Соколов В. Писатель как профессия
Призвание
В основе выбора писательской профессии лежат природные склонности. Это ясно, и на это мы по мере сил обратили внимание, перечисляя мотивы писательства. Однако внутренние склонности так бы и оставались внутренними склонностями или выливались в иную форму -- деревенского враля, допустим, -- если бы общество не предоставляло этой склонности соответствующего поля деятельности.
Поэтому можно сказать, добавляя почти что в форме тавтологии к перечисленным ранее мотивам еще один. Писателями становятся, потому что существует такой род деятельности, потому что общество признает его и покрывает позолотой славы. Именно этот факт вербует в ряды пишущего сословия все новые и новые кадры или пробуксовывает с вербовкой, как сейчас (в историческом аспекте весьма временно).
Путь в писатели, следовательно, в общих чертах тот же, что и путь человека к любой профессии, однако в случае с писателями все эти стандартные механизмы профессионализации приобретают весьма специфический оттенок
жизненные впечатления
О том, что есть такая профессия "писатель" большинство людей узнают из книг.
Подавляющую роль в этом играет культ писателя в обществе. Ознакомившись с Лафонтеном, Пушкин стал писать басни. Начитавшись "Генриады", он задумал шуточную поэму, содержание которой заключалось в войне между карлами и карлицами во времена Дагобера. Танский поэт Ван Вэй начал сочинять в 9 лет после того как в школе их начали знакомить с классической поэзией, а в 16 написал целую поэму "Лоянская девушка". Реймонт начал писать под впечатлением "Трилогии" Сенкевича, где пытался изобразить современный ему шляхетский мир, но постепенно перекинулся на крестьян.
советы взрослых и друзей
Такой писательский старт как советы родственников и друзей скорее тоненький ручеек, чем широкая отправная точка. Пожалуй, он значим только для детей из семей творческой интеллегенции. Что поделать, особенно в советскую эпоху так уж повелось, что дети писателей, как правило, в основном и шли в писатели. И это понятно: советские писатели, кто попадал туда официально, естественно, сладко спали и вкусно ели, не очень утруждая себя работой и неся необременительную и ни к чему не обязывающую отвественность только перед страной и своим народом.
Но этот путь через друзей и родственников навряд ли можно назвать магистральным и для любого другого общества. Нигде и никогда родители не желали своим детям творческой участи. Если правда, будто бы отец Лафонтена желал, чтобы его сын стал поэтом, то этот достойный всяческого уважения отец является исключением. Овидий, который с детства мечтал стать поэтом, писал что его пороли за такие мысли.
Серьезный прессинг на вступлении в творческую стезю предолели Вольтер, Мольер, Т. Манн -- да мало ли кто. Вольтер уже поставив свои пьесы на театре и добившись входа в аристократические салоны, так и не получил понимания от отца. Кстати справедливо заявлявшего, что поэт часто -- это нахлебник, который сидит на шее своих близких.
И даже в советские времена из творческих семей шли многие, а доходили единицы.
требования общества, выраженные в соответстующей системе обучения и профориентации
Как ни крути, а первые позыву к писательскому творчеству закладывает общая система образования. Во Франции стихосложение до сих пор является обязательным школьным предметом. Первым известными поэтическим опытами Вольтера были либретто к балетам и постановкам в иезуитском колледже, где он учился. А в 15 лет он получил награду из рук короля за латинские стихи. Такие же награды, пусть и не из королевских рук, получали за стихи на колледжской скамье Гюго и Жорес, да и многие другие. Даже в советской школе выпускались стенгазеты, учеников поощряли писать туда заметки, стихи.
При этом нужно отметить парадокс. Систему образования, которая первая побуждает к творчеству вовсе не склонна готовить писателей и поэтов. Литературное образование рассматривается как элемент общего.
Однако литература, как и наука, обладает таким собственным шармом, что многие начиная заниматься ею по обязаловке, с головой уходили туда, но уже без призов и даже элементарного понимания со стороны общества, включая близких. Так что производство писателей является скорее побочным, чем преднамеренным продуктом системы образования.
В танском Китае писание стихов было обязательным предметом образования, хотя и готовили там в основном чиновников. Однако оказываясь в опале танские аристократы удалялись в свои усадьбы и посвящали досуг чтению книг, занятиям каллиграфией, пирам и охотам. Поэты и ученые были их желанными гостями.
воля обстоятельств
И наконец, в литературу приходят волей обстоятельств: если есть на свете писатели, то так уж получается, что кто-то ими становится. Возьмите биографии большинства советских писателей. Все они начинали с газет или с других средств массовой информации: писали стишки, заметки, кто половчее репортажи, пока в один момент их не ударяла в голову мысль: а почему бы мне не заделаться писателем. Бывали эпохи, когда этому способствовала мода -- она заставляла людей определенного класса или занимающих определенное общественное положение заниматься литературным: творчеством. Здесь можно было достичь той же самой степени совершенства, что и на других общественно признанных поприщах, но можно было и перейти силой своего таланта границы моды. Иного рода стимулы породила коммерция, привнесенная начиная с XIX века в литературную жизнь. В богатых обществах некоторые писатели наживали целые состояния, что не могло уйти от внимания людей предприимчивых и ловких.
Путь каждого писателя в литературе, это, впрочем, касается и любой другой сферы деятельности, тернист и извилист. Приходит в писатели юноша с горящими глазами и мыслью как бы пострадать за правду, а через некоторое, иногда и весьма недолгое время, глядь: перед нами прожженный делец и циник. Другой начинает писать, чтобы хоть какой-то кусочек материальных благ и для себя отцепить на этом празднике жизни, и становится бескомпромиссным писателем, для которого нет ничего святее искусства.
