Наши партнеры
Глава 2. Теория и техники терапевтического анализа
Специфика терапевтического анализа диктует модифицированные формы работы с сопротивлением и психологическими защитами клиентов. Это касается прежде всего интерпретаций указанных феноменов. В отличие от толкований классического типа, когда аналитик стремится найти причины сопротивления или защиты в раннем детском опыте, в рамках описываемого подхода важны интерпретации, связанные с актуальным состоянием личности и психики пациента. Толкование служит прежде всего целям сознательной переработки патогенного содержания, а его понимание должно способствовать изменению позиции клиента. Однако для успеха анализа одних только актуальных интерпретаций недостаточно, а углубление в предысторию проблемы может сделать его затяжным. Тут нужна, что называется, золотая середина.
Сопротивление в широком психоаналитическом контексте понимается как специфическая установка пациента на отвержение знаний, полученных в результате интерпретации бессознательных содержаний и вытесненных влечений. Многие терапевты упускают из виду, что это сопротивление не столько аналитику, сколько его действиям, так что наличие мощного сопротивления свидетельствует как о силе Я пациента (благодаря которой негативные аспекты внутреннего и межличностного опыта продолжают оставаться вытесненными и подавленными), так и, возможно, о не совсем адекватном или малоэффективном терапевтическом воздействии. Сопротивление возвращению вытесненного нуждается в специальных пояснениях, трансферентное сопротивление — в эмпатии и поддержке со стороны терапевта в роли открытого и доверительного участника аналитического процесса. Одним словом, "сопротивление больных чрезвычайно разнообразно, в высшей степени утонченно, часто трудно распознается, постоянно меняет форму своего проявления" [75, с. 182]. Эти слова Фрейда справедливы и по сей день.
В терапевтическом анализе, как правило, из многочисленных форм сопротивления особенно "досадными" являются, во-первых, так называемые явные или открытые13 формы сопротивления, проявляющиеся во всевозможных нарушениях правил терапевтической работы и ее распорядка, а во-вторых — сопротивления, обусловленные вторичной выгодой от заболевания. Явное сопротивление может полностью дезорганизовать анализ и превратить его в нечто среднее между ссорой влюбленных ("наверное, ты меня не любишь") и семейной разборкой ("ты опять не сделал-(а) то-то и то-то — потому что ты такой-сякой"). Как пишут Х.Томэ и Х.Кэхеле, "эти грубые нарушения создают впечатление сознательного и намеренного саботажа и задевают особо чувствительные места аналитика. Некоторые из форм вышеупомянутого поведения, такие, как опоздания, пропуск занятий, подрывают аналитическую работу и предполагают глобальные интерпретации, которые в лучшем случае становятся воспитательными мерами или в худшем случае ведут к борьбе за власть" [67, т.1, с. 155].
Вторичная выгода от болезни — это особое положение, "режим наибольшего благоприятствования", на которые претендует клиент в связи с имеющимися у него симптомами или проблемами. Всем известны отъявленные истерички, у которых "слабое сердце и такая ранимая психика", великовозрастные "дети", демонстрирующие свою инфантильность в широком социальном окружении, агрессивные психопаты, которых "нельзя трогать, потому что они слишком возбудимы" и так далее. По моим наблюдениям, клиенты с выраженной заинтересованностью во вторичной выгоде ориентированы на то, чтобы продолжать получать ее в анализе — теперь уже в форме вторичной выгоды от терапии,
Этот интересный феномен я впервые обнаружила, столкнувшись с клиентом Е., который сделал себе из психотерапии образ жизни. Молодой человек, совмещавший заочное обучение с сезонной работой, производил впечатление дисгармоничной и неадекватной в социуме личности, хотя на теоретических занятиях по психологическому консультированию и психотерапии демонстрировал недюжинную эрудицию. С первых дней знакомства с господином Е. как со студентом я слышала от него неоднократные просьбы пройти индивидуальную терапию. Он стал особенно настойчив после того, как я сказала, что своих студентов консультирую бесплатно.
Попытка начать работу с господином Е. была весьма специфической — он напрочь не желал идентифицироваться с ролью клиента, а хотел лишь рассказывать о том, как много терапевтических групп различной ориентации успел посетить и как мало ему помогло участие в этих группах. На вопрос о том, в чем же состоит его проблема, он не сумел (или не захотел) ответить, а когда я спросила, не является ли ею навязчивое желание проходить психотерапию снова и снова, просто промолчал. Тогда я спросила, зачем он столь настойчиво "рвался" в клиенты. Господин Е. ответил: "Ну как же, я еще ни разу не пробовал юнгианский анализ сновидений". Вопрос "А зачем?" так и остался без ответа.
