ПОЛИФОНИЯ
ПОЛИФОНИ́Я (от греч. polýs — многочисленный, и phōnē — звук, голос), музыкальный термин (вид многоголосия в музыке), переосмысленный М. М. Бахтиным как литературоведческий и введенный в научный обиход в его книге «Проблемы творчества Достоевского» (1929).
Понятие П. у Бахтина связано с выявлением нового жанра — полифонического романа и особого типа художественного мышления (раскрываемых прежде всего на материале творчества Ф. М. Достоевского), принципиально отличных от традиционного монологического типа. К последнему Бахтин относит все словесно-художественное творчество, особенно европейский и русский роман до Достоевского, в котором преобладает единый господствующий мир авторского сознания. Полифонический роман предполагает новую художественную позицию автора по отношению к его героям: это диалогическая позиция, утверждающая самостоятельность, внутреннюю свободу героя, его принципиальную непредопределимость, неподвластность окончательной и завершающей авторской оценке. Слово автора о герое организовано как слово о присутствующем, слышащем автора и могущем ему ответить. Слово героя (его точка зрения на мир) так же полновесно, как авторское слово; оно звучит как бы рядом с авторским словом и сочетается с ним и полноценными голосами других героев. «Не множество характеров и судеб в едином объективном мире в свете единого авторского сознания развертывается в его произведениях, но именно множественность равноправных сознаний с их мирами сочетается здесь [в романах Достоевского. — Э. П.], сохраняя свою неслиянность, в единство некоторого события» (Бахтин М. М., Проблемы поэтики Достоевского, 4 изд., 1979, с. 6—7).
Полифоническая установка требует и героя особого типа. Он не просто сознающий герой — он герой-идеолог (а не психологический субъект, как герой монологического романа), высказывающий не только слово о себе самом и своем ближайшем окружении, но и «слово о мире». Хотя изображение идеи занимает ведущее место в полифоническом романе, не она является его главным героем. Мир полифонического романа персоналистичен. Он не знает «безличной правды», идеи вне ее носителя: правда о мире неотделима от правды личности. Поэтому Достоевский изображал не идею в человеке, а «человека в человеке». Идея же в произведениях полифонического типа является или пробным камнем испытания героя, или формой его обнаружения — той средой, в которой раскрывается человеческое сознание в своей глубочайшей сущности. Сфера бытия идеи, по Бахтину, не индивидуальное сознание, а диалогическое общение между сознаниями, идея — это «живое событие, разыгрывающееся в точке диалогической встречи двух или нескольких сознаний» (там же, с. 100). Идеи в полифоническом романе интериндивидуальны и интерсубъективны, как и сознание, которое также не довлеет себе.
Диалогическую природу человеческого сознания Бахтин связывает с его открытостью, принципиальной незавершенностью и нерешенностью. Проблема незавершенности — одна из центральных в П. Незавершенность личностей, диалогов, самой жизни приводит героев полифонического романа к последним вопросам человеческого существования и к истокам человеческой свободы, т. к. «живого человека нельзя превращать в безгласный объект заочного завершающего познания». Не совпадая с самим собой, человек всегда может выйти за свои пределы и тем самым опровергнуть предрешающую точку зрения на него, но это возможно только при диалогическом проникновении в сокровенную жизнь личности.
Каждое переживание, каждая мысль героя внутренне диалогичны, сопровождаются оглядкой на другого человека. Но и целое романа строится как «большой диалог», в т. ч. диалог с другими произведениями, целой эпохой. Полифонический роман, таким образом, сплошь диалогичен.
Проблема диалога как первостепенной онтологической и эстетической категории вместе с другими проблемами, выдвинутыми исследователем при создании теории полифонического романа, позволили в новом культурно-философском контексте решать такие важнейшие литературоведческие и общеэстетические вопросы, как образ автора и повествователя (см. Автора образ), соотношение позиций автора и героя (т. е. свободы героя и утверждения своей «правды» автором — проблема до сих пор остро-полемической в современной науке), новый тип литературного героя и новая доминанта эстетического изображения (самосознание), жанрово-типологические особенности современного романа, диалогическая речь и монологическая речь. Оказав воздействие на философско-эстетическую мысль XX в. (русскую и зарубежную), концепция П. вместе с тем породила сколько широкое, столько и достаточно неопределенное, «размытое» употребление термина, когда под понятиями П. и диалога понимается всякое напряжение слова, мысли, воли автора или героя, обращенное к другому лицу (персонажу).
Концепция П. возникла на основе сложившихся в 20‑х гг. взглядов Бахтина на диалогическую природу слова и словесного творчества вообще. Тот материал (слово), который берет художественное произведение из становящейся действительности, оно находит уже идеологически (эмоционально или познавательно) оцененным и требующим, в свою очередь, диалогические отношения, ответной реакции читателя, слушателя (даже в обычной речи мы слышим не слова, а идеологические величины, такие, как правильно-неправильно, умно-глупо, т. е. улавливаем не «предметный» смысл, а оценку).
Новый жанр полифонического романа Бахтин исследует, обращаясь к его истокам, — с точки зрения исторической поэтики. Жанр в представлении Бахтина — своего рода мост между миром действительного и художественного, уже эстетически освоенного; отсюда его изменчивость и в то же время устойчивость основополагающих констант.
При этом существенным для жанровой традиции полифонического романа являются жанры, связанные с областью серьезно-смехового (см. Карнавализация).
Появление полифонического романа, означая новую и важнейшую ступень в художественном освоении действительности, не отменяет монологические формы романа. Полифонический роман изображает такие проблемы человеческого существования, которые, по мысли Бахтина, не могут быть окончательно решены, и такие сферы бытия человека и природы, которые в момент изображения еще не завершены, в то время как многим формам романа — биографического, исторического, бытового и т. д. — достаточно монологического, объектного и завершающего ви́дения мира.
Литература:
Волошинов В. [Бахтин М. М.], Слово в жизни и слово в поэзии, «Звезда», 1926, № 6;
его же, Марксизм и философия языка, Л., 1929;
Медведев П. Н. [Бахтин М. М.], Формальныйметод в литературоведении. Критич. введение в социологич. поэтику, Л., 1928;
Луначарский А. В., О «многоголосности» Достоевского, в сб.: Ф. М. Достоевский в рус. критике, М., 1956;
Бахтин М. М., Проблемы поэтики Достоевского, 2 изд., М., 1963 (4 изд., М., 1979);
его же, Вопросы литературы и эстетики, М., 1975;
его же, Эстетика словесного творчества, М., 1979, с. 356;
Иванов В. В., Значение идей М. М. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для совр. семиотики, в сб.: Труды по знаковым системам, в. 6, Тарту, 1973;
Кожинов В., Конкин С., [Вступ. ст.], в сб.: Проблемы поэтикии истории литературы, Саранск, 1973;
Hayman D., Au de lá de Bakhtine,»Poétique revue de théorie et l'analyse littéraire», 1973, № 13;
Hansen — Lōve A., Der russische Formalismus, W., 1978, S. 456 und ff.;
Peuranen E., Bahtinin sosiologinen poetiika, «Kulttuunvihkot»,1980, № 1;
Todorov Tz., Mikhail Bakhtine, le principe dialogique, P., 1981;
Les Bulletins Bakhtine. The Bakhtin's news letters, 1983, № 1 — (заруб. библ.).
Э. О. Пеуранен.