к писательству.
О профессионализме в литературе
В русской традиции профессионализм по отношению к искусству -- это почти матерок. Поэтому необходимо рассмотреть это понятие поподробнее. В понятие профессионализма входят такие разные компоненты как
а) зарабатывание денег писательством
б) подчинение писательству своего жизненного уклада
в) создание писательского инструментария, приемов
зарабатывание денег писательством
Нужно уточнить: речь идет не совсем о том, получает ли писатель деньги за продукт своего труда, а является ли писательство для него источником дохода. Или если поставить вопрос более прямо: работает писатель на заказ или нет. Писатель может получать большие гонорары, но быть независимым от издателя: он просто приносит ему свое произведение, такое каким он посчитал нужным создать его, а уж дело издателя брать его или не брать.
И писатель может получать гроши, а то и вообще ничего не получать, но в своем творчестве полностью зависеть от заказчика: писать только то, что от него требуют или ждут. И это уже профессиональный писатель.
Явление работы на заказ отнюдь не связано только с новым временем. Профессиональные поэты и историки существовали испокон веков и должны были поставлять свой материал, скажем, к определенным событиям: коронациям, свадьбам, рождениям наследника и т. д.
Поэтический цех Газны насчитывал ок 400 поэтов, т. е. очень много, даже если учесть предрасположенность мусульманских историков к цифре 40. При персидских шахах была должность надима, который должен был подбирать стихи к празднику или совещанию. "Тот у кого должность, не должен быть надимом, а у надима не должно быть должности. Чиновник должен бояться государя, а надиму следует быть с ним непринужденным. Когда государь дал прием и вельможи разошлись, наступает черед надима".
В др Риме писатели (scribae) имели свой цех, зарабатывали себе на хлеб, составляя тексты для народных празднеств, складывая эпиталамы и эпитафии для знатных граждан, секретарствуя у государственных деятелей и выискивая всяческие иные способы заработка, известные с тех пор их коллегам в последующих поколениях и практикуемые ими по сей день
Настоящим без кавычек профессиональным литератором был Василий Тредиаковский, состоя при дворе Анны Иоанновны в звании "придворного поэта". Придворными историками были Расин и Буало, долженствовавшие освещать своим пером все торжественные события при дворе. В их обязанности входило также развлекать государя "умными беседами" (точно такие же обязанности при прусском дворе имел Лейбниц, проходивший в платежной ведомости по штату шутов и придворных музыкантов) и везде сопровождать его. Во время военной кампании во Фландрии оба этих умника вызывали презрение у всей свиты, когда вечно грязные, зачуханные они плелись в хвосте штабной колонны. А однажды Буало вызвал всеобщий смех, заявив, что он понимает, почему солдаты так рвутся в бой: они-де предпочитают смерть или ранение этим нескончаемым походным мукам.
В атавистическом виде явление придворного литератора сохранилось и сегодня, например, в должности поэта-лауреата в Англии.
Новое время внесло то изменение, что главным заказчиком стали не владетельные особы, а предприниматели, которые вкладывают деньги в издательский бизнес точно так же, как они вкладывают их в банковский оборот, гостиничный сервис или промышленное производство.
Относиться к такого рода писательству можно по-разному, но один факт нельзя сбросить со счетов: если писатель работает на заказ, он в какой-то мере отстранен от результата своего труда. Он точно так же выполняет работу, как любой профессионал, смысл, цель и результаты которой определяются не им, вернее не только им, а социальными и экономическими условиями, в которых создается литература, в частности целями издательского бизнеса.
подчинение писательству своего жизненного уклада
В отличие от человека, труд которого, пусть даже и любимый, как, скажем, у ученого, принуждаем внешними обстоятельствами, писатель работает сколько и когда хочет. Именно поэтому многие в советские времена и стремились в писатели. "В писатели, -- говорили тогда, -- попасть трудно, зато жить легко". Но как раз потому, что писатель волен писать как и когда хочет, для него очень важна самодисциплина.
Когда Бору приходила в голову идея, он становился добровольным затворником. Он с упоением писал жене "я тружусь день и ночь".
Однажды в Вене Томасу Манну кто-то сказал: "Вы, господин Манн, всегда жили вот так, - говоривший сжал руку в кулак, - а мы этак", - он расслабил и опустил пальцы. А ведь Т. Манн никогда не ходил на службу, выбирал себе удобное место жительство: захотел поселиться в Италии, поселился там. Но он всегда подчинял свою жизнь жескому распорядку.
Только не нужно думать, что это приходит само собой. Приходится прилагать большие усилия, чтобы так построить жизнь, подчинить себя тому, что ты делаешь пусть даже и по собственному выбору и в соответствии со своими желаниями. В этом смысле, получает писатель за свою работу деньги или нет, он должен быть профессионалом.
Ибн Сина "писал и днем и ночью, в любой обстановке, скрываясь от врагов и соглядатаев, в заточении, в пути, даже в военных походах, буквально не покидая седла".
эпитафии. И только когда попал в опалу, он у себя в поместье создавал сонет за сонетом своего знаменитого цикла Астрофела к Стелле. Цикл однако остался не закончен.. Ибо закончилась опала, его призвали на королевскую службу, и он с радостью отрешился от творчества ради военной карьеры, где и погиб еще молодым человеком. То есть поэзия для него не была главным делом жизни и он посвятил себя ей мимоходом, как отдохновение от скуки. Думаю в наше время такое невозможно. Чисто психологически. Мы просто другие люди. Если ты становишься писателем, то иного пути, как быть профессионалом нет.