В дальнейшей групповой работе со студентами, среди которых был и господин Е., я обратила внимание на его агрессивно-неадекватное поведение. Было очевидно, что эта агрессия — типичный acting out, отыгрывание вовне. Но ведь анализ даже не начинался — я просто отказала г-ну Е., не найдя возможности работать с ним как терапевт. Я решила мягко игнорировать эту агрессию, в результате чего Е. демонстративно покинул учебную группу. Остальные студенты пояснили, что такое поведение господина Е. вызвано тем, что я отказалась "психоанализировать" его.
На следующее групповое занятие г-н Е. пришел как ни в чем не бывало и стал настойчиво предлагать себя в качестве клиента. Я предложила ему прокомментировать мотивы своего желания. Господин Е. с готовностью ответил: "Но Вы сами предложили вызваться тому, у кого есть проблема". Я предложила ему как-то обозначить свою проблему. "Но Вы должны сделать это сами — это же Вы психоаналитик, а не я" — ответил Е. Я спросила, что по этому поводу думает группа. Сокурсники господина Е. наперебой стали говорить, что его проблема состоит в том, что он хочет показать всем, какой он "ас" в психотерапии. После того, как все высказались, я проинтерпретировала поведение г-на Е. как желание самоутвердиться в роли клиента и добавила, что у него это, видимо, верный способ вызывать интерес к собственной личности и ощущать свою значимость. Господин Е. нехотя признал это. Опыт дальнейшего взаимодействия с ним подтвердил справедливость такой интерпретации.
В терапевтическом анализе полезно различать сопротивления, исходящие из Сверх-Я (совести, чувства вины, боязни социального неодобрения) клиента, и собственно сопротивления Эго. Последние (сопротивление осознанию вытесненного) требуют содержательных интерпретаций, тщательного реконструирования переживаний клиента, тогда как первые могут быть преодолены на уровне базовых терапевтических установок (безоценочного принятия, конфиденциальности, эмпатии). Иногда тревогу, связанную с обостренной чувствительностью Сверх-Я, может преодолеть вовремя осуществленное самораскрытие терапевта. Не всегда нужно ревностно соблюдать принцип "бесстрастного зеркала" — обеспокоенному родителю или неуверенному супругу можно рассказать о том, как терапевт разрешает собственные проблемы в этой сфере. Для принятия правильного решения (где, когда и в какой форме стоит это делать) нужен опыт, но бывает достаточно простой тактичности и чувства меры.
Психологической защитой принято называть широкий круг поведенческих реакций личности, не обязательно имеющих отношение к психопатологии. Это присущие каждому человеку устойчивые способы восприятия и переживания мира, в процессе которых отдельные аспекты действительности изменяются, искажаются. В отечественной психологии феномены, относящиеся к защитам, описываются как субъективные характеристики образа восприятия. Процессы взаимодействия с реальностью могут иметь защитную функцию, и это вполне естественно. Люди стремятся в той или иной степени смягчить негативные и угрожающие влияния социального окружения, защититься от несправедливой или резкой критики, не замечают многих досадных и неприятных событий.
Однако искажение реальности не должно быть настолько сильным, чтобы с его помощью можно было отгородиться от подлинной действительности и жить иллюзиями. Устойчивая привычка не замечать неприятные факты и события, считая их чем-то не стоящим внимания, может постепенно привести к полному краху жизненных планов. Психоаналитическая традиция рассматривает защиты в контексте их интенсивности и дереализующей, искажающей интенции. Психологическая защита создает проблемы как в случаях, когда она чрезмерно деформирует реальность, так и при недостаточности — последнее чревато психотической декомпенсацией личности.
Защиты тесно связаны с эго индивида, его сознательным Я. Ж.Лапланш и Ж.-Б.Понталис определяют психологическую защиту как "совокупность действий, нацеленных на уменьшение или устранение любого изменения, угрожающего цельности и устойчивости биопсихологического индивида. Поскольку эта устойчивость воплощается вЯ, которое всячески стремится ее сохранить, его можно считать ставкой и действующим лицом в этом процессе" — пишут они [37, с. 145]. Психологические защиты рассматриваются в психоанализе не только как важнейшие функции эго, но и как его структурные элементы с выраженным индивидуальным своеобразием сочетаний и проявлений.
