Политика. Толковый словарь.
ЮМ ДЭВИД

В начало словаря

По первой букве
А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Э Ю Я

ЮМ ДЭВИД

ЮМ ДЭВИД - (Hume, David) (1711-76) Шотландский философ-эмпирик и историк. Родился в Эдинбурге; занимал разные должности, но никогда ни в академическом мире, ни где-либо еще высоких постов не занимал. Он добился, впрочем, "литературной славы" (единственное высказанное им честолюбивое устремление), его трудами восхищались, их широко обсуждали в Шотландии, Франции, Англии и в других странах. С тех пор и поныне репутация Юма очень высока, несмотря на злобные выпады таких видных деятелей викторианской эпохи, как Карлейль."Этой репутацией Юм обязан не своим изысканиям в политической теории, а прежде всего исследованиям в области эпистемологии и этики: "Исследование в отношении человеческого понимания" ("Enquiry concerning Human Understanding") и "Трактат о человеческой природе" ("A Treatise of Human Nature") обеспечили ему неоспоримо высокое место в истории философии. Его авторитет в истории политической мысли не столь значителен. У Юма нет книги, сопоставимой с "Левиафаном" Гоббса (Hobbes), "Общественным договором" Руссо (Roussean) и даже "Двумя трактатами о гражданском правлении" Локка (Locke), и, зная его подход к политике, можно сказать: и не могло быть. "Политическими" (в привычном понимании) трудами Юма считаются дюжина или пара дюжин (в зависимости от того, что каждый понимает под политикой) эссе. И все же Юм - во многих отношениях - глубоко политический писатель. Мимо его эпистемологии, теории о научном знании, невозможно пройти никому, кто ищет объяснений политики. Его соображения о природе морали, в т.ч. об общем согласии, справедливости и собственности, являются важной политической теорией во всем, кроме общеупотребительной категоризации. И все это дополнят откровенно политические эссе, включенные в шеститомную "Историю Англии" ("History of England"). Юм писал просто, убедительно, изящно; нет ни одного британского философа, кто был бы более далек от германского обыкновения изобретать термины и создавать концепции. И все же ясность Юма, как утверждают, часто оказывается обманчивой, даже вводящей в заблуждение, сбивающей с толку: противоречий и двусмысленностей во всех работах Юма великое множество, он способен превратить внешне простую концепцию вроде "ассоциации идей", в использовании которой, как его часто обвиняли, он слишком переусердствовал, в загадку, столь же непонятную, как любое темное место в сочинениях Канта или Гегеля. Возьмите, например, четыре знаменитых довода Юма. 1. "Вилка Юма": утверждение, наиболее очевидное в "Исследовании", о том, что истинные высказывания выступают в двух формах: "отношения идей" (в особенности математика) и "основания факта". Книги, полные утверждений, не попадающих ни в одну из этих категорий, следует "придать огню". Этот довод позволяет видеть в Юме интеллектуального предшественника логических позитивистов. 2. Атеизм: "Диалоги, касающиеся естественной религии" ("Dialogues concerning Natural Religion"), в согласии с большинством эпистомологических произведений Юма, по видимости благорасположены к отказу от всех утвердившихся доводов в пользу религии, онтологического подхода, необходимости Создателя и т.д. 3. Причинность: Юм утверждает, что причина не существует отдельно, идея причинности должна сводиться к "постоянной увязке" того, что мы представляем себе как причину ее следствия. 4. Разрыв между фактами и ценностями, или, говоря словами Юма, невозможность логически вывести "должно" из "является". И все же все эти доводы, столь решительно выдвинутые Юмом в знаменитых рассуждениях, противоречат тому, что написано во многих работах (или, по крайней мере, смягчаются), да и трактуются самыми различными способами. Категория "отношения идей" выходит далеко за пределы, допускаемые логическими позитивистами, и Юм настаивает на несостоятельности полного скептицизма. Частная переписка, похоже, представляет Юма религиозным человеком, но не только, и в "Диалогах" содержатся убедительные свидетельства в пользу антропоморфической аналогии для любого принципа устройства вселенной и для религиозного подкрепления морали. Довод "постоянной увязки" можно представить и как скептицизм по отношению к науке, и как переосмысление основного принципа ньютоновой физики и, таким образом, современной науки. Некоторые критики утверждали, что Юм, далекий от намерений проводить жесткое различие между фактом и ценностью, разрушил такое различие и убедительно представил некоторые категории морали как естественные и - в силу этого - неодолимые. Аналогичные противоречия угрожают ясности политических произведений Юма. В своем эссе "О первичном договоре" ("Of the Original Contract") он поддерживает - убедительно и изысканно - презрительное отношение к состоятельности и пользе любой идеи о власти, основанной на некоем договоре, как то постулировалось Гоббсом, Локком или Руссо. Государственная власть основана на "узурпации или захвате": ее следует поддерживать ради создаваемых ею выгодных последствий, и она не продержалась бы и пяти минут, окажись подвергнута испытанию обязательным исполнением имеющего силу договора. Однако во множестве других рассуждений, в т. ч. и в эссе "О происхождении государственной власти" ("Of the Origin of Government"), он, похоже, гораздо больше симпатизирует идее договора. В эссе "К тому, что политику можно свести к науке" ("That Politics may be reduced to a Science") Юм отвергает возможность общих рецептов организации власти, в то время как в "Идее совершенного сообщества" ("Idea of a Perfect Commonwealth") он вроде бы предлагает такой общий рецепт: передающая полномочия республика, основанная на избирательном праве в соответствии с собственностью и на разделении властных полномочий. Юма обвиняли и в непоследовательности и негативизме. Чаще всего они строились на предвзятом отношении Юма к английской истории. Его "История" заканчивается "славной революцией" 1689 г.: "Мы, живущие на этом острове, с тех пор наслаждаемся едва ли не совершеннейшей системой правления, по крайней мере самой всеобъемлющей системой свободы из когда-либо известных человечеству". По тому, каким виделся Юму мир, нет ничего сильнее или последовательнее контраста между его отвращением к доктринерской зловредной обстановке XVII в. с ее религиозными преследованиями, гражданскими войнами и политическими кризисами и признательностью за то, что самому довелось жить в XVIII в. Его век, как он изобразил его в эссе по экономике и искусству, представал ни с чем не сравнимым периодом мира, стабильности, процветания и свободы волеизъявления. Отвращение Юма к недостаткам предыдущего века хорошо просматривается в том, как он толкует период Папистского заговора 1678-79 гг. с его показными процессами (как мы бы их назвали ныне) и его лицемерием; обе стороны, сторонники парламента и монарха, с точки зрения Юма, равно предосудительны. Откуда же появились счастливые условия XVIII в.? Что за принцип лежит в их основе? Как им следует пользоваться? Вот вопросы, имеющее существенное значение для Юма, и он дает на них проницательные ответы. Политические беды Британии улеглись не от того, что победила правая сторона, еще менее от того, что верх взяло верное учение. Юм пишет о Вильгельме, более всех выгадавшем от "славной революции": "Хотя добродетель его, как признано, не из самых чистых, известных истории будет трудно отыскать фигуру, чьи поступки и поведение внесли более великий вклад в общие интересы страны и человечества". Таким образом, Юм поддерживает ту же сторону, что и Джон Локк, однако считает Локка принимающим правую сторону не просто по неверной причине, а по причине неверного рода. Принятие "славной революции" и последующего Ганноверского урегулирования начинается с добрых результатов. Одна из причин того, что эти результаты добрые, в том, что они отдают преимущественную победу вигам. Но победу не полную: монархия остается - при поддержке Юма - и допускает правительство, "смешанное" по своим принципам и установлениям, а следовательно, по природе своей умеренное. Политическая жизнь прежде всего перестала быть ристалищем выяснения абстрактной либо религиозной истины: Юму столь же противно божественное право (divine right), сколь и теория договора. И не менее того - расхожие политические догмы, ими порожденные:

