СЛАВЯНОФИЛЬСТВО
СЛАВЯНОФИ́ЛЬСТВО, направление в русской общественной и литературной мысли 40—60‑х гг. XIX в., отстаивавшее в противоположность западничеству особые, «самобытные», внеевропейские тенденции в развитии России, ее истории и культуры. Термин «С.», как и «западничество», условен, не раскрывает всей сложности воззрений ведущих деятелей, введен в оборот противниками; сами славянофилы с неодобрением относились к нему и называли свое учение «славянохристианским», «московским», «истинно русским».
Учение С. начали создавать А. С. Хомяков и И. В. Киреевский во 2‑й половине 30‑х гг. (программные статьи «О старом и новом», 1839, Хомякова, «В ответ А. С. Хомякову», 1839, Киреевского). В 40‑х гг. к «старшим» славянофилам (к ним относятся также П. В. Киреевский, А. И. Кошелев) примкнули «младшие» — Ю. Ф. Самарин, К. С. Аксаков и И. С. Аксаков, а также еще ряд историков, публицистов, общественных деятелей. Отдельными чертами мировоззрения к славянофилам близки М. П. Погодин, С. П. Шевырев, Н. М. Языков.
Славянофилы требовали отмены крепостного права, желали всеобщего просвещения, освобождения человека и искусства от пут бюрократической государственной власти, от сервилизма и угодничества. Однако, будучи консервативными мыслителями, они решительно расходились с западниками в отношении к монархии и к европейским политическим формам. Славянофилы сознавали, что развитие интеллектуальной и технической культуры на Западе сопровождалось угасанием духовной жизни и прежде всего — нравственности. Они проницательно охарактеризовали реальные недостатки западноевропейской буржуазной цивилизации: омещанивание, обездушивание — «обезвоживание» человека, превращение общества в сумму эгоистических и меркантильных индивидов. При этом «западными» объявлялись также социалистам, учения, революционное движение, резко враждебного отношения к которым славянофилы никогда не скрывали; отсюда их откровенная вражда к русской революционной демократии, к радикальной журналистике.
Спасение родины от участи Запада славянофилы искали в сохранении и развитии православия и патриархально-общинных основ, уходящих корнями в быт и нравы допетровской Руси. Нельзя сказать, что защитники «святой старины» не видели в древней и средневековой Руси отвратительных черт самоуправства, темноты, закрепощения («плена») народа (см. стихотворение Хомякова «Не говорите: “То былое, То старина, то грех отцов…”», 1844). Но в поисках нормы они идеализировали нравственные и социальные начала Киевской и Московской Руси, создавая утопическую модель общинного строя, где господствовало единство всего народа, где бесконфликтно сочетались интересы всех и каждого, где первоосновой человеческого бытия была христианская вера и этика: начала любви, добра, братства, «соборности».
Возникло противопоставление реальной Западной Европы и идеальной России. (У либеральных западников, наоборот, идеальный Запад — в противовес «отсталой» России.) В Европе, утверждали славянофилы, власть завоевывается насилием, основана «на крови»; отсюда — разделение на враждебные нации и сословия; стремление к личной пользе, напряженность и конфликтность жизни; подчинение церкви государству; рационализм, разобщенность, всеразлагающий рассудок; сила материальная; следование формальностям и закону. В России — добровольное объединение и добровольное призвание правителей, отсутствие сословной вражды; общественное, общинное, «соборное», совестливое как главные черты характера; свободная, независимая церковь; соединяющий разум, цельность, единство; сила духовная; следование истине и обычаям отцов. Кардинальным становилось различие судеб личности, ее свободы и расцвета. На Западе, по мнению славянофилов, становление личности сопряжено с ее «отъединением», изоляцией от «всех»; в России же условием расцвета личности должно быть «смирение» — «не баранья покорность» факту и событию, а «самоотречение» во имя закона отцов, общины, народа, «мира» и, главное, — единства православной церкви, восстановление внутренне целостной личности, ее духовной полноты и свободы неотделимо от такого самоотречения (славянофилы противопоставляли народное не общечеловеческому, а эгоистически-личному).
Явная неудовлетворенность существующим общественным строем в России (и самодержавием, и наступающими буржуазными отношениями), истинная любовь к народу и боль за него (стихотворения К. Аксакова «Безмолвна Русь…», 1846, И. Аксакова «Клеймо домашнего позора…», 1849, Хомякова «России», 1854) заставляли славянофилов желать перемен (в 50‑х гг. в сознании славянофилов появились черты либерально-дворянской идеологии). Но «золотой век» был для них в прошлом (что сближало их с консервативными романтиками Запада), хотя они и не чаяли его возврата. Однако, искреннее недовольство существующим, желание перемен принципиально отличали славянофилов от представителей «официальной народности» и близких к ним Погодина и Шевырева. Недаром николаевское правительство так подозрительно к ним относилось: оно желало беспрекословного идейного подчинения, покорного следования «высшим» предначертаниям. Третье отделение, постоянно надзиравшее за славянофилами, считало их скрытыми бунтовщиками; в Петербург поступали многочисленные доносы; славянофилов заключали в Петропавловскую крепость (Самарина, И. Аксакова), им запрещали выезжать за границу, носить русскую одежду и бороду.