Работа с защитами предполагает акцент на познавательных возможностях клиента, тогда как трасферентные отношения больше затрагивают эмоциональную сферу. В качестве привычных способов формирования субъективной психической реальности (картины мира, каким он кажется индивиду) психологические защиты поддерживают Я-концепцию и неразрывно связаны с системой ценностей личности. Конкретизация субъективной истины выглядит (и поначалу является) работой мысли, однако очень скоро превращается в эмоциональную, пристрастную, личностно вовлеченную деятельность. Основные проблемы при анализе защит обусловлены не столько противоречиями между субъективной и объективной реальностью, сколько противостоянием двух субъективных реальностей — клиента и терапевта. Первый при каждом удобном случае приписывает "неудобные" аспекты действительности субъективизму аналитика, второй же зачастую рассматривает свою точку зрения как полностью объективную.
Эта трудность разрешима только в случае, когда терапевт хорошо знает теоретические аспекты данной проблемы и умеет отделять один тип защиты от другого. Четкое представление о природе и функциях психологических зашит, с моей точки зрения, абсолютно необходимо любому психотерапевту, даже не являющемуся психоаналитиком. Умение распознавать и интерпретировать защиты столь же необходимо в работе с людьми, как эмпатия, безоценочность, конфиденциальность и другие базовые терапевтические установки.
Я приведу классификацию защитных механизмов как они представлены в работе Н.Мак-Вильямс [41]. Она делит зашиты по принципу их локализации на первичные иди примитивные, располагающиеся между Я и внешним миром, и вторичные или зрелые, предохраняющие личность от внутри- и межсистемных конфликтов14. К числу первичных защит относятся примитивная изоляция, отрицание, всемогущий контроль, примитивная идеализация и обесценивание, расщепление эго, диссоциация, проекция, интроекция и проективная идентификация. Характерной особенностью примитивных защитных механизмов является их автоматический бессознательный характер ("мгновенное включение") и отсутствие связи с принципом реальности. Можно сказать, что примитивные защиты работают на уровне первичного процесса, не допуская в сознание материал, против которого они направлены. Первичные защиты соответствуют ранней стадии развития объектных отношений, так называемой параноидно-шизоидной позиции15, на которой индивид не в состоянии воспринимать амбивалентные характеристики и свойства окружающей реальности, рассматривая внешний мир как только хороший или исключительно плохой. Более подробно теория объектных отношений изложена в пятой главе, а сейчас нас интересуют лишь сами защитные механизмы,
Большинство примитивных защит в силу своей архаичной и довербальной природы представляются клиентам естественным аспектом психического функционирования. Хотя картина мира, возникающая в сознании индивида с большим количеством незрелых защит, весьма противоречива и содержит множество упущений, сам человек не склонен обращать на это внимание, даже в тех случаях, когда у него возникают серьезные проблемы. Его мышлению присущи особенности, выделенные Л.Леви-Брюлем и Ж.Пиаже в качестве характеристик первобытного (до-логического) мышления и ранних стадий развития интеллекта у детей — нечувствительность к противоречию, артификализм16, вывод "от частного к частному, минуя общее".
Клиенты, предпочитающие примитивные защиты, составляют особую категорию. Они редко пользуются симпатией окружающих, ибо слишком настойчиво навязывают им предвзятую картину своих взаимоотношений с людьми. Субъективно "корыстный" характер их представлений о себе и других весьма прозрачен. Стиль использования примитивных защит чаще всего агрессивный. Приведу характерный пример.
Госпожа Ж. обратилась за помощью в связи проблемой воспитания дочери. По ее словам, 14-летняя девочка была неуправляемой, уходила из дому, ночевала на вокзале, попрошайничала, месяцами не посещала школу. Я сразу обратила внимание на абсолютно негативное описание ребенка: в течение часа мать рассказывала о своей дочери только плохое, неоднократно подчеркивала ее тупость, упрямство, неблагодарность, называла позором семьи и т.п. Это позволило высказать следующее предположение:
Т: Вы, видимо, не любите свою дочь?
К: Да, не люблю. Да и за что ее любить, если она себя так ведет?
Т: Вы говорили ей об этом?
К: Конечно, говорила.
Т: Тогда поведение Вашей дочери выглядит естественным и закономерным — она уходит, убегает из дому, где ее не любят и всячески подчеркивают, что она скверная, хуже своего младшего брата, не заслуживает доверия.
