Наши партнеры

https://forum.zaymex.ru/
Новый способ направления командной работы
Беспроцентные кредиты

Деконструкция психоанализа

Введение

Если Деррида основное внимание уделяет деконструкции философии, то Делез и психоаналитик Гваттари осуществляют подобную операцию в отношении психоанализа. Это не случайно. Постструктурализм явился реакцией на общеевропейский кризис рационализма, наступивший в конце 60-х гг. Приверженцы постструктурализма особое внимание уделяют осмыслению иррационального, бессознательного. От классического психоанализа ими унаследовано представление о том, что власть над сознанием человека принадлежит бессознательным структурам и механизмам ("машинам", по Лакану), которые формируют социум ("социальную машину").

Значение фактора бессознательного.

Еще Карл Густав Юнг в одной из последних работ — "Современность и будущее" (1957), размышляя о причинах систематических провалов всех исторических проектов, указал на то, что в своих замыслах люди делают ставку на сознание, не принимая всерьез во внимание такой фактор, как человеческая душа, ее структура, самих себя превращая в "quantité négligeable" (величину, которой можно пренебречь). Сознание же — лишь одно из необходимых условий бытия; второе необходимое его условие — бессознательное, коренящееся в инстинктах ("двойник человека"). Инстинкты составляют необходимый фундамент души и крайне консервативны. Это — "первоначально человеческое".

"Ничто так не отчуждает человека от фундамента его инстинктов, как способность учиться, раскрывающаяся как стремление к постоянному изменению человеческого поведения. Она-то в первую очередь и влечет за собой изменения в условиях жизни и требует переприспособления, вытекающего из процесса цивилизации. Вместе с тем она становится источником многочисленных душевных трудностей и травм, которые несет с собой прогрессирующее удаление человека от фундамента его инстинктов, его раскоренение и его идентификация с собственным сознательным самопознанием, с сознанием как таковым, не желающим знать о бессознательном" [490, с. 43—44]. Цивилизованный человек, констатирует Юнг, теряет из виду свою первоначальную инстинктивную природу, ставит свое мнение о себе на место своего подлинного существа, идентифицирует себя со своим фиктивным образом. Бессознательное же. рассматривается как расположенная под сознанием помойная яма. Но эта неосознанная душевная реальность активно влияет на сознание, на социальное поведение человека:зло укоренено в самой его природе и выступает как равносильный противник добра.

"В противоположность субъективизму сознания, бессознательное имеет объективный характер и проявляется главным образом в виде противоборствующих страстей, фантазий, эмоций, импульсов и мечтаний, ни одно из которых не создается нарочно, но которые охватывают душу с силой объектов" [490, с. 46—47].

Юнг открыл наличие двух слоев в бессознательном: личное бессознательное и коллективное бессознательное. Коллективное бессознательное — "особый класс психических явлений, которые в отличие от индивидуального (личного) бессознательного являются носителем опыта филогенетического развития человечества, передающегося по наследству (как возможность. - Авт.) через мозговые структуры" [404, с. 134]. Коллективное бессознательное представляет собой более глубокий пласт бессознательного, "осадок... психического опыта всех предыдущих поколений" [12, с. 10], где "дремлют общечеловеческие, изначальные образы" [488, с. 105], получившие название архетипов. Архетипы, по Юнгу, — "трансцендентные по отношению к сознанию реальности... вызывающие к жизни комплексы представлений, которые выступают в виде мифологических мотивов" [12, с. 12], "всеобщие априорные схемы поведения, которые в реальной жизни человека наполняются конкретным содержанием" [404, с. 134]. Архетипы имеют "как позитивную, благоприятную, светлую сторону, которая указывает вверх, так и ту, которая указывает вниз, — частично негативную, частично хтоническую, но в остальном просто нейтральную" [486, с,308]. Функция архетипа в том, "чтобы существенно компенсировать или скорректировать неизбежные односторонности и нелепости сознания" [486, с.98]. Личное бессознательное вырастает из коллективного бессознательного, хотя процесс их дифференциации — не правило, а индивидуальный акт. Коллективное бессознательное, в которое, по словам Юнга, инвестировано либидо*, — не менее важный фактор жизни общества, нежели сознание.

Антиэдиповская критика Делеза и Гваттари.

Делез и Гваттари отказываются от символического, "эдипизированного" истолкования бессознательного, стремятся вскрыть его революционный, потенциал.

