Наши партнеры
1. ПОРЯДОК
Время повествования?
“Повествование есть вдвойне временная последовательность...: существует время излагаемого и время повествования (время означаемого и время означающего). Этот дуализм не просто делает возможными временные искажения, которые было бы слишком банально отмечать в повествованиях (три года жизни героя могут быть резюмированы в двух фразах романа или в ускоренном монтаже кинофильма, и т. п.); более существенно другое — он заставляет нас констатировать, что одна из функций повествования состоит в конвертировании одного времени в другое”1.
Временной дуализм, столь четко сформулированный в приведенной цитате, который немецкие теоретики выражают посредством оппозиции между erzahlte Zeit [время истории] и Erzahlzeit [время повествования]2— на всех уровнях эстетической обработки, включая вполне “литературный” уровень эпической декламации или драматической наррации (рассказ Терамена...).
Этот дуализм, по-видимому, менее характерен для других форм повествовательного выражения, таких, как “фотороман” или комикс (в том числе и живописный, как Урбинская пределла, или даже вышитый, как “ковер” королевы Матильды), которые, содержа в себе серии образов и тем самым предполагая восприятие последовательное или диахроническое, все же допускают и даже требуют глобального и синхронического зрительного охвата — или по меньшей мере такой охват, который уже не полностью определяется последовательностью образов.
В этом отношении статус письменного литературного повествования с еще большим трудом поддается оценке. Подобно устному или кинематографическому повествованию, оно может быть “потреблено”, а следовательно актуализировано, только в некоторое время, которое очевидным образом является временем чтения, и хотя последовательность элементов повествования может быть и нарушенной при фрагментарном, перечитывающем или выборочном чтении, это все же не может привести к полной аналексии; можно просмотреть фильм в обратном направлении кадр за кадром, но нельзя прочитать текст наоборот— ни побуквенно, ни пословно, ни пофразно (иначе он перестанет быть текстом). Книга больше, чем порой считают ныне, подчинена пресловутой линейности лингвистического означающего, которую легче отрицать в теории, чем уничтожить на практике. Однако статус письменного повествования (литературного или нелитературного) невозможно сравнивать со статусом устного: его темпоральность в некотором роде условна и инструментальна; порожденное, как любая другая вещ , во времени, оно существует в пространстве и как пространство, и то время, которое требуется для его “потребления”,— это как раз время, потребное для того, чтобы его покрыть или пересечь, как путь или поле.
Повествовательный текст, как и любой другой, не имеет никакой другой временной протяженности, нежели та, которую он берет метонимически из процесса чтения. Это положение дел, как мы увидим в дальнейшем, не остается без последствий для наших целей, и нередко будет возникать необходимость каким-либо образом исправлять (или, по крайней мере, пытаться исправлять) эффекты подобного метонимического смещения; однако мы должны с самого начала указать на него, поскольку оно существенно участвует в повествовательном действии, и зафиксировать квазификтивный статус понятия Erzalzeit, мнимого времени, которое выступает как реальное и которое мы будем рассматривать, со всеми необходимыми оговорками, как некое псевдовремя.
между временным порядком следования событий в диегезисе и псевдовременным порядком их расположения в повествовании, которые составляют предмет первой главы; отношения между переменной длительностью этих событий, или диегетических сегментов, и псевдодлительностью (фактически — длиной текста) их подачи в повествовании, то есть отношения темпа повествования, составляющие предмет второй главы; наконец, отношения повторяемости, то есть, если прибегнуть к весьма приблизительной формулировке, отношения между плотностью
1 Christian Metz, Essais sur la signification au cinema, Paris, Klincksieck, 1968, p. 27.
2 См.: Gunther Muller, “Erzahlzeit und erzahlte Zeit”, Festschrift fur Kluckhorn, 1948; перепечатано в Morphologische Poetik, Tubingen, 1968.