ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИ́ЗМ в литературе (от позднелат. exsistentia — существование), течение, выявляемое с достаточной отчетливостью главным образом во Франции накануне, в годы 2-й мировой войны 1939 — 1945 и сразу же после нее; представлено писателями, одновременно выступавшими как философы-экзистенциалисты: Г. Марсель (религиозная ветвь), Ж. П. Сартр, С. де Бовуар, А. Камю (атеистическая ветвь). Значительно шире, хронологически и географически, распространены умонастроения экзистенциалистского толка: помимо французской литературы (А. Мальро, Б. Виан, А. Френо, отчасти Ж. Ануй), также в испанской (М. де Унамуно), американской (Н. Мейлер, Дж. Болдуин), английской (А. Мёрдок, У. Голдинг), западногерманской (Х. Э. Носсак, поздний А. Дёблин), японской (Абэ Кобо) и других литературах. Зачастую, однако, причастность к Э. отвергается самими писателями, что делает его границы зыбкими, а отнесение к нему тех или иных имен спорным. Предельная напряженность переживания кризиса буржуазной цивилизации XX в. как невозместимого износа в ней духовного смысла и ценностей; метафизическое освящение этой «смыслоутраты» через отсылку к извечному трагизму смертного «человеческого удела»; тщетные намерения его преодолеть (нередко — попросту претерпеть), перестраивая изнутри миросозерцательные установки самой личности, покинутой в одиночестве среди враждебности сущего, — все эти признаки, особенно выпукло обозначающиеся в Э., побуждают усматривать перекличку с ним всякий раз, когда произведения крупных мастеров слова обнаруживают сходное звучание, хотя бы оно и возникало вполне независимо от Э. как философии (особенно разработанной в Германии М. Хайдеггером и К. Ясперсом), но на той же духовно-исторической почве. При таком расхожем расширительном словоупотреблении понятие «Э. в литературе» покрывает разномастный поток явлений, которые отмечены трагическим гуманизмом, заостренным до болезненной ущербности и обретающим своих предтеч в Б. Паскале, С. Кьеркегоре, Ф. Ницше, Ф. Кафке, в русской культуре — в Л. Шестове, Н. А. Бердяеве и в односторонне (при посредничестве последних) истолкованном Ф. М. Достоевском.
Театр и проза Э. во многом вырастают из самого способа мышления экзистенциалистов, отличного от традиционного идеалистического философствования и близкого к писательскому видению жизни.
Экзистенциальный мыслитель берет явления единичными, не остраненно-аналитически, а непосредственно — во многом так, как их порой «схватывает» мыслящий образами писатель. На французской почве, с выработанной здесь за века обостренной чуткостью к художественным возможностям всякого очередного умственного течения и привычным издавна совмещением в одном лице мыслителя и мастера слова, эта «врожденная предрасположенность» Э. к стыковке со словесностью сразу же была четко распознана и взята на вооружение.
Сложность «возврата к единичному» в литературе Э. состоит, однако, в том, что он не есть непроизвольное тяготение, а философски обоснованная установка (необходимость выбора самого себя в трагических «пограничных ситуациях»), растолкованная прямо на страницах книги «правда» бытия, почти «урок». Ссылка — прямая или косвенная, но неизменно улавливаемая — на всепокрывающе-последние условия земной участи человека (подверженность страданию, немощам и смерти, непроницаемость «другого») и подача всякого решительного поступка так, будто им закладывается краеугольный камень целой мировоззренчески-ценностной постройки, — неотъемлемые структурные признаки подчеркнуто философско-интеллектуалистской литературы Э. Подмена картины сущего в себе бытия возникающим по его поводу самосознанием ведет в ней к личностной мифологизации (независимо от того, умещается ли последняя в рамки житейского правдоподобия или отливается в притчевое иносказание, провозвестником которого для XX в. почитается присвоенный экзистенциализмом Кафка). Подчеркнутый нажим, сдвиг жизненной достоверности отнюдь не тождественны здесь реалистическому заострению, а оборачиваются зашифровкой того, что не понято, зато пережито самой личностью, в зримых символических «иероглифах»-мифологемах, сопрягающих предельную осязаемость деталей с фантастичностью целого и либо заимствованных у древних («Мухи» Сартра, «Антигона» Ануя), либо придуманных заново («Чума» Камю, «Повелитель мух» Голдинга, «Женщина в песках» Абэ Кобо). А поскольку основные модусы бытия в Э. — это заброшенность, страх, муки совести, положение «отчужденного» человека во враждебном ему мире, постольку в иносказание вкладываются по преимуществу тревога, угнетенность, смятение. С помощью такой метафорической онтолигизации Э. в литературе как бы «обживает» бытие, делает его если не познанным, то опознаваемым.