К: Но ведь я забочусь о ней!
Т: Вы называете заботой желание контролировать поведение девочки, "пресекать" любые ее намерения. И в то же время утверждаете, что Ваша главная цель — помочь ей, наладить с ней нормальные отношения.
К: Конечно! Ради этого я даже пошла учиться на психолога.
Т: Но зачем налаживать нормальные отношения с тем, кого не любишь?
К: Как это не любишь! Она ведь моя дочь!
Т: Но Вы сами об этом только что сказали.
К: Я такого не говорила. Я всю жизнь дочери посвятила, и сейчас ни сил, ни времени не жалею... (истерические рыдания).
Попытка терапевта интерпретировать истерику как скрытое признание вины успеха не имела. Клиентка настойчиво утверждала, что плачет она из жалости к себе и от трудной жизни, оттого, что старается сделать для дочери все, а той ничего не нужно — она не любит свою мать, и точка. Многочисленные противоречия в своем рассказе госпожа Ж. продолжала начисто отрицать.
На одном из следующих сеансов г-жа Ж. рассказала эпизод, относящийся к началу учебы девочки в школе. Она случайно увидела дочь у игровых автоматов, стала спрашивать, откуда у нее деньги. Далее произошла безобразная сцена скандала и побоев, она обвинила семилетнего ребенка в воровстве, привела в школу, позорила перед одноклассниками и учительницей. Позже выяснилось, что денег девочка не крала.
Т: Что произошло после?
К: Да ничего. Училась она средне, упрямилась, не хотела отвечать на уроках, даже если выучила.
Т: Но ведь этот случай был настоящим потрясением для первоклассницы. Дети очень зависимы от мнения товарищей, первой учительницы.
К: По-Вашему, я не должна была выяснить, откуда у девочки деньги на игру? Ведь я мать! Я в ответе за ее поведение.
Т: Вы не сожалеете о содеянном? Не раскаиваетесь?
К: Вы просто не знаете, каким упрямым и скрытным созданием она была уже в первом классе! Вечно хитрила, что-то утаивала, врала...
Т: Скажите, Вы не связываете поведение Вашей дочери с тем, как Вы относитесь к ней?
К: Как это?
Т: Вы часто ведете себя несправедливо и предвзято по отношению к дочери.
К: Да ничего подобного! Я всеми силами старалась сделать из нее человека.
Отрицание, обесценивание и примитивная идеализация, многочисленные проекции, свойственные этой клиентке, полностью исказили ее восприятие поведения и личности дочери. Их отношения зашли в тупик, из которого мать пыталась вырваться посредством истерических реакций, а дочь — демонстрируя асоциальный образ жизни. Аналитическая работа с госпожой Ж. оказалась безрезультатной, поскольку в основе ее обращения за помощью лежала попытка самоутвердиться через демонстрацию собственный страданий. Изменить эту мотивацию мне не удалось, единственным итогом было некоторое снижение интенсивности ее истерического поведения в учебной группе.
Вторичные защиты характеризуются более специфичным действием (направлены только на чувства или на конкретные аспекты восприятия и переживаний) и обязательным участием мышления. Они в меньшей степени искажают и деформируют реальность, более адаптивны и почти всегда могут быть опознаны по наличию рациональных и рационализирующих компонентов. Так удобно быть разумным, иметь хорошие объяснения на все случаи жизни и находить логические основания для того, чтобы делать только то, что хочется, или вообще ничего не дедать. По сравнению с примитивными зрелые защиты легче осознаются; как правило, клиенты признают их наличие, но не очень склонны что-либо менять в своем поведении и привычных способах действия.
По-видимому, устойчивость вторичных защит к терапевтическому влиянию обусловлена тем, что многие клиенты склонны отождествлять невротические защиты с собственным Я. Ж.Лакан не зря определял Я (Воображаемое) как сумму всех защит и сопротивлений, свойственных индивиду, как отчуждающую иллюзию, которая занимает место между природным естеством человека (влечениями) и окружающей действительностью. Анна Фрейд в классической работе "Я и механизмы защиты" пишет:
"В отдельные периоды жизни и в соответствии со своей собственной конкретной структурой индивидуальное Я выбирает то один, то другой способ защиты — это может быть вытеснение, смещение, перестановка и т.д. — и может использовать его как в своем конфликте с инстинктами, так и в защите от высвобождения аффекта. Если мы знаем, как конкретный пациент стремится защититься от всплывания своих инстинктивных импульсов, мы можем составить представление о его возможной установке по отношению к собственным нежелательным аффектам. Если же у какого-либо пациента ярко выражены конкретные формы трансформации аффектов, такие, как полное вытеснение эмоций, отрицание и т.д., нас не удивит, если он применит те же самые способы для защиты от своих инстинктивных импульсов и свободных ассоциаций. Я остается одним и тем же, и во всех своих конфликтах оно более или менее последовательно в использовании имеющихся в его распоряжении защитных средств" [71, с.30].
