Наши партнеры
Глава 7. Современные представления об анализе сновидений
Самодовлеющий характер образов сновидения, их автономия, признаваемая не только Хиллманом, но и другими постюнгианцами, не исключают, а предполагают широкое использование в работе с ними процедур амплификации (обогащения). Этот метод, придуманный очень давно и доведенный до совершенства аналитическими психологами, почему-то сравнительно мало используется психоаналитиками других школ. Как правило, психотерапевт, работающий со сновидением или серией снов, не преминет поинтересоваться ассоциациями клиента, но крайне редко предлагает ему обсудить даже явно напрашивающиеся мифологические, религиозные или культурные параллели к исследуемому материалу.
Это связано с общими различиями в методологии и технике толкования сновидений. Начало расхождений восходит к теоретическим разногласиям Фрейда и Юнга.
Написанная последним в 1912 г. работа "Метаморфозы и символы либидо" фактически содержит в себе одно большое расширительное толкование психической энергии, весьма далекое от фрейдовского "сексуального редукционизма". Юнг хорошо понимал, что пропаганда собственной точки зрения будет стоить ему дружбы с Фрейдом, но его твердая убежденность в правильности своих взглядов уже тогда была непоколебимой.
От этой книги и можно вести отсчет истории разработки амплификативного метода. Примерно в то же время в одной из лекций, прочитанных в Университете Фордхэма, Юнг четко формулирует необходимость использования в анализе сновидений исторических и культурных параллелей. Сравнивая этот процесс с пониманием символики обряда крещения, он пишет:
"Точно так же поступает аналитик со сновидением: он собирает исторические параллели, даже самые отдаленные и, притом, для каждой части сновидения отдельно, стараясь создать психологическую историю сна и лежащий в основе его значений. При такой монографической обработке сновидения, как и при анализе обряда крещения, мы глубоко вникаем в удивительно тонкое и замысловатое сплетение бессознательных детерминант, обретая при этом понимание их, сравнимое только с историческим пониманием действия, которое мы до сих пор привыкли рассматривать весьма односторонне и поверхностно" [96, с.81].
Лучше, пожалуй и не скажешь. Разумеется, в процессе психоаналитического анализа нельзя забывать о влиянии актуальных впечатлений (то, что Фрейд называл "дневными остатками"), трансферентной динамики и т.п. Но архетипическая символика, трансформированная культурными установками клиента, не менее важна и значима. Именно последняя и проясняется посредством амплификации.
Интересно, что аналитические психологи намерено игнорируют или резко критикуют те немногие фрейдовские работы, в которых сравнительно-исторические и культурно-антропологические параллели служат опорой для ряда концептуальных теоретических положений психоанализа. Юнг с возмущением говорит о "фантастических допущениях теории тотемов и табу". Возможно, это связано с тем, что стиль амплификаций Фрейда принципиально иной, и преследуют они другие цели.
Со времен юнговских "Метаморфоз" прошло много лет, и набор источников, из которых можно черпать сравнения и проводить культурные параллели, существенно расширился. Наряду с классической для юнгианства мифологической, религиозной или алхимической символикой современные психотерапевты широко используют исторические сказания и легенды, эпос различных народов, литературу, живопись и любые другие виды художественного творчества. Все зависит от эрудиции терапевта и индивидуальных предпочтений клиента.
Разумеется, целительный потенциал легенд и историй востребован не только в психотерапии.Из многочисленных сообщений я знаю, что юнгианские принципы в их, так сказать, "диком" (дилетантском) варианте используются повсеместно, и очень разными людьми. Поклонники триллеров и "саспенсов"67, читатели всякого рода "фэнтези", фанатики компьютерных игр, "идущие путями Кастанеды", наркоманы всех мастей — кого только нет в рядах стихийных практиков имагинативных психотерапевтических техник. Исцеляющий вымысел все равно работает. Об этом свидетельствует хотя бы взрыв популярности таких писателей, как ХЛ.Борхес, М.Павич, Дж.Фаулз, У.Эко, наконец, неутомимый и весьма профессионально продвинутый в соответствующих сферах знания М.Элиаде.
Так что амплифицирующие техники не ограничены в своих ресурсах. А ведь совсем недавно, лет десять-пятнадцать назад, в распоряжении отечественных читателей были разве что "Альтист Данилов" Вл. Орлова, да восстановленный в правах М.Булгаков. Теперь подходящим книгам и кинофильмам просто несть числа. Конечно, признанные мастера жанра — такие, как С. Дали, А. Хичкок, В.Пелевин или Дж-Р.Р.Толкиен, — предоставляют большее разнообразие различным формам имагинативной активности, но теперь каждый может найти себе подходящее основание для архетипического проецирования, понимания и разрешения собственных проблем.