* От лат. libido - влечение, желание; у Юнга это понятие приобретает характер "надличной силы, стихийно, иррационально и совершенно непредсказуемо трансформирующей общество" [190, с. 116]

В нашумевшем "Анти-Эдипе" (1972), первой книге труда "Капитализм и шизофрения" (1972—1980), они подвергают критике существующую общественную систему и психоанализ (в качестве ее составного элемента) как единый репрессивный комплекс, блокирующий реализацию человеческих желаний (психоанализ — через "эдипизацию" бессознательного*). С этой же точки зрения критикуется структурно-психоаналитическая теория Лакана, согласно которой бессознательное структурировано как язык; язык, речь, искусство — проявления символического; символизация — первооснова бытия.

Классическая концепция психоанализа, определявшая желание через недостаток, отсутствие реального объекта, дублируемого в воображении (желание как приобретение), отвергается, ибо предполагает производство лишь воображаемого. Согласно Делезу и Гваттари, желанию ничего не недостает. "Объективным бытием желания является Реальность как таковая", — утверждают эти ученые [117, с. 19]. Желание мыслится ими как производство — производство реального.

Доказывая, что у их предшественников сущность бессознательного подменялась его символическим изображением (олицетворением чего служит "театр"), Делез и Гваттари предлагают понимание бессознательного не как воображаемого, "идеологического", а как "материального" — реально-производительного (олицетворением чего служит "завод"). "При этом подчеркивается, что бессознательное — не структурно, не личностно, не символично, не воображаемо, оно машинно" [283, с. 62].

Авторы "Капитализма и шизофрении" заявляют: "Великим открытием психоанализа было открытие производства желания, разных видов производства бессознательного. Но из-за Эдипа это открытие было вскоре затемнено новым идеализмом: место завода бессознательного занял античный театр, место продуктивного бессознательного — бессознательное, которое может лишь выражаться (миф, трагедия, сон). По продукту нельзя судить о производственных отношениях" [117, с 17-18].

Либидо для Делеза и Гваттари "представляет собой динамический элемент бессознательной психической активности, проявляющей себя импульсами-квантами энергии, между которыми возникают моменты паузы, перерыва в излиянии этой энергии. Этим либидозным "потокам" придаются черты физиологических процессов — продуктов жизнедеятельности живого организма" [190, с. 118].

Общественное производство Делез и Гваттари рассматривают как производство желаний в определенных условиях: "Мы утверждаем, что социальное поле непосредственно пробегаемо желанием, что оно является его исторически определенным продуктом и что либидо

* "Психоанализ принимает участие в буржуазном угнетении..." [117, с. 25].

не нуждается ни в каком опосредовании и сублимации, ни в какой психической операции, ни в какой трансформации для того, чтобы инвестировать производительные силы и производственные отношения. Есть только желание и социальность..." [117, с. 19—20]. Если желание производит, то производит реальное, которое является результатом "пассивных синтезов желания как самопроизводства бессознательного" [117, с. 19]. В этом реальном все возможно, не существует непредставимого.

Машина желания.

Если бессознательное — завод, производящий желания, то "производство желания" представляет собой совокупность машин желания. "Либидо оказывается воплощением энергии желающих машин, результатом машинных желаний" [283, с. 60].

Машина желания состоит из машин-органов, тела без органов, субъекта. Машины-органы эквивалентны производству, Эросу (или инстинкту жизни); тело без органов — антипроизводству, Танатосу (или инстинкту смерти), на социальном уровне — "телам" земли, деспотии, капитала. Машины желания работают только в поврежденном состоянии.

Тело без органов постоянно вводится в производство, во-первых, отталкивая вторгающиеся в него машины-органы, во-вторых, обрушиваясь на производство желания, притягивая его и овладевая им. "Непродуктивное, непотребляемое тело без органов служит поверхностью записи всех процессов производства желания, так что создается впечатление, будто машины желания проистекают из него" [117, с. 12]. На самом деле тело без органов производит самое себя. Часть энергии либидо превращается в энергию записи, другая ее часть превращается в энергию потребления.

Результат взаимоотталкивания и взаимопритяжения машин-органов и тела без органов — машина безбрачия (Мишель Каруж), или холостая машина: субъект "без фиксированного тождества, бродящий по телу без органов, всегда находящийся по соседству с машинами желания... рождающийся из состояний, которые он потребляет, и возрождающийся в каждом состоянии..." [117, с. 14]. Машина безбрачия осуществляет альянс между машинами желания и телами без органов для порождения нового человечества.