К числу вторичных защит относят вытеснение, регрессию, рационализацию и интеллектуализацию, изоляцию, морализацию, раздельное мышление, аннулирование, смещение, поворот против себя, идентификацию, реактивное образование, реверсию, отыгрывание, сексуализа-цию и сублимацию. Все они в той или иной степени являются "уловками сознания", посредством которых оно оберегает себя от столкновения с нежелательными аспектами реальности — как внешней, так и внутренней. 06щим для всех вторичных защит будет также стремление справиться с аффектами (сильными чувствами и переживаниями) посредством интеллекта, рационализирующего мышления, благодаря которому клиент способен найти разумное логическое объяснение для сколь угодно противоречивых действий и поступков.
Вытеснение или мотивированное забывание неприятных событий, негативных чувств и переживаний встречается очень часто. Вытеснение может быть мощным или слабым, особенно сильно подавляется материал, связанный с инцестуозными влечениями, перверсивными склонностями и т.п. "Сигналом" к вытеснению является обычно чувство тревоги, пусть даже и не локализованное — в этом случае эго прибегнет к тотальному подавлению всего, что хотя бы в малой степени связано с вызывающей тревогу проблемой. Строго говоря, вытеснение создает неудобства не столько само по себе, сколько в случаях, когда репрессия недостаточно надежно удерживает в бессознательном то, чему там надлежит оставаться. Это, в свою очередь, вызывает тревогу, которая снова заставляет прибегнуть к вытеснению, и круг замыкается. О.Маурер назвал данное явление "невротическим парадоксом", оно часто лежит в основе истерического невроза.
В практике терапевтического анализа клиенты хорошо реагируют на интерпретации, касающиеся вытесненных травм, фрустрирующих ситуаций, и менее проницаемы для интерпретаций по поводу вытесненных и подавленных желаний и влечений. А поскольку для успешного использования этой защиты необходимо сильное и устойчивое эго ("слабые" личности предпочитают изоляцию и отрицание), то терапевт часто сталкивается с упрямым нежеланием признать наличие вытесненных мотивов, чувств, желаний. В этом случае может помочь конкретный пример с анализом вытеснения того, что было предметом обсуждения на одном из предыдущих сеансов. Так, один из клиентов темпераментно рассказывал об обиде, которую нанес ему начальник в день юбилея. При следующей встрече он настойчиво утверждал, что юбилей прошел очень хорошо и сопровождался только приятными переживаниями. Когда я напомнила про обиду, он искренне удивился — откуда я знаю? Уж не рассказал ли мне эту историю кто-нибудь из его недоброжелательно настроенных сослуживцев?
Регрессия или возврат к более ранним способам психического функционирования (формам мышления, способам поведения и действия, типам объектных отношений) бывает очень разнообразной. Подробное обсуждение ее видов и механизмов содержится в [37, с.418-420]. Возврат к прошлому, в особенности к раннему детскому опыту считается необходимым условием успешности психоанализа, однако в психодинамической терапии это требование не возводится в абсолют. При терапевтическом анализе мы не ожидаем глубокой регрессии клиента, чтобы воспроизвести условия формирования невротического симптома, а обычно сталкиваемся с нею после точных и прямых, "резких" интерпретаций, в результате которых тщательно скрываемые бессознательные импульсы становятся доступными сознанию. Клиенты склонны реагировать регрессией на успешно прогрессирующее лечение, и понимание этого факта помогает аналитику быть более терпеливым к ее проявлениям. Личности, злоупотребляющие регрессией и использующие ее в большинстве сложных жизненных ситуаций, рассматриваются как инфантильные, незрелые.