Подчинение писательству своего жизненного уклада помогает писателю избежать соблазнов жизни. Но оно же закрывает перед ним каналы получения тех впечатлений, которые живительным потоком то ли орошают творчество, то ли питают его. Писатель на все смотрит своими профессиональными глазами, и многое в жизни пропускает, как, впрочем, и любой профессионал.
Гёте искал в Падуе книги Палладио и проглядел фрески Джотто, как не заметил их и в Ассизи, где рыскал по библиотекам и архивам в поисках алтаря Минервы.
Но есть отличие писателя от профессионала в другой сфере. Врач или даже ученый -- он врач или ученый с 9 до 6, а с 6 до 9 -- он обычный человек. Писатель же не отключается никогда. Он даже книги читает не так, как читатель.
Поэтому хорошей традицией русской литературы было сознательное вытравливаение из себя профессионала. Лев Толстой написал всего 3 романа и каждый роман он писал как новый, сознательно "забывая" все им наработанное прежде. Леонид Соловьев в старости стал писать рассказы о любви. Критики единодушны, что в них виден талант, но написано это начинающей неопытной рукой. А ведь к этому времени Соловьев уже был прославленным автором дилогии о Х. Насреддине.
И если для начинающему писателю нужно прийти к профессионализму, то для опытного стоит проблема уйти от него.
Нильс Бор называл себя "любителем": физика для меня не профессия, говаривал он, а "занятия ума". Или как говорил профессор физики в университете, где я учился: "Я не физик, я так прямо и говорю, я не физик". Уже много позднее познакомившись с провинциальными профессорами -- а многие из них с гордостью роняли подобные тирады -- меня так и подмывало сказать: "Зачем уж так прибедняться, вы в самом деле не физик". (Ср: известный анекдот "Абрам ты ведь едешь в Жмеринку?" -- "Нет, нет я еду в Жмеринку". -- "Ай, Абрам, Абрам, молод ты меня еще обманывать. Ведь я-то знаю, что ты едешь в Жмеринку").
Очень много пишут о писательском труде, часто нелегком, поглощающем все силы. В этом смысле его можно сравнить с трудом раба на галерах. Но в отличие от раба -- такой труд -- это и радость. Часто писатели писали по многу часов до изнеможения не потому, что кто-то, пусть даже и издатель стоял над ними с палкой. Более того, сами были не рады такой увлеченности. Но бросить труд, упустить творческий момент -- было бы гораздо большим несчатьем, чем тяжело работать.
Никакие муки жены, никакое горе, никакие тревоги и нежность, выражавшиеся в его собственных письмах, не могли заставить Карлейля бросить работу над Фридрихом, которая все тянулась год за годом; закончив огромный пятый том, он обнаружил, что необходим шестой. Он привез с собой в Сент Леонард большой ящик с книгами и, сидя "в маленькой каморке - окно против двери, и оба все время настежь", вполне мог работать, хотя и чувствовал себя "словно вздернутым на дыбе"
В этом смысле писательский труд -- это не наказание божье, а труд свободного человека, радость и счастье.
создание писательского инструментария, приемов
Прославленный французский актер Коклен кроме непосредственной работы над своими ролями, глубоко изучал опыт великих актеров и драматургов прошлого. Он много и внимательно читал, записывал свои мысли и соображения по поводу тех или иных пьес, творчества тех или иных писателей.
Заметим, что наработанные приемы -- мастерство -- палка о двух концах. На одном конце продуктивность и уверенность работы, на другом -- замыленность взгляда, отсутствие того что называется непосредственностью. Эта проблема особенно остро стоит перед писателем. Актер, допустим, весь здесь перед зрителем, в данный момент. Неважно, долго или мало он работал над ролью, но он должен выплеснуться весь в те несколько часов или минут, пока идет спектакль, и по ходу он может откорректировать свою игру, если что не так.
Творчество же писателя и читателя протекают в разные моменты. Это раз. При этом в разных диапазонах временной длительности. Писание обыкновенно совершается медленнее, чем чтение, особенно когда читатель опытный и может видеть фразу целиком не вчитываясь не то что в каждую букву, но даже слово или предложение. Если же пишется для декламации, то здесь восприятие также налагает свои особенности. Неудачно написанное слово можно поправить, неудачно произнесенное в соответствии с принципом воробья нет.
Художественное произведение должно писаться само собой, усилие, напряженное работа его губят. Слишком искусно сделанная вещь утомляет читателя.
И недаром Аристофан смеялся, что Еврипид сидит над каждой строчкой три дня, выворачивая наизнанку обычные слова. Готье не без издевки писал о Флобере: "Бедняга, понимаете ли, страдает от угрызений совести. Как, вы не знаете, что отравляет его жизнь? В 'Госпоже Бовари' пришлось оставить рядом два существительных в родительном падеже: une couronne de fleurs d'oranger (венок из цветов апельсинового дерева - фр.). Несчастный весь измаялся, но, как ни старался, сделать ничего не смог".
Путь в писатели
Для того чтобы какая-либо деятельность приносила доход, нужно либо устроиться на работу, либо заниматься своим делом -- бизнесом. У писателя эти требования приобретают вид специфических условий:
а) нужно иметь возможность писать
г) нужно понравиться читателю
Чтобы писать, нужно
1) нужно быть материально обеспеченным
3) нужно иметь условия для писания
Писатель и материальная обеспеченность
В общем-то литература по определению создается людьми обеспеченными. Вся великая русская литература создана праздными дворянами, вся великая французская литература создана рантье. Чтобы писать без мыслей о том, что ты будешь кушать завтра, нужно родиться богатым русским помещиком, как Лев Толстой, Тургенев или Пушкин (вечное пушкинское безденежье -- это разговор особый) или французским рантье, как Флобер или Пруст.