доктрина пассивного послушания тори и доктрина права вигов на сопротивление. Какие бы тонкости ни характеризовали религиозную позицию Юма, он последовательно противостоял религиозным течениям XVII в., что требовало философской истины и моральной твердости. По контрасту, "древнюю религию" он считал приносящим плоды собранием мифов, моральных сентенций и клятв в верности, которым не нужна никакая догма. Философские воззрения и исторические суждения Юма можно объединить следующим образом: цель государственной власти - благосостояние народа, но нельзя создать государственную власть или уничтожить ее в соответствии с этой целью, поскольку пользы от этого не будет никакой. Системы правления возникают случайно, подчиняться им стоит не вследствие сколь угодно строгого принципа, а потому, что поддержание и осуществление власти позволяют наслаждаться свободой и стабильностью, способствующими всеобщему благосостоянию. Человеческие институты создаются не на основе абстрактных принципов, а по общему согласию: справедливость и собственность необходимы для согласия в ситуации дефицита. Некоторые пункты согласия имеют естественную основу, которая, однако, состоит не в том, что они естественно вытекают из разумных соображений, а потому, что они основаны на симпатии, которая от природы существует в каждом из нас и связует нас воедино. Для теоретика политики вопрос состоит не в том, при каких обстоятельствах мы можем принять государственную власть и послушание ей, а в том, как нам понять природу уз, которые образуют общество и наделяют нас привычкой находиться "под властью", не прибегая к теологическим и моральным догмам, не приемлемым разумом и опасным в практической жизни. В большинстве положений этой теории Юм был не одинок: релятивизм и страстное желание умеренного правления разделял с Монтескье (Montesquieu), высшую чувственную цель - с утилитаристами, хотя и без прямолинейного понятия благосостояния или явного ригоризма Бентама (Bentam); веру в общество, основанное на согласии, произрастающем на условиях стабильности, - с Берком (Burke). И все же в целом наследие Юма представляет собой одно из самых утонченных и значительных направлений политической философии современности.

В начало словаря