Рационализацию, интеллектуализацию, морализацию и раздельное мышление можно рассматривать как различные формы участия мышления и логики в искажении реальности при ее восприятии и осмыслении. Рационализируя, человек подыскивает хорошие и разумные причины для тех своих действий и поступков, которые выполнены на основе бессознательных мотивов и влечений, осуждаемых суперэго. Рационализация — очень естественный процесс, большинство людей склонны рационализировать свои неудачи и промахи, объясняя их действием объективных причин. Процесс рационализации лежит в основе так называемой фундаментальной ошибки каузальной атрибуции — феномена, многократно описанного в социальной психологии, "двойного стандарта" человеческого поведения: если я сделал что-то хорошее, это моя заслуга, а если плохое — так уж получилось из-за случайного стечения обстоятельств. Если же нечто хорошее сделал мой враг или соперник, то это случайность, а вот его промахи вполне закономерны, он полностью ответственен за них.
Морализация — это рационализация, зашедшая намного дальше: клиент подыскивает уже не причины, объясняющие его поведение, а основания которые просто обязывают его поступать именно так, и никак иначе. Мнимые резоны превращаются в неукоснительные моральные требования: "Хорошо ли для аспиранта, если я воздержусь от критики его слабого и беспомощного научного доклада? Ведь это мой прямой долг, иначе он так и будет считать себя успешным". В морализации активно участвует суперэго клиента. Эта защита является хорошо продуманной и трудна для терапевтического вмешательства: клиент, убежденный в том, что он не просто напивается каждый вечер, а наказывает таким образом свою жену за бездушие и черствость, будет отметать любые интерпретации. Основная стратегия в таких случаях — снова и снова показывать клиенту, что его интеллектуальные увертки никак не меняют существующего положения дел, а уровень дискомфорта в ситуациях, где используется рационализация, продолжает расти.
Интеллектуализация — это отделение чувств от мыслей, а переживаний — от поведения. При таком виде защиты клиент признает наличие у себя отрицательных чувств, но не реагирует на них: "да, я сержусь на него, но это не мешает нам сотрудничать", "я испытываю некоторую обиду, но мое хорошее отношение к жене остается прежним". Внешне такое поведение выглядит сдержанным и уравновешенным, на самом же деле клиенты блокируют сильные чувства, не позволяют себе признаться в них и отреагируют "исподтишка". Интеллектуализацию часто используют подростки, чтобы выглядеть неуязвимыми, к ней склонны прибегать люди, стремящиеся производить впечатление мужественных, бесстрастных и хладнокровных.
Раздельное мышление (компартментализация) свойственно людям, рационально использующим диссоциативные процессы; в случае этой защиты противоречивые чувства или стремления существуют порознь, независимо друг от друга: человек считает алкоголь злом и осуждает пьяниц, но позволяет себе время от времени выпивать. К этому механизму часто прибегают родители, безусловно запрещающие детям вещи, которыми наслаждаются сами (курение, порнофильмы и т.п.). Используя компартментализацию, человек может придерживаться двух и более идей или форм поведения, конфликтующих друг с другом, не осознавая их противоречия или даже взаимоисключающего характера. Так, женщина, которую преследовали серьезные неудачи в семейной жизни, являвшиеся источником выраженного истерического невроза, считала себя прекрасным преподавателем психологии семейных отношений и настойчиво стремилась расширить круг своих слушателей. Она искренне удивилась вопросу, не является ли ее поведение компенсаторным, и никак не могла понять, "причем тут одно к другому".
Аннулирование сводится к магическому уничтожению чувства вины или стыда посредством действий, которые как бы "уравновешивают" ранее совершенные проступки. При этом компенсаторная природа "магического" поведения, равно как и желание искупить или загладить эффект содеянного ранее, совершенно не осознается. В терапии хорошо известен феномен гипертрофированной активности и повышенной сговорчивости клиента на сеансе, следующем после сильно сопротивляющегося поведения или срыва. На бытовом уровне аннулирование встречается очень часто и служит поводом для жалоб типа "какое-то время после дебоша муж ведет себя как ангея, но никогда не просит прощения и даже не желает об этом говорить, а потом снова напивается, и все повторяется сначала".
Защитное аннулирование лежит в основе ритуальных действий, связанных с искуплением грехов. Одна клиентка неожиданно испытала сильное огорчение и разочарование после дня рождения, когда получила множество цветов и знаков внимания от своих младших коллег. Она смогла понять это чувство, лишь интерпретировав их действия как ритуальные, в то время как сама она предпочла бы откровенное признание проблем, существующих в отношениях с товарищами по работе.