В терапевтическом анализе, особенно при толковании сновидений, не стоит сдерживать себя в использовании религиозных и мифологических параллелей, фольклорных сюжетов и мотивов — нужно только убедиться в том, что клиент владеет соответствующим контекстом. Конечно, проще всего обращаться к подходящим литературным произведениям или фильмам. При необходимости легенду, историю или поэтический эпизод, непосредственно соотносящийся с терапевтической ситуацией, можно рассказать прямо в процессе терапевтического анализа.
В моей практике был случай, когда клиент настолько хорошо воспринял процедуру амплификации содержания сновидений, что очень быстро научился использовать ее самостоятельно и тем самым существенно сократил объем терапевтической работы. У г-на Я., молодого человека лет тридцати, было, по его словам, множество проблем в отношениях с девушками. Несмотря на демонстрацию горячего желания работать и полного доверия к аналитику, клиент никак не мог связно рассказать, в чем же, собственно, эти проблемы состоят.
На терапии он пересказал несколько эпизодов, касающихся знакомых девушек. Их суть сводилась к тому, что все они "какие-то не такие". Господин Я. подчеркивал, что подружек и приятельниц у него много, и отношения с ними, в том числе и сексуальные, не вызывают особых трудностей. Но все эти отношения его не удовлетворяют, "стоящих женщин вокруг нет", "все они одинаковые и сразу видно, чего им хочется". Я заметила, что он рассказывает весьма скучно. "Вот-вот, — обрадовался г-н Я., — все дело именно в этом. Все скучно, все повторяется и безмерно надоело".
Было очевидно, что клиент не говорит всей правды, и многое из того, что он рассказывает — вещи надуманные и придуманные. Поэтому я предложила рассказать сновидение. На следующем сеансе г-н Я. рассказал сон, как две капли воды похожий на то, что он говорил и раньше: какой-то город, в нем множество девушек, он ходит между ним, рассматривает и никак не может то ли кого-то выбрать, то ли узнать... Я заподозрила, что и сновидение он тоже выдумал.
Здесь я хочу сделать небольшое отступление. За годы терапевтической работы я много занималась анализом сновидений, и моя первая книга была посвящена именно этому. Я уверена, что сновидение выдумать нельзя. То есть можно насочинять множество невероятных историй, но при их выслушивании сразу возникает ощущение неправды. Конечно, люди часто изменяют детали своих сновидений, многое забывают и присочиняют лишнее, но все это отличается от выдумки в чистом виде. В лучшем случае, можно скомбинировать несколько эпизодов в один сон, но это тоже легко прояснить в процессе анализа. Одним словом, опытный терапевт всегда может отличить настоящее сновидение от вымысла.
В описываемом случае вряд ли стоило идти на прямую конфронтацию — скорее всего, это было бы неэффективно. Я решила поступить иначе. "В Вашей жизни явно не хватает романтики, — сказала я. — Давайте привнесем ее прямо в терапию. Вот здесь у меня — очень необычная книга, она называется "Хазарский словарь". Я буду брать свои интерпретации прямо из нее". Г-н Я. отнесся к моей идее с недоверием, но вынужден был согласиться. Далее в своем рассказе я буду выделять курсивом все цитаты, взятые из романа М.Павича68. По поводу сновидения я прочла клиенту следующее:
Однажды весной принцесса Атех сказала: — Я привыкла к своим мыслям, как к своим платьям. В талии они всегда одной ширины, и я вижу их повсюду, даже на перекрестках. И что хуже всего — за ними уже и перекрестков не видно.
Клиент вздрогнул — символическая интерпретация сумела обойти его защиты. Он заинтересовался, кто такая эта принцесса Атех, и я продолжила:
Атех была прекрасна и набожна, и буквы были ей к лицу, а на столе ее всегда стояли разные соли, все семь, и она, прежде чем взять кусок рыбы, обмакивала пальцы каждый раз в другую
соль. Говорят, что, как и солей, было у нее семь лиц. Кроме того, каждое утро она превращала свое лицо в новое, ранее невиданное. Другие считают, что Атех вообще не была красивой, однако она научилась перед зеркалом придавать своему лицу такое выражение и так владеть его чертами, что создавалось впечатление красоты. Эта искусственная красота требовала от нее стольких усилий, что, как только принцесса оставалась одна, красота ее рассыпалась так же, как ее соль.
