Наши партнеры
Глава 6. Структурно-аналитический подход в терапии
Регистр Воображаемого всем хорошо знаком. Этот способ конституирования лежит в основе того, что принято называть социальной действительностью. Воображаемое, "ряд фикций, для отдельного индивида принципиально неустранимых", является проблемой не само по себе (это обычная, нормальная жизнь, работа, общение), а лишь в тех случаях, когда в качестве артефакта изолирует, отчуждает субъекта от его собственного уникального внутреннего опыта. В равной степени это касается и процессов искажения действительности (психологические защиты и т.п.).
Впервые специфику такой воображаемой подмены описал еще Фрейд в работе "Утрата реальности при неврозе и психозе" (1924). Позднее Лакан с раздражением говорит о типичной ошибке психоаналитиков и психиатров, отождествляющих психоз с засильем воображаемого, а не с отсутствием этого регистра: "Проблема состоит не в потере реальности, а в силе, вызывающей к жизни то, что заступает ее место. Но что проку говорить с глухими {психоаналитиками классического толка — Н.К.) — проблема ведь у них уже решена: склад бутафории находится внутри, и по мере надобности ее достают оттуда" [33, с.98].
Невроз у Фрейда представлен попыткой субъекта заменить потерю реальности воображаемыми объектами фантазии и идеализированными нарциссическими отношениями. Лакановскую теорию Воображаемого в какой-то степени можно вывести из представлений о неврозоподобном характере культуры и морали [79]. Однако идеи, высказанные Фрейдом в "Недовольстве культурой", в структурном психоанализе подверглись радикальным изменениям.
По мнению постмодернистов, стратегия подмены, имитации, симуляции является главной осью современного общества. Человеческая жизнедеятельность почти не представляет Реальному возможностей для проявления, а большая часть наших социальных занятий и обязанностей описывается категорией гиперреального. Последнее, как пишет Ж.Бодрийяр, состоит из призраков реальности, которые он называет симулякрами. Симулякр — это замена реальных вещей (или чувств) подделками, причем область фальсификации затрагивает скорее смысловую сторону вещей и событий, нежели их онтологию.
Например, типичным для нашего социума проявлением супружеской любви являются подарки (цветы, парфюмерия, драгоценности). Если муж дарит все это жене вместе со своей любовью, выражая и символизируя (означивая) ее таким способом — перед нами естественная форма отношений. Если же он делает такие подарки вместо подлинного чувства, это симулякр. Любой психотерапевт неоднократно слышал подобные жалобы и взаимные претензии супругов.
Симулякры обладают определенной властью, прежде всего в сфере регулирования ценностей. Бодрийяр пишет:
"Симулякры — это не просто игра знаков, в них заключены также особые социальные отношения и особая инстанция власти... Имеется тесная связь между иезуитской покорностью души (perinde ас cadaver) и демиургическим замыслом избавиться от природной субстанции вещей, заменив ее субстанцией синтетической. Как и подчиненный организации человек, вещи обретают при этом идеальную функциональность трупа. Здесь уже заложена вся технология и технокра-тия — презумпция идеальной поддельности мира, которая находит себе выражение в изобретении универсального вещества и в универсальной комбинаторике веществ" [7, с. 116].
В сфере душевной жизни симулякр особо сильно стремится представить себя более реальным, чем сама реальность. Главное здесь — не столько имитация, сколько претензия на бытие. Истерические личности сплошь и рядом непомерно раздувают "мифы об истоках" и знаки (стигматы) реальности, осуществляют бешенную эскалацию вторичной истины, объективности и аутентичности. Терапевтическая конфронтация не всегда может остановить, пресечь симуляционное моделирование, ибо, как уже говорилось, в нашем обществе симуляция широкомасштабна, обычна и типична.
Настолько, что сама реальность вынуждена совпадать с моделями симуляции. Симулякры уже давно более реальны, чем вещи, более значимы,чем слова. Они ценятся больше, чем действительность, и более желанны, поскольку просто люди (ценности, желания, чувства) далеко не так красочны, престижны и вездесущи, как рекламируемые повсюду симулякры. У естественного, природного человека нет потребности в абсолютно свежем дыхании. Более подробно о таких вещах можно прочесть хотя бы у В. Пелевина в "Generation П."
Одним из наиболее массовых симулякров современности (наряду с поп-искусством, рекламой, дайджестами и т.п.) служит порнография. Первоначально порнографию объясняли как результат сублимации сексуальных инстинктов, однако место, занятое ею в современной культуре, заставляет пересмотреть эту слишком простую теорию. По мнению постмодернистов, основной фантазм, реализующийся в порнографии (Сьюзен Зонтаг использует понятие "порнографическое воображение"), — не фантазм секса (Реального), а поглощение его гиперреальностью, симулякром. Вуайеризм48 порнография, говорит Бодрийяр, — это не сексуальный вуайеризм, но вуайеризм представления и его утраты, головокружение от утраты сцены и вторжения непристойного:
"Непристойность выжигает и истребляет свои объекты. Это взгляд со слишком близкого расстояния: вы видите то, чего никогда не видели, — вы никогда не видели, как функционирует ваш пол; вы не видели этого со столь близкого расстояния, да и вообще не видели — к счастью для вас. Все это слишком правдиво, слишком близко, чтобы стать правдой. И как раз это-то и зачаровывает: избыток реальности, гиперреальность вещи" [5, с.333].
Лакан помещает порнографию среди феноменов Реального, вписанных в психотический дискурс. Поскольку "бесполезно заниматься поисками того, какие фантазмы
(перверсивные49, фетишистские, первосцены) таятся в порнографии, ибо они блокированы ею же вследствие переизбытка реальности", порнографию можно рассматривать как вторжение реальной сексуальной экзистенции в регистр Воображаемого — по аналогии с перверсией, которая есть вторжение сексуального в Символическое. В работе "Перверсия, влечение и дискурс" (1963) Лакан пишет:
"Перверт — структуралист в глубине души, ибо он постоянно пытается привнести себя в сексуальную сферу Другого, символизирующего не только закон, но и любовь. Преобладание в садомазохистских отношениях униформы, сценариев и договоров выражает желание перверта отнести собственную сексуальность на уровень социо-Символического порядка, бросая вызов существованию Другого.
Перверсии, реализуя стремление выполнять роль отца, чаще всего используют эротизацию закона и языка. Можно сказать, что садист на Символическом уровне пытается подтвердить заключение: "Это я — Другой закона и желания" [114, р.171].
Иными словами, порнография — это "ручная" перверсия, которую может себе позволить нормальный (невротический, а не психотический) субъект. В своем эссе, посвященном порнографическому воображению, Сьюзен Зонтаг определяет порнографию "как общепринятый симптом сексуальной ущербности либо отклонения у ее производителей и потребителей" [22, с.65]. Поэтому встреча с элитными образцами психотического конститу-ирования, которые могут проходить по ведомству порнографии (например, романы Ж.Батая или "Мальдорор" Лотреамона) оборачивается для "нормального невротика" не удовольствием, а культурным шоком.
В отличие от порнографических или рекламных симулякров (часто совпадающих друг с другом) символизированное Реальное — та же порнолатрическая (блудопоклонническая) проза Ж.Батая или повести М-Лейриса — только начинают вторгаться в постсоветское культурное пространство. Так что фантазм как форма символического конституирования по-прежнему продолжает ассоциироваться с психической патологией, а психотерапевты все еще путают его с симптомом.