Наши партнеры

https://forum.zaymex.ru/
inflatable castle
Беспроцентные кредиты

Цель конкретной символизации в сновидениях

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПРИСПОСАБЛИВАЮЩЕЕСЯ ЭГО И СНОВИДЕНИЯ

13. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ФЕНОМЕНОЛОГИЯ СНОВИДЕНИЯ

Из последних критических замечаний относительно теории Фрейда некоторые из наиболее конструктивных основывались на разграничении метапсихологии и клинической теории психоанализа Джоржем Клейном (G.Klein, 1976). Клейн считал, что метапсихология и клиническая теория берут свое начало от двух совершенно отличных сфер обоснования. Метапсихология имеет дело с предполагаемым материальным субстратом человеческого переживания и поэтому лежит в рамках естественной науки о безличных механизмах, аппаратах разрядки и движущих энергиях. В противоположность этому, клиническая теория, берущая свое начало от психоаналитической ситуации и направляющая психоаналитическую практику, имеет дело с интенциональностью, сознательными и бессознательными целями и личностным значением субъективных переживаний. Клейн захотел разделить метапсихологическую и клиническую концепции и оставить в качестве законного содержания психоаналитической теории только последнюю.

В этом разделе статьи мы вначале кратко прокомментируем две теории работы сновидения Фрейда — метапсихологическую и клиническую. Затем мы предложим клиническую психоаналитическую теорию цели конкретной символизации в сновидениях, основанную на психоаналитической феноменологической конструкции.

Метапсихологическая теория работы сновидения Фрейда наиболее четко изложена в главе 7 «Толкования сновидений» (1900). Там работа сновидения (за исключением вторичной переработки) концептуализируется как целенаправленное механическое следствие процесса, посредством которого предсознательные мысли получают энергетический заряд от бессознательного желания, «стремящегося найти выход» (с.605). Работа сновидения осуществляется, когда предсознательные мысли «поступают в бессознательное» (с.594) и в связи с этим автоматически «становятся субъектом первичного психического процесса» (с.603).

В противоположность этому механистическому взгляду на работу сновидения, в главе «Искажение в сновидениях» появляются зачатки клинической теории, подчеркивающей преднамеренный и целенаправленный характер работы сновидения. Здесь работа сновидения рассматривается как «преднамеренная и являющаяся способом сокрытия» (с. 141) и маскировки с целью защиты. В этих строках легко можно видеть, что цензором сновидения выступает сам сновидец, активно преобразующий содержание и значение переживаний для того, чтобы защитится от прямого осознания запретных желаний.

Зарождающаяся клиническая теория работы сновидения, подчеркивающая ее защитную цель, преимущественно касается процесса смещения и, возможно, также конденсации. Она практически не освещает то, что мы считаем наиболее характерной и центральной особенностью процесса сновидения — использование наделенных галлюцинаторной яркостью конкретных перцептивных образов для символизации абстрактных мыслей, ощущений и субъективных состояний. Фрейд объяснял эти особенности сновидений всецело метапсихологически: он полагал, что «галлюцинаторное возрождение ... перцептивных образов» (с.543) является результатом «топологической регрессии» (с.548) возбуждения от моторной части психического аппарата к сенсорной. Таким образом, по мнению Фрейда, образный и галлюцинаторный характер сновидений являлся нецеленаправленным механическим следствием разрядки психической энергии во время сна. В противоположность этому, наша теория мира представлений склоняет к предположению, что конкретная символизация в сновидениях и их результирующая галлюцинаторная яркость служат важной и фундаментальной цели сновидца и что понимание этой цели может прояснить значение и необходимость сновидения.

Чтобы развить этот тезис, вначале необходимо кратко коснуться проблемы человеческой мотивации. Мы понимаем психоаналитическую феноменологию как методологическую систему интерпретирующих принципов для руководства исследований значения человеческого поведения и переживаний. Она скорее пытается пролить свет на многочисленные сознательные и бессознательные цели (Klein, 1976) или личные причины (Schafer, 1976), заставляющие человека стремиться к актуализации составляющих его мир конфигураций «я» и объекта, чем формулировать основные безличные мотивационные движущие силы психического аппарата. Эти конфигурации могут, в различной степени, удовлетворять лелеемые желания и настойчивые стремления, обеспечивать моральное руководство и самонаказание, способствовать адаптации к сложным реалиям, исправлять или восстанавливать поврежденные или потерянные образы «я» и объекта, а также служить защитной цели — предотвращать кристаллизацию в сознании других вызывающих страх образов. В конструкцию сновидения может вносить свой вклад любая из этих мотиваций или все они, и для терапевтического использования интерпретации сновидения существенно важно определить относительную мотивационную выраженность или порядок очередности многочисленных целей, которым служит сновидение.

