Наши партнеры
Глава 6. Структурно-аналитический подход в терапии
В этой главе я попытаюсь изложить основные принципы структурного психоанализа Ж.Лакана. Точнее, свое понимание лакановской теории и возможностей ее приложения в терапевтической работе. В полной мере осознавая собственные ограничения, я все же хочу привлечь внимание отечественных психотерапевтов к парадигме, существенно отличающейся от классической. Предлагаемые Лаканом и его школой методы сокращают время, необходимое для анализа, и позволяют получить необычные результаты. Конечно, пересказ лакановской теории будет несколько упрощенным, но другого способа излагать по-настоящему сложные идеи пока что не придумали.
Так уж повелось, что немногие российские специалисты по структурному психоанализу (прежде всего Н.С.Автономова) неоднократно подчеркивали недоступность лакановского подхода — высокую сложность теории, невозможность полноценного знакомства с практическими приложениями, языковые трудности и т.п. Однако в последние годы ситуация изменилась: появились квалифицированные переводы трудов Лакана [33-36], Россия получила представительство в Ассоциации Фонда Фрейдовского Поля (профессиональное сообщество структурных психоаналитиков), да и психологическая культура обрела необходимую степень готовности воспринять теорию и практику лакановской школы.
Немалую роль в этих процессах сыграло и знакомство наших ученых с достижениями современного постструктурализма и постмодернизма. Идеи Лакана трудно понять, не зная работ Р.Барта, Ж.Бодрийяра, Ж.Делеза, Ж.Дерриды, П.Клоссовски, Ю.Кристевой, Ж.-Ф.Лиота-ра, Ж.-Л.Нанси, М.Фуко и других известных мыслителей последней четверти XX века. Я намеренно перечисляю исключительно французские имена, потому что структурный психоанализ — это, помимо всего прочего, очень французская психоаналитическая школа.
Французская философская мысль, вероятно, составляет главное "открытие" расширяющегося пространства постсоветского гуманитарного знания. К сожалению, отечественные психологи (в отличие от философов, литературоведов, лингвистов, социологов) оказались в стороне от этого мощного направления. Кроме того, как замечает И.М.Чубаров, пониманию структуралистских и постмодернистских идей очень мешает столь свойственное нашей ментальности стремление критиковать, "разоблачать" чужие тексты, особенно необычные или трудные для восприятия:
"Действительно, наша ситуация такова, что не способствует никакой передаче кодов, смыслов западной европейской мысли, тем более делезовской. Она всячески препятствует такого рода передаче, диалогу. У нас нет того, что в последней делезовской книге (совместно с Гваттари) описано как ситуация общения друзей. В случае обмена мнениями у нас преобладают интонации разоблачения, приговора, даже уничтожения оппонента. У нас нет основы, позволившей бы общаться на уровне какого-то реального соперничества, то есть на уровне экспериментов мысли. А именно это помогло бы нам не только понять Делеза, но и принять его дискурс в нашу ситуацию, в нашу культуру, хоть как-то соотнести с другими работающими здесь способами мысли и письма" [70, с.316].
Тем не менее, отсутствие у большинства отечественных психологов интереса к структурному психоанализу для меня остается трудно объяснимым. Ведь это "выносит" психологическую теорию и практику "за скобки" европейской традиции познания. К.Апель [102] показал, что в истории западной философии можно выделить три периода: онтологический, эпистемологический и лингвистический. По Апелю, онтологический период в философии простирается от Платона до Декарта и связан с интересом к пониманию объектов самих по себе и отсутствием такового к познающему субъекту. Следующий период в философии — эпистемологический — длится от Декарта до Канта. В течение него центральный интерес философии переместился с существования объектов к познающему субъекту или Эго. В философском дискурсе преобладают вопросы сознания и его интенциональности, психологические теории представлены работами У.Джеймса, В.Вундта, гештальт-психологов.
В начале двадцатого века фокус философии сдвинулся на проблему языка, произошел так называемый "лингвистический поворот", признавший язык первичной сферой философского анализа. На данном этапе знания сами по себе становятся объектом, влияние которого необходимо учитывать. Именно в течение этого периода усилиями Л.Витгенштейна и других представителей лингвистической философии возникают предпосылки для развития структурализма, "вершинной точкой" которого в психологии и стал психоанализ Лакана.
Благодаря лакановским идеям стало очевидно, что взаимодействия между объектами, субъектами и языком существенны* не только для психоанализа и философии, но и для всех людей в их повседневной обыденной жизни. Психоаналитики заимствуют эти философские представления и пытаются проработать их в аналитической теории и практике. Мой собственный опыт в данной области ограничен анализом дискурса и превращением симптома в фантазм.
В этой главе я хочу остановиться не столько на методах и приемах структурного анализа психотерапевтического дискурса, общие принципы которого подробно описаны в других работах [см. 23, 27] и в конце данной книги, сколько на специфическом для лакановского психоанализа приеме — конструировании фантазма. Фантазм — совер-
* Так и хочется сформулировать в духе незабвенной ленинской теории отражения: язык первичен, а сознание — вторично. Именно язык определяет бытие, а сознание - всего лишь эпифеномен "поля речи и языка".
шенно уникальный психический феномен, значение которого для психотерапии трудно переоценить. Использование фантазмов — их создание, разыгрывание иди "развинчивание" — столь же часто используется в практике терапии, как и метафорическая коммуникация. Причем это делают не только психоаналитики — трудно назвать школу или подход, свободные от фантазматических представлений. И в то же время о фантазме почти никто (за исключением, может быть, постыонгианцев) не говорит и не пишет.
Для того, чтобы у читателя сложилось правильное представление о фантазматическом характере некоторых форм психотерапевтической работы, придется изложить основные положения Лакана, касающиеся структуры и функций психического. По мере необходимости будут кратко пересказаны и другие постмодернистские идеи и представления — разумеется, в той степени, в какой мне удалось их понять. В процессе письма я все время помнила, что "в силу исключительной сложности понятий, которыми в данной области приходится оперировать, всякий, высказывающий в ней свое суждение, рискует обнаружить истинный масштаб своих умственных способностей" [36, с.9].