К сожалению, образование вообще, а всеобщее начиная с XIX века, приводит к тому, что литературу попадают люди, наделенные всеми теми неоходимыми качествами, которые нужны писателю, кроме материальной независимости. Особенностью литературной деятельности при этом является то, что в отличие от человека любой другой профессии, писатель, пока он не стал писателем -- то есть не получил профессионального статуса -- не включен в систему и, следовательно, материально никак не обеспечен в годы учений и странствий. В отличие, скажем, от ученого со стипендией в вузе и мизерным, но каким-то окладом мнс.
общества в форме игнорирования его материальных нужд. Очень многие писатели гордо принимали этот вызов. Например, Пеги, выходец из рабочей семьи, открыто осуждал материальное благополучие. Он вырос в нужде и в ней видел источник плодотворного мужества, неустанных усилии, героизма. Нужда не позволяет заснуть, облениться. Держа художника в постоянном напряжении, она возбуждает его энергию, закаляет характер, заставляет быть гордым.
Многие не выдераживали этой неравной борьбы. Самые стойкие погибали, большинство же отходило от писательского ремесла. Нужда таким образом была своеобразным отборочным фильтром для писателей, проверкой на прочность.
Бесчислено количество примеров людей литературы, не желавших писать ради материальной выгоды. "Торговать мы стихом не умели" (Г. Табидзе). Байрон счел нужным выразить Вальтеру Скотту презрение за то, что тот торгует поэзией. Правда, несколькими годами позднее он сам научился хорошо зарабатывать на своей поэзии. Однако и его слава, покрепленная характером, достигла таких размеров, что он мог позволить себе это делать, не впадая в компромиссы. Бесплатно отдавал свои фьябы актерам Гоцци. Но он хотя и был почти нищим, но ведь аристократом. А вот Флобер не был аристократом. Тем не менее он, читать которого было обязательно для любой провинциальной барышни где-нибудь в Новохряпуново, не только не зарабатывал на своих произведениях, но иногда даже доплачивал за их издание, как, например, за "Мадам Бовари", которая издателю принесла крупные барыши, автору же пришлось оплатить судебные издержки.
Разумеется, если писатель пишет на заказ, проблем у него меньше. Писательский корпус в этом случае пополняется за счет людей со стороны, то есть тех, для кого писательская деятельность была не изначальной целью в жизни, а стала продолжением их профессиональной деятельности. В коммерческом обществе такие чаще всего вербуются из журналистов. В идеологизированном обществе из идеологического аппарата. Я как-то анализировал, как пришли в литературу алтайские писатели. И все они, как один, заявились из комсомола по большей части, включая органы СМИ, куда опять же до этого попадали по линии комсомольской активности, либо из партийной среды, но уже на списании от активного руководства. Этим я не хочу набрасывать тень на плетень. Был, скажем, у нас на Алтае такой талантливый поэт Мерзликин. И то что он начинал, печатая стишки о боевой и моральной подготовки в армейской прессе, никак не бросает тень на его творчество. Кстати, совершенно свободное от коммунистической идеологии.
Вечная писательская проблема -- проблема "второй" профессии
писатель чаще всего подпадает под гнет производственного издательского процесса ли, милостей и капризов мецената ли, административный контроль ли идеологической системы, которая его содержит, и вынужден точно так же отдавать львиную долю времени и сил не тому, что ему нравиться или что считал бы нужным делать.
Если писатель не был богат, как граф Толстой или герцог Шефтсбери или опять же герцог Сен-Симон или барон Монтескье, которые годами могли шлифовать свои произведения, пиша когда и как им хочется, то единственным выходом из положения, чтобы и сытым быть и жить литературой была вторая профессия. То есть проблема второй профессии стоит остро как для начинающего писателя или писателя-любителя, так и для профессионального писателя.
Мопассан работал в Морском министерстве, пока рассказы не начали приносить ему такие доходы, что он бросил это место. А вот Гюисманс так и смог до конца жизни избавиться от чиновничьей лямки.
Зарабатывая себе на жизнь, писатель вынужденно отказывается ради экономии времени от прочих радостей, а то и потребностей жизни, сокращая время на сон, еду и пр. Валери вставал рано утром, чтобы писать, потом шел на службу, а вечера проводил в литературных компаниях где за полночь спорили о творчестве. В результате на сон оставалось не более 4 часов в сутки, и в таком режиме он жил годами.
Поэтому наиболее плодотворными для литературы были эпохи и ситуации, когда находился класс людей, которые имели возможность заниматься литературой, не думая о куске хлеба. Однако и здесь возникают проблемы. Человек, отрезанный от повседневноей жизни, так или иначе ограничен в своем опыте, что в конечном итоге привидит к творческому застою и выражаясь языком советской критики, мелкотемью. Опыт, приобретенный Прустом на больничной койке глядя в потолок, подвиг его на гигантскую эпопею, но не все же могут так и писать. И представьте себе мировую литературу, состоящую из одних Прустов, Джеймсов, Остин. Скучновато.. и чего-то бы не хватало.
"Будденброков", используя впечатления своих детства и юности в патрицианской среде ганзейского города, но отдавшись профессиональной деятельнсти он стал писать признанные гениальными, но "герметичные", лишенные воздуха жизни вещи.
Так что и здесь проблема второй профессии встает во весь свой исполинский рост.