Согласно Мальро, одному из первых провозвестников экзистенциалистского умонастроения во Франции, трагическое миросозерцание XX в. имеет своим главным источником (на который вслед за тем будет «оглядываться» весь Э. в литературе) выветривание христианства, «смерть бога» в душах; взамен повсюду утверждается первая на земле безрелигиозная цивилизация. Предоставленной лишь самой себе, осаждаемой отовсюду пустотой «небытия» личности нашего столетия тем не менее надлежит «действовать без надежды на успех» («Миф о Сизифе» Камю).
На первых порах, в канун и сразу после разгрома Франции (1940), повести Сартра («Тошнота») и Камю («Посторонний») посвящены горьким размышлениям об изгнанничестве человека во Вселенной, о суетной опустошенности гражданской, служебной, семейной, да и всякой совместной жизни. Залог подлинности видится в том, чтобы бестрепетно взглянуть в лицо трудной истине мира и посреди хаоса заявить о своей безграничной свободе; эта личностная свобода, самодостаточная и самодовлеющая, скоро обнаружила свое родство с нигилистическим ницшеанством («Калигула» Камю). Между тем сами приверженцы Э. примкнули к Движению Сопротивления; умонастроению их рядовых соотечественников, отвергавших «рассудительное пораженчество», оказался созвучен стоический (Камю) или мятежный (Сартр) вызов властям земным и небесным. При такой проверке историей свободе Э. пришлось размежеваться с лозунгом «все дозволено», который мог быть выведен из ее ценностной неопределенности, и наметить критерии выбора в пользу гуманистических целей («Мертвые без погребения» и «Дороги свободы» Сартра; «Письма к немецкому другу» и «Чума» Камю; «Чужая кровь» С. де Бовуар). Свобода отныне мыслится в тесном переплетении с ответственностью; благо «других», ближних и дальних, при совершении поступка признается непременно подлежащим учету. Сама писательская работа — раньше она истолковывалась как «чистый» метафизический бунт — теперь рассматривается вовлеченной в поток истории и призванной быть граждански-гуманистическим служением (Сартр — эссе «Что такое литература?», 1947; Камю —«Шведские речи», 1957).
Однако в дальнейшем, в годы «холодной войны», Э. в литературе переживает разброд и постепенно клонится к закату. Камнем преткновения для него явилась необходимость перейти от сугубо оборонительного сопротивленчества к преобразующему действию в истории, притом, что сама эта история по-прежнему воспринималась как вместилище коварного неразумия и средоточие подвохов (Камю —«Праведные»; Сартр — «Дьявол и господь бог»). Философско-литературные схватки (полемика вокруг «Бунтующего человека» Камю) по поводу цели и средств ее достижения, нравственности и революции (их описание в «Мандаринах» С. де Бовуар) быстро достигли предельного политико-идеологического накала и завершились расщеплением Э. на враждующие кружки, ускорив его упадок. Во 2-й пол. 50-х гг. история течения исчерпана. Другие философские и литературные школы («новый роман», «театр абсурда» — см. Абсурда драма) теснят Э., впитывая в себя отдельные, преимущественно ущербно-мизантропические его мотивы. Идеологическая «промежуточность» как источник неустранимых философско-литературных колебаний Э. неоднократно подвергалась критике со стороны марксистов.
Литература:
Соловьев Э. Ю., Экзистенциализм, «Вопросы философии», 1966, № 12; 1967, № 1;
Современный экзистенциализм, М., 1966;
Гайденко П. П., Трагедия эстетизма. Опыт характеристики миросозерцания Серена Киркегора, М., 1970;
Латынина А. Н., Достоевский и экзистенциализм, в сб.: Достоевский — художник и мыслитель, М., 1972;
Великовский С. И., В поисках утраченного смысла. Очерки литературы трагического гуманизма во Франции, М., 1979;
Писатели Франции о литературе, пер. с франц., М., 1978, с. 250—56, 265—67, 288—97;
Мальро А., Из книги «Бренный человек и литература», «ВЛ», 1979, № 1;
Камю А., Из философской эссеистики, «ВЛ», 1980, № 2;
Коссак Е., Экзистенциализм в философии и литературе, пер. с польск., М., 1980.
С. И. Великовский.