Поворот против себя — защитный механизм, с помощью которого клиенты пытаются совладать с чувствами ненависти и гнева, направленными на значимых людей. Такие чувства направляются на самих себя, и клиент чувствует себя в большей безопасности — ведь идеализированный другой остается неприкосновенным. К тому же всегда есть шанс услышать от него похвалу и поддержку, ободрение, что не так уж ты и плох. В раннем детстве причиной защиты "поворотом" может быть агрессия против любимой матери или обожаемого старшего брата. Одна из моих клиенток любила представлять себя в черном цвете, искренне считая, что если я (вдруг, не дай Бог!) ее не люблю, то лишь потому, что она этого заслуживает. В основе поворота лежит очень простая логика: если отношения со Значимым Другим — величайшая ценность, то лучше не подрывать их негативной критикой или сомнениями, а сразу признать себя плохим (грязным, жадным, грубым, глупым и т.д.), чтобы не рисковать — и не признаться в том, насколько ты зависим от них или вовсе не заслуживаешь таких отношений в принципе.
Близким к повороту против себя по сути и смыслу является реактивное образование. Эта защита состоит в том, что субъект заставляет себя испытывать чувство, противоположное подлинному — любовь вместо ненависти, восхищение вместо пренебрежения. Интересно, что за десять лет аналитической практики мне ни разу не встретилось реактивное образование "в сильной позиции" — замена позитивного чувства негативным. Зато обратных ситуаций бывало множество — видимо, отрицательные переживания оцениваются большинством клиентов как более угрожающие и опасные для самооценки.
Описывать идентификацию нет особой необходимости—с различными вариациями этого защитного механизма сталкивался любой психотерапевт. Она может быть проективной (субъект отождествляется с объектом собственной проекции), анаклитической (стремится быть похожим на уверенного в себе человека), нарциссической -
при этом происходит отождествление с чертами Я-идеала личности. Идентификация с агрессором — это защитная тенденция уподобить себя страшному, пугающему объекту; так часто происходит, например, в подростковых компаниях, где более слабые ребята идентифицируют себя с сильными лидерами. В литературе описаны случаи, когда заложники, захваченные бандитами, отождествлялись с их позицией, требованиями и моралью даже вопреки собственным интересам.
Идентификация — это универсальное защитное средство, используемое в широком круге социально значимых ситуаций. Как и большинство защитных механизмов, она имеет множество положительных аспектов и лежит в основе эмпатии, эмоционального научения, поддерживающего поведения. Механизм идентификации является компонентом многих высших человеческих способностей и качеств — любви, долга, самоотверженного служения идеалам, гражданского мужества и других. Способностью к идентификации во многом обусловлены изменения, происходящие с личностью в результате обучения или терапии.
Отыгрывание (обусловленное личностью аналитика или ходом терапии поведение, которое клиент не решается осуществить прямо на сеансе и выносит за рамки терапевтических отношений) может иметь самые разные формы. Чаще всего отыгрываются различные аспекты трансферентных отношений (любовь или ненависть к аналитику, ревность, зависть, инцестуозные влечения). Чувства, порождаемые трансфером, неуместно проявляются в различных сферах жизни клиента, а затем становятся предметом обсуждения в анализе. Так в косвенной форме они выражаются тому, кому, собственно, и предназначены.
Иногда отыгрывание происходит и в процессе терапии — клиент на текущем сеансе находится во власти чувств, испытанных ранее, и ведет себя в соответствии с ними, как бы "припоминая" аналитику прошлые грехи. Сталкиваясь с сильными, интенсивными чувствами и переживаниями клиента, всегда стоит обсудить то, в каких формах, где и когда он будет их отреагировать. Такое обсуждение иногда снимает проблему отреагирования в целом, так как является, по существу, одной из его форм. Очень трудно анализировать чересчур импульсивных людей, которые не способны наблюдать за чувствами, не выражая их в действиях и поступках. В этих случаях более эффективна гештальт-терапия, психодрама и т.п.
Сексуализацию или эротизацию можно рассматривать как частный случай отыгрывания, при этом личность пытается справиться с тревогой, сопровождающей ее действия, с помощью сексуальных фантазий. Отношения зависимости сексуализируются наиболее часто, и далеко не все порождаемые при этом сценарии являются патологическими. Что же касается таких феноменов, как юношеская влюбленность в учителей, сексуализапия фигур политиков, известных спортсменов или актеров, то они общеизвестны. Механизм эротизации — основа основ рекламы, шоу-бизнеса, почти любой пропаганды и т.п.