Поэтому для писателя важно найти некоторое эквилибровое состояние между возможностью отдаваться достаточно плодотворно творчеству и иметь надежный кусок хлеба. Не всякая профессия годится писателю во вторые. Что-то сомнительно, чтобы отстояв восемь часов на конвейре, человек и физически и духовно был готов на что-то иное, кроме как напиться и уставиться в ящик, в который он в конечном итоге бездарно и сыграет.
его куском хлеба. Другими словами располагает ли общество набором профессий, годных для творческого человека.
Развитое в культурном отношении общество предлагает целый ряд занятий, словно специально созданных для творческой личности: учитель, музейный, архивный, библиотечный работник, преподаватель университета.
подрабатывать писатель, не вредя писательству.
Эмерсон долгое время работал священником. Проповеди и комментарии к Библии послужили позднее основой его знаменитых статей. Еще позднее Эмерсон разъезжал по Америке как частный лектор, сопровождая лекции продажей книг. И этим он вполне обеспечивал себя, мать и детей.
Андерсен мог жить только литературным трудом, а поскольку в маленькой Дании даже популярному писателю отнюдь не гарантировалось материальное благополучие, великий сказочник, которому противно было работать только ради денег, избрал для себя особый род литературы: он перевел ряд французских пьес и начал писать оперные либретто. Андерсен имел несколько знакомых композиторов, которые охотно сочиняли музыку на предложенные им тексты.
Брайант, амер поэт начала XIX века, получил место редакотора. "Я рад, что ему придумали такую работу, -- говорил один из его друзей. -- Брайант никогда не занимался бизнесом, он не состоял в штате никакой индустриальной или финансовой корпорации, он с отвращением относился к политике. Пост редактора -- это та работа, которая конгениальна его задаткам и стремлениям", особенно учитывая его редкую доброжелательность к людям литературных наклонностей, независимо от степени их талантливости.
XX век, устранив некоторые старые профессии для интеллектуалов, ввел новые: рекламный писатель, сценарист.. Оказавшихся в годы войны в США, Хаксли зарабатывал на жизнь, делая сценарии для Голливуда.
Писатель и наличие свободного времени
Сама по себе материальная обеспеченность еще не создает условий для писательства если нет свободного времени. Этторе Шмиц вполне успешно продолжал дело предков-негоциантов. пока литературная тоска насколько не овладела им, что он послал к чертям процветающую торговую фирму и несмотря на вопли жены и вложившегося в него тестя, с головой не нырнул в писательство. Сделав единственную уступку родственникам в виде принятия псевдонима Итало Звево, чтобы не позорить торговую марку Шмицев.
В начале XIX в русском дворянстве существовало такое явление как "архивные юноши". Русский дворянин со времен Петра I должен был служить. Сколько унижений испытал А. С. Пушкин, потому что не служил, а занимался таким никчемным делом как сочинительством. И вот, чтобы не тянуть лямку в армии, многие знатные дворяне нашли для своих отпрысков службу в Московском архиве Иностранной коллегии. Место в архиве не только было не особенно обременительным для светского недоросля-франта, но еще и открывало дорогу к дипломатической карьере. Занимались "архивные юноши" всякой ерундой. Среди обязанностей "архивных юношей" было, например, переписывание в едином формате древних грамот и договоров для их дальнейшей публикации. Причем были установлены "присутственные дни": два раза в неделю: вторник и пятница.
Мы опять возвращаемся к той мысли: для развития литературы кроме личного посыла важен общий культурный фон общества: располагает ли оно инфраструктурой культуры, способной поглотить таланты и дать толчок и простор их развитию. Московский архив как раз и был таким культурным институтом. Занимайся, чем хочешь. И дворяне занимались культурой. Именно среди "архивных юношей" было создано Общество любомудрия. В свои присутственные дни они превратили архив в настоящий историко-философский салон, сыгравший громадную роль в русской культуре.
"архивных юношей", только однажды, в первой половине 1820-х годов, Архив стал мощным очагом культуры. В остальные же времена масса сидевших там "благородных юношей" не оставила никакого следа в истории. "По большей части все они, закоренелые москвичи, редко покидали обширное и великолепное гнездо свое и преспокойно потонули в безвестности. Ни высокими добродетелями они не блистали, ни постыдными пороками не запятнались; если имели некоторые странности, то общие своему времени и месту своего жительства" (Ф. Ф. Вигель). Так, А. И. Тургенев прославился своими лукулловыми пирами и многочисленными амурными похождениями.
Хотя культура имеет завораживающее и часто отложенное влияние. Тот же Тургенев, который по его собственным словам, занимался не столько переводом документов, сколько их переносом с одного места на другое, вернулся в Архив уже зрелым мужом и там утонул в его пыли. ("Я опять роюсь в здешнем Архиве и живу с Екатериной II, Фридрихом II, Генрихом Прусским, Потемкиным, Безбородко, а еще какие сокровища! Какая свежая и блистательная история! Без сего Архива невозможно писать истории Екатерины, России, Европы. Сколько в нем истинных, сколько искренних причин и зародышей великих и важных происшествий XVIII столетия. Какая честь для дельцов того времени, и сколько апологий можно бы составить для важнейших дипломатических исторических вопросов!")
условия для писания
Они несложные: это тишина, отдельный кабинет или уединенное местечко, о времени мы уже говорили. Парадокс, но даже материальная обеспеченность порой не в состоянии этого предоставить, что порой дается людям и небогатым. Джейн Остин, сидя в гостиной родительского дома, каждый раз стыдливо прикрывала рукопись, стоило войти кому-нибудь постороннему. И она жаловалась: "Мужчины добыли себе привилегию писать уже несколько тысячелетий назад, и только в первобытных человеческих общинах поэту пришлось бы доказывать, что ему необходим укромный уголок, где бы он имел возможность сосредоточиться". (Так писала В. Вулф, хотя именно отец и брат продвинули Остин как писательницу; предоставленная себе самой, ее творения так бы и умерли в провинции).
