Я. С. Лурье

ПОСЛАНИЕ ПИЛАТА К ТИБЕРИЮ

Послание Пилата к Тиберию - переводное апокрифическое сочинение. Апокрифическое Евангелие Никодима заканчивается текстом П., в котором римский прокуратор Иудеи Пилат сообщал императору Тиберию об Иисусе Христе, его проповеди, творимых им чудесах, о смерти на кресте и воскресении. В сборниках П. встречается и отдельно от Евангелия, иногда в составе цикла апокрифических преданий о смерти Христа («Предание Пилата на смерть», «Сказание о приходе в Рим сестер Лазаря Марфы и Марии», «Повесть об Иосифе Аримафейском»). Текст П. в различных списках носит разные названия; варьируются начальные слова памятника. Например: «Возношение послано от Пилата к Тиверию кесарю в Рим о содеяных господем нашим Иисусом Христом» (нач.: «Веледержавному и зело честному, и божественному, и вельми страшному Тиверию кесарю аз, Пилат Понтийский, восточный страны область предержа...»); «Воспоминание Понтийского Пилата, игемона июдейского, посланое к Тиверию кесарю в Рим, к державному севасту, и страшному и божественному августу» (нач.: «Пилат Понтийский, иже восточное держа начало...»); «О написании Пилата в Рим к Тиверию кесарю» (нач.: «По воскресении же написа Пилат к Тиверию в Рим...»); «Послание Пилата к Тиверию кесарю» (нач.: «Сия же слышано будет у кесаря. Седе Пилат написа грамоту к кесарю в Рим...»). Последние два варианта - это буквальные выписки из Никодимова евангелия. Апокриф о Пилате в кратком изложении отразился в хронографических сводах: он читался в Хронографе по великому изложению, фрагмент из него вошел в состав Летописца Еллинского и Римского (см.: Творогов О. В. Древнерусские хронографы. Л., 1975, с. 292, фрагмент 150). В Хронографе редакции 1512 г. (см.: ПСРЛ. СПб., 1911, т. 22, ч. 1, с. 240) есть лишь краткое упоминание о письме Пилата. В редакциях XVII в. Русского хронографа рассказ дополнен сведениями о смерти Каиафы, повинного в осуждении Христа. Г. Ильинский полагал, что существовало либо два перевода апокрифа с греческого, либо две редакции славянского перевода. Древнейшие тексты апокрифа читаются в составе «Орбельской триоди» XII-XIII вв. (ГПБ, F.п.1.102, л. 179-181 об.; См.: Отчет имп. Публичной библиотеки за 1891 г. СПб., 1894, с. 25-26, издан Г. Ильинским), болгарский в составе сборника ГПБ, Q.п.1.56 (л. 10 об.-17) и сербский, изданный Л. В. Стояновичем. Греческие тексты апокрифа изданы в кн.: Тhilo J. С. Codex Novi Testamenti. Lipsiae, 1832, t. 1, p. 803-816; Тisсhendorf C. de. Evangelia apocrypha. Lipsiae, 1876, p. 433-455.

Изд.: ПЛ, вып. 3, с. 106-108; Порфирьев. Апокрифы новозаветные, с. 21-30, 191-197; Сперанский М. Н. Славянские апокрифические евангелия. М., 1895, с. 71, 114-117; Ягич И. Критические заметки к славянскому переводу двух апокрифических сказаний. II. Апокрифическое Послание Пилата в Рим. - ИОРЯС, 1898, т. 3, кн. 3, с. 793-822; Стоянович Л. В. Новые слова Климента Словенского. - СОРЯС, 1905, т. 80, № 1, с. 240-250; Ильинский Г. Апокриф «Acta Pilati» в списке Орбельской триоди XIII в. - РФВ, 1906, № 3-4, с. 209-217.

О. В. Творогов

ПОСТНИК ГУБИН

Постник Губин (известен по прозвищу, настоящее имя - Федор Никитич Моклоков) - дьяк, предполагаемый автор Летописца. П. Г. принадлежал к роду потомственных великокняжеских дьяков (его отец имел прозвище Губа, Постник - его собственное прозвище), был дьяком Разрядного приказа в 1542-1558 гг., а также дьяком Новгородской четверти. По предположению М. Н. Тихомирова, П. Г. мог быть автором Летописца, которому М. Н. Тихомиров присвоил название Постниковского (ЦГАДА, собр. Оболенского, № 42; написан, видимо, во 2-й пол. XVI в.). Летописец представляет собой отрывок летописи за 1503-1547 гг. Имя П. Г. упоминается в Летописце дважды под 1542 и 1546 гг. Автор Летописца хорошо осведомлен о внутренних и внешних делах России за 1533-1547 гг. Источниками Летописца являются Летописи Софийские I и II, но он содержит и много оригинальных известий.

Изд.: Тихомиров М. Н. Записки о регентстве Елены Глинской и боярском правлении 1533-1547 гг. // ИЗ. М., 1954. Т. 46. С. 278-288; Постниковский, Пискаревский, Московский и Вольский летописцы // ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 3, 8-30.

Лит.: Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI века. СПб., 1888. С. 143, 144, 163, 256, 272, 273, 275; Указатель. С. 51; Тихомиров М. Н. Краткие заметки о летописных произведениях в рукописных собраниях Москвы. М., 1962. С. 112; Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV-XVII вв. М., 1975. С. 346.

М. А. Салмина

Предыдущая страница Следующая страница