Реверсия — это очень своеобразная защита, при которой субъект и объект меняются местами. Например, испытывая потребность в восхищении со стороны окружающих, человек может активно восхвалять кого-либо другого и, бессознательно идентифицируясь со своим кумиром, подчеркивая свою реальную или воображаемую близость к нему, отчасти удовлетворяет эту потребность. Хорошо известно поведение женщин, соблюдающих строгую диету, — часто они любят готовить, настойчиво потчуют вкусными блюдами друзей и членов семьи и испытывают громадное удовлетворение, глядя как другие много и с аппетитом едят. Некоторые пациенты справляются с дискомфортом во время терапии тем, что сами делают попытки анализировать терапевта. В учебно-аналитических группах механизм реверсии является мощным положительным фактором, способствует созданию атмосферы делового сотрудничества и взаимной доброжелательности.
Сублимация или возвышение либидо до стремления к целям, не связанным с сексуальным удовлетворением и иными примитивными удовольствиями, — фундаментальная человеческая способность, лежащая, по Фрейду, в основе цивилизации и духовной культуры. В программной работе "Судьбы влечений" (1905) основоположник психоанализа утверждает, что сублимация (наряду с обращением на себя, превращением в противоположное и вытеснением) — один из четырех основных путей развития психики. Тремя годами позже, в специальной статье, посвященной связи между сексуальным влечением, сублимацией и неврозом17, он конкретизирует свою мысль:
"Развитие сексуального инстинкта идет от аутоэротизма к поиску объекта любви и от автономии эрогенных зон к их подчинению половым органам, служащим процессу размножения. В ходе развития часть доставляемого собственным телом сексуального возбуждения делается избыточной, подавляется и, в благоприятных случаях, подвергается сублимации. Таким образом, годные для культурной работы силы выигрываются преимущественно посредством подавления извращений сексуального инстинкта" [74, с.20, архаизмы убраны мною — Н.К.].
Как видим, сублимация не является, в строгом смысле слова, психологической защитой. Это, скорее, механизм, обеспечивающий нормальное и адекватное личностное функционирование, "узаконенный" обществом способ утилизации (катектирования) либидо. О защитных функциях сублимации можно говорить в тех случаях, когда она затрагивает не чрезмерные аспекты сексуальной энергии, или предлагает социально одобряемые, культурно значимые формы реализации влечений, слабо связанные с их непосредственным объектом. Например, робкий юноша, благоговеющий перед женщинами, увлеченный любовной поэзией или галантной живописью, но отчаянно боящийся реальных контактов со сверстницами, использует сублимацию для снятия избыточного напряжения. Или (хрестоматийный пример) — эротические, чувственные картины на религиозную тему, написанные исповедующими аскетизм художниками.
Знание природы психологических защит и их разновидностей позволяет терапевту лучше ориентироваться в бессознательных основах поведения клиента и помогает представить себе структуру той части его Я, которая участвует в процессах самопредъявления. Ведь вступая в значимые отношения, индивид тщательно оберегает именно те аспекты своей личности, которые особо ценны и уязвимы, ибо связываются с экзистенциальными основами его индивидуального бытия. Иными словами, защиты располагаются "прямо над" теми личностными образованиями, что функционируют патологически и являются источниками проблем.
В терапевтическом анализе работа с защитами чаще всего составляет "второй план" терапии, тогда как первый занят исследованием генезиса проблем клиента и пониманием вклада бессознательных содержаний в этот процесс. Чаще всего защиты рассматриваются сперва как факторы, мешающие пониманию аналитических интерпретаций, а потом уже — как основания психологических и личностных трудностей. Поскольку для клиента защиты суть обычные и привычные способы взаимодействия с миром и другими людьми, то их интерпретации должно предшествовать описание конкретных, четких форм защитного поведения. Терапевт, встречающий упорное сопротивление, может начать с поведенческой картины, а уж потом определять ее как ту или иную защиту.
Препятствия анализу можно схематически отразить следующим образом:
Однако терапевтическая работа должна включать как анализ, так и синтез — иначе эффективность терапии невелика. А для этого необходимо иметь развернутое представление о личности в целом, нужна теоретическая модель становления и развития ее активности. Анализ защит и сопротивлений диктует тактику терапевтического вмешательства, а выработка стратегии требует более системных знаний и представлений о бессознательной природе внутренней динамики личностных структур. Поэтому следующая глава будет посвящена обзору основных положений глубинной психологии, в особенности тех, которые определяются классической линией развития фрейдовского психоанализа.