Т. Манн свои первые рассказы писал на службе тайком, хотя , как замечает биограф, "после часов в конторе у него оставалось было достаточно свободного времени, чтобы работать над новеллами дома". Однако "квартира, где он жил с матерью, двумя сестрами и трехлетним братом и где по вечерам общительная госпожа сенаторша часто принимала гостей, была не самым удобным местом для сосредоточенного уединения".
Трудно также переоценить значение для начинающего писателя контактов с опытным. И если, как мы писали выше по существу опытный писатель ничему не сможет научить начинающего, то его значение для продвижения в литературу имеет определяющее значение. Взгляние на русскую литературу и назовите хоть одно достойное имя, которое там появилось бы без протекции старших товарищей. Очень многим помог А. М. Горький. И хотя сейчас его принято хаить вслед за Буниным, Куприным, которые справедливо помнили о его нетерпимости к чуждой литературной манере и забыли, как он вытащил их из провинциальной текучки, где утонили многие таланты, значение Горького для становления русской, особенно на перефирии литературы, было громадным. По крайней мере, все сколько-нибудь значимые сибирские писатели получили -- Гребенщников, Сорокин, Новоселов, Тачалов, Шишков и др -- путевки из рук Горького (я не забываю о местной поддержке, скажем бескорыстной томского просветителя Потанина, но дальше Сибири длань Потанина увы не шла). Можно сказать, что Горький создал литературу в российской провинции. То что она потом была благополучно загублена при советском режиме, не его вина.
А сам Горький. 16-летним пацаном он начал писать письма Л. Толстому, Златовратскому, Короленко.. Все это не увенчалось успехом, а Короленко так прямо ответил молодому автору, что ему не стоит заморачиваться литературой. Горький не послушался кумира и сумел-таки напечатать несколько своих рассказов в приволжских газетах. И вот тогда состоялось второе их знакомство, и на этот раз рука Короленко оказалась решающей в продвижении Горького в литературу. При этом в отличие от Горького, Короленко помогал "бескорыстно": то есть не давил авторитетом, не требовал, чтобы вспомошествованный писатель писал так же, как и он.
Заметим, что эта доброта Короленко плохо ему аукалась: "С утра и до ночи являлись разного рода люди со всевозможными делами и делишками. Приходили депутации с просьбами 'читать', приходили авторы с рукописями и за советами, приходили 'сложные характеры' с бесконечными 'умными' разговорами и т. д. и т. д. Владимир Галактионович оказался вовлеченным в многочисленные комиссии, комитеты, собрания и заседания, и в итоге он увидел, что у него вовсе нет своего собственного свободного времени. Он пробовал бороться и, между прочим, ко входной двери своей квартиры прибил бумагу с указанием дней и часов 'приема'. Но это объявление оказалось лишь тщетной попыткой: на расписание не обращали внимания, раздавались звонки, и люди хотя и с оговоркой - 'на одну минутку', - но входили, а 'минутки' удлинялись" (из воспоминаний С. Протопопова).
Словом другого пути в литературу, как через известного писателя для начинающего практически нет.
"бескорыстности" помощи маститого автора. Такая редко имеет место быть. Причем, часто корысть надо понимать в прямом смысле безо всякого иносказания. Был у меня приятель, писатель из провинции, который много писал и постоянно неутомимо с упорством Иова и обреченностью Сизифа изыскивал малейшей возможности пристроить свои произведения хоть куда. Ситуация для начанающих авторов в советские времена была тупиковой. В Москве их посылали назад в провинцию: "Печатайтесь у себя в конце концов, что вы все в Москву-то норовите, кто нужен Москве, того она сама вызовет".
А в провинции суд да дело вершили 3-4 человека (существенно ситуация не изменилась и сейчас, но картину до неузнаваемости дополнил Интернет), которые по очередности менялись на постах, частенько их совмещая, секретаря местного отделения Союза писателей, директора издательства, главного редактора местного литературно-художественного журнала или альманаха, а также литконсульта на телевидении, радио, в региональных газетах, руководителей разного рода литературных студий, кружков, семинаров.. При такой круговой обороне, скажем, у нас в регионе за все время существования литературы туда не только не пролез ни один писатель в смысле состоявшего автора, но даже и пискнуть, допустим, в краевой газете стишком или рассказом не сумел (писательские ряды, конечно, пополялись, но это по партийной, а чаще по комсомольской линии). Представляете: состоялся семинар молодых авторов, прошли отчеты, в газетах, по телевизору была дана информация, а по итогам ни одной публикации, либо публикации молодых авторах нигде не появляется (конечно, молодые авторы по итогам якобы семинаров формировали сборники молодых писателей и поэтов, но на семинарах этих авторов, могу засвидельствовать, никто не видел").
И вот был у нас известный писатель П., который пытался организовать что-то вроде неформального литературного клуба. Туда и прилепился мой приятель. Толку ему это не помогло. Как-то раз сидели мы с ним и выпивали (наверное, большинство литературных воспоминаний можно смело начинать этими словами, только не надо грязи, просто в иных условиях советские, а теперь русские писатели и не общаются. Когда Чехов пишет, что уже со второго предложения сибирские интеллегенты предлагают, а не выпить ли нам, это говорит не о том, что они все пьяницы, а только о том, что по-иному они просто не умеют общаться. У меня даже есть знакомый, преподаватель философии, который пишет стихи и с которым я как раз и знаком через такие попойки. Так вот там он сидит, беседует, читает свои стихи, хотя сам и капли в рот не берет).