Господин Я. помолчал, а потом сказал, что у него бывают и другие сны — в которых девушки находятся за оградой, так что он не может к ним приблизиться. "Но я понимаю при этом, что так они не смогут на меня наброситься, что я в безопасности," — говорил он. Комментарий был таким:
К поясу принцессы Атех, которая помогла еврейскому участнику хазарской полемики, всегда был подвешен череп ее любовника Мокадасы аль-Сафера, и этот череп она кормила перченой землей и поила соленой водой, а в глазные отверстия сажала васильки, чтобы он и на том свете мог видеть голубое.
"Да, это интересная книга, — сказал мой клиент. — А как Вы знаете, из какого места следует читать?" Я ответила, что хорошо знаю роман и часто использую его в процессе анализа сновидений.
На следующий сеанс г-н Я. принес "Хазарский словарь" и сообщил, что прочел эту книгу несколько раз и, в свою очередь, хочет мне из нее кое-что процитировать:
Принцесса Атех могла войти в сон человека моложе ее на тысячу лет, любую вещь она могла послать тому, кто видел ее во сне, сталь же надежно, как с гонцом на коне, которого поили вином, — только намного, намного быстрее... Описывается один такой поступок принцессы Атех. Однажды она взяла в рот ключ от своей опочивальни и стала ждать, пока не услышала музыку и слабый голос молодой женщины, который произнес:
— Поступки в человеческой жизни похожи на еду, а мысли и чувства — на приправы. Плохо придется тому, кто посолит черешню или польет уксусом пирожное...
Когда прозвучали эти слова, ключ исчез изо рта принцессы, и она, как говорят, знала, что так произошла замена. Ключ но-
пал к тому, к кому обращался голос во сне, а слова в обмен на ключ достались принцессе Атех.
Установившаяся таким образом система метафорического опосредования позволила нам продуктивно работать. Господин Я. рассказал еще несколько сновидений, весьма прозрачно иллюстрировавших его бессознательные страхи, связанные с женщинами. Мои толкования, выдержанные в классическом духе, он сам дополнял подходящими аллюзиями из "Хазарского словаря", и в дальнейшем любые сложности, связанные с переносом, мы успешно преодолевали при помощи архетипических фантазий М.Павича.
В качестве еще одного примера амплификации в работе со сновидением хочу привести некоторые параллели к своему собственному сну, приведенному в параграфе 7.3. Думаю, что вполне имею на это право — книга подходит к концу, алфавит клиентов исчерпан от А до Я и нужен какой-то завершающий эпизод. Пусть им станут мои размышления по поводу собственного фантазма.
Источник, откуда взяты все образы и значения — книга И.Кальвино "Незримые города". О них рассказывает великому Кубла-хану знаменитый путешественник Марко Поло. "В жизни любого венценосца наступает миг, когда после триумфа великих побед, завоевания огромных территорий и покорения целых народов им внезапно овладевает опустошенность, меланхолия и чувство горечи". Рано или поздно схожие переживания возникают, наверное, у всех — и тогда бывает очень кстати сменить привычное окружение. Всегда можно перенестись в другое место — это самое простое средство от усталости, разочарования и тоски. Вот о таких других местах, а точнее — Других городах (в лакановском смысле этого термина) и рассказывает Марко Поло, а Итало Кальвино группирует его истории в такие разделы: "города и память", "города и желания", "города и обмены", "города и взгляд", "города и названия", "города и мертвые", "города и небо".
Сновидение начинается с того, что я медленно — и одновременно очень стремительно — падаю (или погружаюсь) вниз, в темноту. Но есть нечто вроде золотой сетки, которая меня поддерживает, хотя больше всего это похоже на летящих вниз птиц. Падение-полет — очень давний элемент внутреннего опыта, я помню это ощущение лет с трех-четырех. Характерное ощущение смеси наслаждения и страха связано в сновидении с необходимостью вернуться — неясно, как это сделать. Но не стоит забывать и ощущение непрочности. Например, так:
"Если вы мне поверите, я буду очень доволен. Теперь я расскажу об Октавии, городе-паутине. Между двух крутых гор есть пропасть, над которой и находится город, прикрепленный к обеим вершинам канатами и цепями и соединенный внутри лестницами. Приходится осторожно ступать по деревянным перекладинам так, чтобы не попасть ногой в пустоту между ними, или же цепляться за ячейки пеньковой сети. Внизу не видно ничего на многие сотни метров: под ногами проплывают тучи, под которыми находится дно пропасти...
Жизнь обитателей подвешенной над пропастью Октавии более определенна, чем в других городах. Им хорошо известно, что прочность их сети ограничена и имеет свои пределы" [26, с.96-97].