"Противостояние сил притяжения и отталкивания производит открытую серию интенсивных элементов, — все из которых позитивны, — которые выражают не окончательное равновесие системы, но бесчисленное число метастабильных, стационарных состояний, через которые проходит субъект..." [117, с. 16].

Машина желания "есть система купюр, разрывов, прерывностей. <...> Каждая цепь захватывает в плен фрагменты других цепей..." [117, с. 21].

Делез и Гваттари разъясняют:

"...Вся область "реальной неорганизованности" пассивных синтезов, в которой тщетно искали нечто могущее быть названным означающим, непрестанно сочетает и разлагает цепи в знаки, не имеющие никакого призвания стать означающими. Производить желание, во всех смыслах, в каких это только делается, — таково единственное призвание знака.

Эти цепи без конца становятся местами отделения во всех направлениях, везде шизопотоки, которым, кроме себя, ничего не надо и которые (прежде всего) не нужно ничем заполнять. Таково второе свойство машины: разрывы-отделения не смешиваются с разрывами-вэыманиями.

Третья купюра, разрыв машины желания, — это купюра-остаток или осадок, которая производит субъекта рядом с машиной, как принадлежащую машине деталь" [117, с. 22].

Определяющее свойство машины желания, — множественность. Для нее нехарактерна изначальная органическая тотальность. Если рядом с частями мы встречаем такую тотальность как целое этих частей, то она лишь добавляется к ним, не объединяя их. Устанавливаются типы отклоняющейся коммуникации между несообщающимися сосудами, поперечное единство элементов. Частичные объекты содержат в себе заряд, достаточный для того, чтобы взорвать Эдипов комплекс, претендующий представлять бессознательное.

Шизофрения как метафора самопроизводства бессознательного.

Метафорическим обозначением самого процесса производства желания становится у Делеза и Гваттари понятие "шизофрения"; свободная и активная личность как деталь машины желания получает наименование "шизофреника"; "шизофреник — это тот, кто перешел предел, удерживающий производство желания на периферии общественного производства" [359, с. 171]*.

"Шизофреник" как производитель желания порождается капитализмом и является его развитой тенденцией. Он за один раз потребляет всеобщую историю, "смешивает все коды, будучи носителем декодированных потоков желания" [117, с. 21].

"Шизофреник" противостоит "параноику" как существу, живущему по законам, навязываемым обществом, подавляющему свои желания.

"Параноик" "фабрикует массы, он — мастер больших молярных ансамблей, статистических, стадных образований, организованных толп. Он инвестирует все на основе больших чисел... Он занимается макрофизикой. Шизофреник движется в противоположном, микрофизическом направлении, в направлении молекул, которые уже не подчиняются статистическим закономерностям; в направлении волн и корпускул, потоков и частичных объектов, которые перестают быть притоками больших чисел..." [117, с. 84—85].

* "Он за пределом, сзади, снизу, в другом месте..." [117, с. 17].

Выстраивается ряд понятий, связанных с реализацией желаний, порождаемых "шизофреническим" инстинктом жизни: Эрос, либидо, шизо, машина, — а также ряд понятий, служащих для обозначения тяготения к "параноидальному" инстинкту смерти: Танатос, паранойя, тело без органов.

Вслед за Фуко, исследовавшим роль бессознательного в истории, господству "культурного бессознательного" противопоставлявшим деятельность "безумцев" — реальных и социальных, Делез и Гваттари отдают предпочтение маргинальным группам — носителям творческой активности и витальной энергии, отвергающим нормы капиталистического мира во имя "желающего производства". Освобождение человека они видят в освобождении желания. Основное средство освобождения — ускользание*. В результате ускользания «"производство желания" подчиняет себе социальное производство» [209, с. 582]. По представлениям авторов "Капитализма и шизофрении" машины желания способны взорвать любое общество.

Таким образом, Делез и Гваттари предлагают постструктуралистскую деконструкцию марксистской теории социального производства и психоаналитической теории желания — шизоанализ**.

Шизоанализ.

"Шизоанализ отличается следующими принципиальными чертами: 1) отказом от асоциальных образов индивидуализма; созданием теории маргинальных групп, которые признаются первичными по отношению к любым видам коллективности и знаменуют как бы победу протосоциальности над конкретной социальностью; 2) отказом от трансгрессии, признанием ее частью самой социальной стратегии и заменой ее желанием, которое получает невиданно высокий статус, становясь синонимом революции; 3) окончательным отказом от языка как уникальной среды, в которой локализованы проявления протосоциального; язык становится частью неязыкового поля, и литература связывается не столько с языком, сколько с машинами желания. Другими словами, в шизоанализе осознается узость преодоления (трансгрессии) как принципа, противостоящего обществу на равных" [359, с. 168]. Главная задача шизоанализа — "выявление бессознательного либидо социально-исторического процесса, не зависящего от его рационального содержания" [283, с. 61].