И вот он, когда уже выпито было немало, этак горестно, склонив голову на руки сказал с надрывом: "Сколько я этому П. перетаскал коньяка (а П. корчил из себя интеллегента и абы что не пил). Эх! не того поил". -- " Зря ты так, Володя. Вот К. -- тогда секретарь Союза -- он вообще не пьет, но ведь и не помогает никому".
Уже потом, работая в издательстве, к чести П. должен сказать, что он отстаивал моего приятеля, всегда старался сунуть его в план (и все-таки 2 книжки были напечатаны), но беда в том, что самого П. его коллеги не любили, а только терпели и возможности его помочь в общем-то были невелики.
"небескорыстность" другого рода. В том же издательстве один из редакторов К., но вовсе не тот, о котором шла речь только что, сам поэт (вернее, публиковавший сборники стихов) всеми силами толкал в план молодую поэтессу Наташу Н. (какие-либо грязные намеки в этом случае не имели место, хотя вещь в тогдашней литературе заурядная), толкал не по знакомству, а просто из симпатии к ее творчеству. Творчество было так себе: цветы, звезды, сюси-пуси, сдобренное турпоходами, комсомольской патетикой и умилением перед героическими прошлым и трудовыми буднями нашего народа -- словом типичная женская советская поэзией. И так-таки после 4 видимых мною, а возможно, и дольше -- не знаю, что было до моего прихода в издательство -- лет выпнул-таки ее сборник.
А тут перестройка грянула. Наташа зачастила в "Петушок" -- кафе с булочками и мороженым -- где собирались тогдашние молодые поэты: хорошие ребята: студенты, молодые преподаватели, в общем публика интеллегентная. Но направление их мыслей в духе моды было неинтеллегентным. Наташа остриглась наголо, и стала выдавать такие перлы (прошу прощения за некоторые провалы в памяти):
Я чищу мундштук, БТ -- дефицит
А в Н-ске любовь моя с кем-нибудь спит.
Эх жаль не могу, ого-го, эге гей
К. был шокирован. Брызгал слюной, обзывал Наташу самыми нехорошими словами, причем превалировали мотивы измены и неблагодарности: Иуда, Мазепа и т. п. Прошло много лет. Время от времени мы встречаемся с К. И он нет-нет да и вспомнит Наташу, теперь нашу известную провинциальную музу, уже печально, как и подобает старости и умудренности, качая головой и опершись на посох (после того как он пролежал в больнице 2 месяца с инсультом, он постоянно ходил с палочкой): "Не оправдала Н. моих надежд, подвела меня, подвела". Хотя чем она его подвела? Что искала свой стиль, пробовала писать по-разному?
Словом, если без опытного писателя начинающему никуда, то и дружба эта ни к чему хорошему не приведет, если молодой писатель во-время не поймет, что учиться у кумира нужно на его книгах, а общаться с ним на равных, как двум автономным индивидуальностям. В других сферах все обстоит не так. Маститый ученый может бескорыстно помочь молодому, не гнобя того своим авторитетом, но это лишь потому что современная наука обзавелась единым общезначимым аппаротом. Индивидуальностей в науке, подчеркнем, современной, в отличие от литературы нет (когда наука стоит на распутье и молодой ученый выдвигает идеи, не укладывающиеся в существующую систему ценностей, он никогда не встречает доброжелательного приема, см: Галилей и его коллеги, Пуанкаре и Вейерштрасс, Джонсон и Резерфорд, а позднее Бор и т. д.).
Когда мы говорим, что для начинающего в литературе почти единственный путь войти туда лежит через писателя опытного, нужно, конечно, учесть, что опытный писатель -- это не только личность, но целый общественный институт.
Скажем, в XVIII веке в литературу приходили через салоны, а в салоны попадали через женщин. Так пришел в литературу Ж. -Ж. Руссо. Пришел даже раньше, чем начал писать. Смазливый, обладавший пылким, чувствительным сердцем, к тому же умевший музицировать, он через влиятельных аристократок попал в литературное сообщество только за свою смазливость. Все писатели были ему знакомыми и друзьями, и когда он написал свои "Рассуждения о науках и искусстве", путь к славе ему уже был устлан. Другое дело, что до того всеобщий друг и приятель он сразу же обрел и недругов и врагов, а еще хуже отшатнувшихся друзей.
Есть роды деятельности, словно самой их природой созданные для натур честолюбивых: военная карьера, спорт, театр. Писательство во многом принадлежит к ним же. Но есть нюанс, и мы, положа руку на сердце, не можем умолчать о нем. Непризнанный футболист, политик, артист, слесарь-сантехник -- полнейший нонсенс. Если он не признан, его и нет. Иное дело писатель. То что он печатается или хотя бы предается бумаге (уж как там с компьютером получится -- это, блин! по воде вилами) вселяет в него надежду, что весь он не умрет: он, возможно, будет оценен в другом месте и другое время и каким-нибудь образом, задворками, тишком да избежит тленья. И хотя надежда хлипкая, но громадное число пишущих ею поддерживаются, ею живут, а заодно с нею же и умирают.
Но вопрос популярности -- это не только психологическая проблема или мотив творчества. Для писателя -- это во многом вопрос его профессиональной деятельности. Особенно наглядно это проявляется в коммерционализированном обществе. "Как потопаешь, так и полопаешь".