Прочность сети — это и метафора моих терапевтических умений. Сетка в сновидении золотая. Хорошо, если разорвавшись, она обернется стаей птиц. Наверное, так иносказательно обозначается фантазм. Понимание и использование фантазмов в процессе терапии, падение-полет, удовольствие, смешанное со страхом.
И все-таки сетка нужна. Нужны прочные связи и соответствия между различными теориями, направлениями, концепциями. Их знание поддержит любого начинающего психотерапевта, а со временем приходит понимание относительности, ограниченности возможностей любой теории. Приходит опыт и уверенность в себе:
"В Эрсилии для того, чтобы обозначить отношения родства, обмена, взаимозависимости или передачи прав, жители протягивают между домами белые, черные, серые или черно-белые бечевки. Когда их становится так много, что между ними уже невозможно пройти, жигпе^т переезжают в другое место, и по-
еле разборки домов остаются лишь столбы с натянутыми между ними бечевками "'[16, с, 98].
Образ сетки, переплетающихся нитей — очень емкий, он прекрасно подходит для работы терапевта. В числе напрашивающихся ассоциаций — "плетение словес", сеть коннотаций, маскирующая отверстия и лазейки, через которые можно ускользнуть. Да и сами хитросплетения бессознательных влечений и мотивов, их лабиринт — и призванное отразить и понять их сложное переплетение действий и ходов аналитика. Подземные переходы глубин бессознательной психики, зловонные ямы перверсивной сексуальности и бездонные пропасти одержимости архетипом:
"В Смеральдине, городе на воде, сеть каналов накладывается и пересекается с сетью улиц. Чтобы добраться от одного места к другому, всегда можно выбрать между сухопутной дорогой и лодкой, но поскольку в Смеральдине самый короткий путь пролегает не по прямой линии, а по зигзагообразной, которая затем разветвляется во множество других, для прохожего существует не два, а множество путей...
Как и повсюду, тайные и авантюрные дела натыкаются здесь на самые серьезные препятствия. В Смеральдине кошки, воры и тайные любовники выбирают самый непродолжительный путь, перепрыгивая с крыши на крышу, соскакивая с террас на балконы и огибая водосточные трубы, словно канатоходцы.
В самом низу, в темноте клоак гуськом пробегают крысы, заговорщики и контрабандисты; их головы высовываются из канализационных люков и коллекторов, они шастают у стен глухих переулков, перетаскивая от одного тайника к другому куски сыра, запрещенные товары, бочонки с пушечным порохом и пересекая компактно построенный город по лабиринту его подземных коммуникаций" [26, с. 112-113].
Пойдем дальше, в глубину сна. В ней я пробую вернуться, выбраться. Это получается, но я последовательно оказываюсь во многих местах, некоторые их них напоминают реальные пейзажи, некоторые — совершенно фантастичны. Они захватывают меня, и я неопределенно долго перехожу из одного места в другое. А потом понимаю, что иду по кругу. Может быть, вот так:
"Если бы, ступив на землю Труды, я не прочитал написанного большими буквами названия города, то подумал бы, что вернулся в аэропорт, из которого вылетел. Пригороды, по которым нас провозили, ничем не отличались от других, и в них были точно такие же желтые и зеленые дома. Следуя точно таким же указателям, мы проезжали по тем же дорогам и площадям. В витринах магазинов центральной части города были выставлены те же товары в тех же упаковках, а сами магазины имели те же вывески...
К чему было приезжать в Труду? — подумал я. И сразу же приготовился к отъезду'.
— Можешь вылететь, когда захочешь, — сказали мне — но только ты прилетишь еще в одну, до последней мелочи похожую на эту Труду; мир покрыт одной и той же Трудой без начала и конца: меняются только названия аэропортов" [26, с.164-165].
Очень подходящее название у города.
И последняя мысль — если у меня была подходящая (нужная? правильная? та самая?) книга, то нашелся бы человек, который вывел бы меня на поверхность. Тоска по идеалу — идеальной работе, идеальной лекции, идеальной книге присутствует всегда:
"В Версавии распространено следующее верование: будто в небесах существует другая Версавия, в которой отражаются все самые возвышенные чувства и благородные поступки в городе, и что если земная Версавия будет подражать небесной, она сольется с ней в единый город. Традиционно он представляется городом из массивного золота с серебряными соединениями стен и алмазными дверями домов, городом-жемчужиной в драгоценной оправе и инкрустацией... [26, с. 142].
Может быть, когда-нибудь я и напишу такую книгу.