Наши партнеры
ТРЕТЬЯ ВОЛНА РУССКОГО ПОСТМОДЕРНИЗМА
Русский экологический постмодернизм: роман Андрея Битова "Оглашенные"
Роман "Оглашенные" похож на естественно, т. е. как бы независимо от воли автора, сложившуюся автобиографическую трилогию. Это особая разновидность автобиографической прозы, которую можно определить таким не совсем понятным словом, как исповедь.
* Виктором Дольником, Борисом Авериным, Олесей Николаевой, Петром Кожевниковым, Даниилом Даниным, Михаилом Пекло, Андреем Бычковым, Владимиром Бе-линковичем, Гия Канчели, Ольгой и Александром Флоренскими, Александром Великановым, Иосифом Гурвичем.
** Воспользуемся этим предложением.
*** Я в данном случае олицетворяет сознание, Он — сферу чувств и инстинктов.
*** * См.: Аверин Б. (Литературовед). Исповедь А. Г. Битова в трех частях // Битов А. Оглашенные: Роман-странствие. — Спб.: Изд-во И. Лимбаха, 1995.
Исповедь преследует несколько целей, противоречащих друг другу. Естественно и очевидно исповедь связана с покаянием и, следовательно, самоосуждением. Но полностью зачеркнуть свое "Я" невозможно. Во всяком самоосуждении есть своя граница. Дойдя до нее, исповедующийся начинает движение в противоположную сторону — к самооправданию, столь же естественно переходящему в поучение и проповедь. Этот парадокс обозначен в "Оглашенных". Но есть и другой смысл в исповеди — прикоснуться к тому самому непонятному и таинственному, что определяется словом "Я". Битовское "Я" в "Оглашенных" - Автор (рассказчик, Он) + ПП + ДД + Ерофеев + Искандер + ¥ (Пушкин). "Я" — это несомненно то, что я помню о себе, но это и широкая область общих человечеству воспоминаний, общность мифа и символов.
- Нормальный человек хорошо знает, что он несовершенен, что есть люди красивее, умнее и добрее. И вместе с тем нормальный человек никогда не поменяет свое "Я" на другое. Так глубоко осознается ценность и единственность собственной личности. И столь же глубоко заложена жажда выйти за пределы своего "Я", быть другим, познавать ценность другого человека как имеющего в себе что-то такое, чего у меня нет и что мне необходимо.
Автор "Оглашенных" раздвоен, растроен, расчетвертован, распят. Он хочет быть самим собой и всем.
Битов не проводит четкой границы между реальностью художественной и жизненной, помещая в пространство "Ожидания обезьян" персонажей своих прежних произведений (например, Зябликова из романа-пунктира "Улетающий Монахов"), уравнивая их с новыми персонажами (появляющимися только в "Оглашенных") и тем самым напоминая, что перед нами текст и состоит этот текст "из автора", размноженного в своих героях: "Мы писали. Не один я. Нас было много на челне. Иные парус напрягали..."*.
Сильнейшим образом подчеркивает текстовую реальность "Оглашенных" цитатность. Так, в случае, когда речь идет о романе "Солдаты Империи" и его персонажах, использованы цитации, отсылающие к Редьярду Киплингу и Отару Чиладзе. Битовская исповедь "афганца" перекликается со стихотворением Киплинга "Брод на реке Кабул".
Себя автор уподобляет командиру морского конвоя Киплинга (см.: [212, с. 473]), называет своих персонажей "солдатами", которыми он
* Битов А. Оглашенные: Роман-странствие. — Спб.: Изд-во И. Лимбаха, 1995. С. 322. Далее ссылки на это издание даются в тексте.
"командует" и за которых отвечает. Сверхтекст Литературы — Империя, к которой они принадлежат. В этой Империи свои законы: "командир" здесь не вправе никого погубить. "Довести их всех до конца живыми. Живыми..." (с. 324) — вот о чем все мысли писателя. Это — пример иной Империи, о которой писал в своих "римских" стихотворениях цитируемый в романе Бродский.
От кого спасает Битов "солдат", т. е. Литературу? От Государства и его стража КГБ, настигающих повсюду, умножающих "ад".
В произведение вплетается автобиографический мотив, связанный с воссозданием душевного состояния писателя, испытавшего на себе "опеку" КГБ.
От "всевидящего глаза""и "всеслышащих ушей" автор пытается ускользнуть на окраину Империи, в Абхазию. Здесь, как известно из произведений Фазиля Искандера, "советской власти не существует", действуют законы национального гостеприимства и мафиозности. Но КГБ настигает инакомыслящего и на Кавказе. Не удивительно, что ему хочется написать аллегорическое произведение о единственном на территории СССР очаге свободы — "обезьяньей республике" под Сухуми: "Обезьяна на воле, в России, при социализме!.. Мы не на воле, а она на воле!" (с. 224). Автор завидует обезьяньему вожаку, который не боится.
Результат запугивания и сопутствующего ему страха, ощущения своей беззащитности, утраты душевного равновесия — ненаписанные книги. Битов повествует о бескровной форме насилия над человеком, одном из множества проявлений несостоявшегося, неосуществленного.
Версии того, что было бы и что написалось сейчас, смешение времен, самоповторение, обрывки мыслей усиливают ощущение хаоса, царящего в душе автора. Текст начинает разбегаться во все стороны, творится почти механически, обнаруживает упадок сил, растерянность, тоску.
Мешает писать феномен "deja vu": "Ждешь, потому что ты предопределен, потому что ты описан, потому что внутри описания ты находишься. Я не ждал самих обезьян — я попал внутрь текста, описывающего ожидание их. Это — то самое, когда не ты, а с тобой что-то происходит. То, от чего вся литература. Это — состав. Литературу не пишут и не читают, когда становятся частью ее состава. Это то самое, изысканно именуемое державою*, когда кажется, что точь-в-точь это мгновение уже было — и это пространство, и это время, и ты в нем, что ты завис в этом, бывалом и неузна-
* Сноска самого Битова вносит поправку: "У автора — дежа вю. Замечательная ошибка наборщика! — А. Б." (с. 354). Сохранение в тексте неправильного написания — момент игры с читателем; ссылка на наборщика в сноске — скорее всего мистификация писателя, заостряющего таким образом внимание на новом для многих понятии.
В числе игровых приемов, используемых Битовым, — и зачеркнутая фраза на с. 354, как бы по невнимательности перенесенная из черновика в беловой текст.
ваемом, вечном мгновении навсегда. Было, уже было... Конечно, было! Обычное узнавание ненаписанного текста" (с. 354).
Так конкретизируется в произведении представление о трудности похода за "золотым руном" и переживаниях автора-"командира", который; преодолевая страх, усталость, сомнения, продолжает путь.
Битовский текст обнаруживает тенденцию перетекания традиционного типа письма в постмодернистский. Начав с литературно-философской эссеистики "Птиц", автор приходит к деконструктивизму "Ожидания обезьян".
Данный момент проакцентирован в интерпретации Александра Великанова.