Поэтому вопрос, как добиться популярности и как ее удержать становится жизненно важным для профессионального писателя. Если писатель говорит, что ему наплевать на читателя -- это либо дешевая поза, либо непонимание. Непонимание, идущее от того, что многим писателям действительно безразлична так называемая "слава" -- популярность на улицах с автографами, в СМИ с интервью, в обществе с премиями и торжественными приемами. Но писателю важна популярность, чтобы его знали и признавали за писателя и давали ему возможность выхода к читателю.
Единственный же способ достичь популярности -- это понравиться читателю и издателю, либо кому-нибудь из них. А понравится нельзя иначе, как влившись в струю, то есть идя по выбитым следам. Английский драматург Грин копировал "Эвфуэса" и подделывался под поэтический стиль Марло в надежде снискать одобрение, которым публика встречала пьесы Марло и романы Лили. Не избежал этой заразы и Шекспир. Уже то, что все его так знаменитые ныне пьесы были инсценировками популярных тогда сюжетов (о чем говорить, если хроники Холиншеда, откуда он почерпнул сюжеты кк. Лира и Макбета издавались в XVI веке в Англии 21 раз) свидетельствуют, что он пытался прежде чем показать себя, приноровиться к вкусам публики. Публике тогда было наплевать, какого автора имя стоит на афише (а его вообще тогда не упоминали), она готова была выложить деньги только за представления с ожидаемым сюжетом. Хотя в наше время ходят больше на автора, а сюжет как бы и по боку, на самом деле это явления одного порядка.
"ЭКСМО", выпустившее два триллера, подписанных псевдонимом Игорь Волгин. А Пелевин и Б. Акунин то ли в шутку, то ли всерьез предложили создать ассоциацию которая распростанила бы право автора на псевдоним, потому что количество печатающихся Пелевиных и Акуниных уже перевалило за сотни.
Но сказать, что писательская бесцеремонность в выборе путей популярности -- продукт нового коммерческого времени было бы неправильно. Уитмен издал за свой счет сборник стихов, который никто не покупал, никто не читал, никто не тиснул никакой заметки даже в обзорах, не говоря уже о самостоятельной рецензии. Один из экземпляров поэт послал Эмерсону, тогда метру американской литературы. Эмерсон ответил дружеским частным письмом. И что бы вы думали: Уитмен тиснул несколько своих стихов в газетенке с выдержками из письма Эмерсона. "Дорого заплатит мистер Эмерсон - своей репутацией - за тот пыл, с которым он ввел Уолта Уитмена в американское общество", -- писали газеты. Эмерсон прекратил после этого всякую переписку до конца своих дней с Уитменом, а жили они после этого еще долго. Но своей цели поэт добился: внимание на него обратили.
"Листьев травы".
Сам Эмерсон за 20 лет до этого, еще не будучи знаменитым, разъезжал по Америке с лекциями, не забывая продавать перед выступлением свою книжечку. Правда, никакой нравственной небрежности в отличие от Уитмена он себе не позволял.
Вопрос о приобретении популярности -- это всегда вопрос о компромиссе с обществом. Популярным можно стать лишь угождая, а это всегда сопряжено с риском для индивидуальности.
"Нельзя столько писать. Подумайте о полезных вещах и оставьте заботы о писательстве. Все одного мнения о ваших стихах и путевых заметках -- они очень плохи". Таких писем Андресен получал массу, а устных высказываний и того больше. Интересно однако, кто же писал приведенное письмо. Да Э. Коллин, сын директора Королевского театра и сам принадлежавший к датском бомонду. Этот Коллин-сын очень помогал Андерсену, тогда еще ничем себя не проявившему. Андерсен частенько жил у него, когда у него не было денег ни на квартиру, ни на еду. Преодолеть непонимание врагов не трудно, а вот твоих искренних друзей -- тяжело. И через это должен уметь пройти писатель.
Обыкновенно не разобравшись с сутью вопроса, винят людей не разглядевших таланта. Но проблема в том, что пока писатель не стал известным, не завоевал популярности, его очень трудно разглядеть среди массы ему подобных. Не говорю даже о том, что даже высокообразованные люди судять на основе сложившихся образцов. Но чаще всего будущий гений в начале пути недостоит сам себя: вот в чем заковыка. И тут самому доброжелательному критику нужно неимеверное чутье, чтобы за каракулями разглядеть будущий лес. Возьмите Горького, Тургенева, почитайте их ранние произведения в ПСС и попробуйте, положа руку на сердце уверять, будто талант так и бьет оттуда. Тот же Андерсен хватался и за стихи, и за путевые очерки, и за романы и во всем, по мнению современных историков литературы "мы видим наивность и мелодраматичность, доходящие иногда до смешного".
В этом отличие писателя от человека другой профессии, скажем, ученого, где критерием зрелости является степень овладения мастерством, даже в других видах искусства, в той же живописи. В литературе же такой общезначимой планки просто нет: мастерство каждого писателя строго индивидуально и ты становишься писателем и мастером одновременно, а до этого ты никто, либо подражатель. "Только ради бога не пишите больше пьес, -- говорил Л. Толстой, прочитав 'Дядю Ваню' их автору, -- Шекспир и тот не умел писать пьесы, а вы и подавно". А начинающему Андерсену директор Королевского театра Коллин решительно отказал в постановке его пьес, но выхлопатал королевскую стипендию для продолжения образования: "Этот молодой человек обладает явным талантом, правда в чем не знаю". И уже когда Андерсен стал всемирно известным сказочником, Коллин по-прежнему отказывал ему от театра: "Дорогой Ханс, это не ваша стезя, вы совершенно не чувствуете сцены".
Поэтому ни квохтать по поводу "непонимания" писателя быдлом, ни осуждать писателя за откровенное подражание, особенно в начале творческого пути, не стоит. А стоит вникнуть в суть проблы