Особенно важная роль отводится шизоаналитиками искусству, вырастающему из сферы иррационально-бессознательного. Бессоз-

* Пример ускользания в "Логике смысла" Ж.Делеза - Чеширский Кот Л.Кэрролла: "присутствующий и отсутствующий — поскольку он исчезает, оставляя только свою улыбку..." [111,с.281].

** От "шизо" (греч. σχίζω) - раскалывать, расщеплять, разделять.

нательное, структуру которого, по Делезу и Гваттари, образуют безумие, галлюцинации, фантазмы, составляет основу творческого процесса. В ходе его окультуренная пульсация либидозной энергии преобразовывается в художественную, сжигается. Именно через фантазмы, источник которых в чувствах, осуществляется производство желаний, и именно в художнике Делез и Гваттари видят высший синтез бессознательных желаний. Самые невероятные фантазмы художников они оправдывают "невинностью безумия", как в духе психоаналитической традиции аттестуют творчество.

Делез характеризует художника одновременно как пациента и врача цивилизации, а также и "извращенца" от цивилизации. Он акцентирует то обстоятельство, что художники - "самые удивительные диагносты и симптоматологи. Искусству всегда принадлежала огромная роль в группировании симптомов, в организации таблицы, где одни специфические симптомы отделяются от других, сопоставляются с третьими и формируют новую фигуру расстройства или болезни. Клиницисты, способные обновить таблицу симптомов, создают произведение искусства... Художники - это клиницисты... цивилизации" [111 с 284].

Шизоаналитическое искусство выводит иррационально-бессознательное на поверхность, воссоздает групповые фантазмы, выявляющие господствующие в обществе импульсы коллективного бессознательного. Поэтому искусство в концепции Делеза и Гваттари — желающая художественная машина, производящая фантазмы. Именно "с метаморфозами либидо связывают авторы будущее человечества, когда либидо заполнит социальное поле бессознательными формами, галлюцинирует всю историю, сведет с ума цивилизации, континенты и росы, напряженно "чувствуя" всемирное становление" [283, с. 62]. Таким образом "готовится литературное и философское преодоление истории через протосоциальное действие" [359, с. 172].

Ризома.

В книге "Ризома" (1976) Делез и Гваттари выделяют два типа культуры, характерных для нашего времени: культуру "древесную" и культуру "корневища".

"Первый тип культуры тяготеет к классическим образцам, вдохновляется теорией мимесиса. Искусство здесь подражает природе, отражает мир, является его графической записью, калькой, фотографией. Символом этого искусства может служить дерево, являющее собой образ мира. Воплощением "древесного" художественного мира служит книга. При помощи книги мировой хаос превращается в эстетический космос" [283, с. 68].

Делез и Гваттари убеждены, что более соответствует духу времени иной тип культуры — культура "корневища", или "ризомы". На место "древесной модели мира (вертикальная связь между небом и землей, линейная однонаправленность развития, детерминированность восхождения, сугубое деление на "левое—правое", "высокое — низкое") выдвигается модель ризоматическая (ризома — особая грибница, являющаяся как бы корнем самой себя)" [236, с. 204]. Ризоматическая культура воплощает нелинейный тип эстетических связей. "Если мир — хаос, то книга станет не космосом, но хаосом, не деревом, но корневищем. <...> Все ее точки будут связаны между собой, но связи эти бесструктурны, множественны, запутаны, они то и дело неожиданно обрываются. Книга эта будет не калькой, а картой мира, в ней исчезнет смысловой центр" [283, с. 68]*.

Олицетворение культуры "корневища" — постмодернистское искусство. "Центральной эстетической категорией останется прекрасное, но содержание ее изменится. Красивым будет считаться лишь бесконечный шизопоток, беспорядок корневища. <...> Искусство будет не означать и изображать, а картографировать" [283, с. 69]. Культура "корневища" символизирует "рождение нового типа чтения": "главным для читателя станет не понимать содержание книги, но пользоваться ею как механизмом, экспериментировать с ней" [283, с. 69].

Вернуться к оглавлению