Кроме того, исследования мира представлений привели нас к предположению существования дополнительного, более общего мотивационного принципа, вышестоящего по отношению к личным целям, а именно: необходимость сохранять организацию переживания является центральным мотивом в определении образа человеческого поведения (Atwood и Stolorow,1981). И именно здесь мы можем раскрыть фундаментальную цель конкретной символизации в сновидениях. Когда конфигурации восприятия «я» и другого находят символизацию в конкретных перцептивных образах и посредством этого выражаются с галлюцинаторной яркостью, убеждение сновидца в достоверности и реальности этих конфигураций получает мощное подкрепление. В конце концов, воспринимать — значит верить. Возрождая во время сна самую базисную и эмоционально непреодолимую форму осознания — посредством сенсорной перцепции — сновидение подтверждает и упрочивает центральные организующие структуры субъективной жизни сновидца. Мы утверждали, что сновидения выступают стражами психической структуры и выполняют это существенно важное назначение посредством конкретной символизации3.

Наше утверждение о том, что символизация сновидения служит для поддержания организации переживания, можно понимать как имеющее два различных значения применительно к двум широким классам сновидений (конечно же, многие сновидения сочетают в себе черты обоих классов). В некоторых сновидениях конкретные символы служат для актуализации отдельной организации переживания, в которой инсценируются и подтверждаются особые конфигурации «я» и объекта, требующиеся по множеству причин. Сновидения этого первого класса чаще всего появляются в контексте прочно установившегося интрапсихического конфликта. В этих сновидениях обычно наблюдается большое расхождение между манифестными образами и латентным значением, потому что при их построении заметную роль играли цели защиты и маскировки. Наш подход к таким сновидениям включает то, что раньше мы назвали клинической теорией работы сновидения Фрейда, в особенности ее последующий, учитывающий принцип множественного функционирования современный вариант (Waelder, 1936; Arlow и Brenner, 1964). Как говорилось в предшествующем разделе, мы также дополнили классический подход сосредоточением внимания на темах сновидения и их ассоциативном развитии с целью получения дополнительных способов обнаружения специфических конфигураций «я» и объекта, актуализированных и замаскированных символизмом сновидения.

У другого класса сновидений конкретные символы служат не только для актуализации частных конфигураций переживания, сколько для поддержания психической организации в целом. Сновидения этого второго класса наиболее часто появляются в контексте задержек и нарушений развития, в результате которых структуризация представительного мира остается незавершенной, ненадежной и уязвимой для агрессивных разрушений (Stolorow и Lachmann, 1980). В этих сновидениях различие между манифестным и латентным содержанием намного менее заметно, потому что маскирующая цель была не такой выраженной. Вместо этого яркие перцептивные образы сновидения служат восстановлению или поддержанию структурной целостности и стабильности субъективного мира, которому угрожает дезинтеграция. У людей с серьезными нарушениями в формировании психической структуры конкретизация может служить аналогичной цели также и в их бодрствующей жизни, причем не только в форме иллюзий и галлюцинаций, но и в конкретных поведенческих проявлениях, часто деструктивного или сексуального характера, требующихся для поддержания связности и неразрывности раскалывающегося чувства «я» или другого (Kghut, 1971, 1977; Stolorow и Lachmann, 1980; Atwood и Stolorow, 1981).

Важной подгруппой этого второго класса сновидений, где конкретные символы служа для поддержания психической организации в целом, являются обсуждавшиеся Кохутом (Kohut, 1977) «сновидения состояния «я». Эти сновидения в своих манифестных образах рисуют «страх сновидца перед встречей с неуправляемым увеличением напряжения или его боязнь растворения «я» (с.09). Кохут предполагает, что само действие изображения этих архаичных состояний «я» в сновидении в минимально замаскированной форме «представляет сбой попытку справиться с психической опасностью путем преобразования пугающих анонимных процессов в поддающиеся описанию зрительные образы» (с. 109). Сокаридес (Socarides, 1980) обнаружил, что аналогичной цели служат сновидения, прямо рисующие извращенные сексуальные поведенческие проявления, сходные с таковыми, свойственными сновидцу в бодрствующей жизни. Галлюцинаторная визуализация перверсии во время сна, как и само извращенное поведенческое проявление, поддерживает чувство «я» и защищает от опасности его исчезновения.

По нашему мнению, основная цель перцептивных образов сновидений состояния «я» заключается не в том, чтобы сделать анонмные психические процессы подлежащими описанию. Ярко представляя ощущение повреждения «я», символы сновидения выдвигают сотояние «я» на передний план осознания с такой убедительностью и реальностью, которые могут сопутствовать только восприятию. Образы сновидения, подобно ипохондрическим симптомам, одновременно инкапсулируют угрозу «я» и воплощают конкретизирующее усилие восстановления «я» (Stolorow и Lachmann, 1980, гл.7). Таким образом, сновидения состояния «я» представляют самый важный пример нашего общего тезиса, касающегося центральной роли конкретизации в поддержании организации переживания.

Вернуться к оглавлению