Философские воззрения славянофилов в целом идеалистичны; восприняв идеи Платона, христианский богословов (патристики), позднего Ф. Шеллинга, И. Киреевский и Хомяков утверждали независимую от субъекта объективность бытия, считая при этом, что явлениям и предметам действительности предшествует божественная мысль; истинное познание, истинная наука возможны поэтому лишь на основе религиозной веры. В мышлении С. выявились характерные черты русской идеалистической философии.
Эстетическая система С. подчинялась историко-философским и религиозно-нравственным концепциям. Отвергалось «чистое искусство» (см. «Искусство для искусства»); Хомяков часто противопоставлял свободу художества несвободе художника: настоящий художник, сын своего века, всегда будет выражать определённые идеи, тем он и не свободен; но если он высказывает эти идеи естественно и искренне, то создает свободное искусство (Полн. собр. соч., т. 3, М., 1900, с. 372, 419). Художественное творчество, по мнению славянофилов, должно было или отражать те свойства действительности (особенно народной жизни), которые подкрепляют их теоретическую доктрину (патриархальность, религиозность, «смирение», «обыденность» русской натуры), или, наоборот, критически представлять все, что не соответствует идеалу. Отсюда налет нравоучительности, пророчества, дидактизма в искусстве славянофилов (особенно в стихах Хомякова, К. Аксакова) и усиленная императивность тона и стиля, что соответствовало нормативному характеру эстетики С. (пафос норм, идеала, строгая, бескомпромиссная оценка современного искусства с этой точки зрения) и ее этическому уклону: художник отчетливо представлял себе конечную цель жизни, идеал, он соотносил с ними явления действительности и искусства, прославлял приближающееся и приближающее к идеалу, обличал все мешающее и далекое от идеала. При этом личное, подчиняясь общему, уходило на задний план, ибо нормативное трудно уживается с индивидуальным. Однако после А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя невозможно было возродить строго нормативную эстетику; и это сказалось в художественной практике самих славянофилов. Весьма значительным, связанным с лучшими традициями русской литературы, оказалось творчество близкого к славянофилам С. Т. Аксакова. Поэзия С. интересна главным образом гражданскими инвективами (Хомяков, К. Аксаков), отдельными сочинениями философской лирики и попытками создать народную эпопею (поэма «Бродяга» И. Аксакова).
Та ветвь русской демократической литературы 40—50‑х гг., которая сосредоточенно изображала картины распада традиционно-феодального общества и поэтому становилась знаменем западничества, особенно его радикального крыла во главе с В. Г. Белинским, встречала преимущественно враждебное отношение со стороны славянофилов. Большинство произведений такой направленности они называли «западными», «отрицательными». Им оставалось признать «своим» ограниченный круг литературных произведений — прозу С. Т. Аксакова, сочинения Гоголя, некоторые рассказы «Записок охотника» И. С. Тургенева, повести Н. Кохановской, «Картинки из русского быта» В. И. Даля, поэзию Хомякова, К. Аксакова, И. Аксакова, стихи Языкова, К. К. Павловой, А. К. Толстого и Ф. И. Тютчева, ряд стихотворений Лермонтова, А. Н. Майкова, Л. А. Мея.
Важная заслуга С. в культуре и искусстве — постановка вопроса о национально-исторических истоках современной русской культуры, стремление изучить эти истоки; подвижническое собирание народных песен П. Киреевским, интересная попытка К. Аксакова создать теоретическую грамматику русского языка, показав отражение в грамматическом строе языка национально-психического склада народа (см. кн. «Опыт русской грамматики», 1860).
В начале 1860‑х гг. целостность теории С. была подорвана. В 60‑х гг. «почвенники» (Ф. М. Достоевский, А. А. Григорьев, Н. Страхов; см. Почвенничество в литературе) пытались найти синтез С. и западничества. Влияние Хомякова и Киреевского на последующие поколения славянофилов несомненно, но последователи выделили из системы взглядов своих учителей и утрировали отдельные части. Позднее С. представляет собой дробление системы, превратившись или в политический панславизм (И. Аксаков, Самарин), или в религиозный фанатизм (К. Н. Леонтьев), или в «научный» национализм (Н. Я. Данилевский). Элементы учения С. (главным образом о религиозных и национальных истоках русской истории и культуры) можно найти и у русских мыслителей XX в. («евразийцы», Н. А. Бердяев, Н. О. Лосский и др.).
Литература:
Киреевский И. В., Полн. собр. соч., т. 1—2, М., 1911;
его же, Критика и эстетика, М., 1979;
Хомяков А. С., Полн, собр. соч., т. 1—8, М., 1900;
его же, Стихотворения и драмы, Л., 1969;
Аксаков К. С., Полн. собр. соч., т. 1—3, М., 1861 — 1880;
Самарин Ю. Ф., Соч., т. 1—10, 12, М., 1877—1911;
Аксаков И. С., Соч., т. 1—7, М., 1886 — 1887;
его же, Стихотворения и поэмы, Л., 1960;
Аксаков К. С., Аксаков И. С., Лит. критика, М., 1981;
Рус. эстетика и критика 40—50‑х гг. XIX в., М., 1982.
Плеханов Г. В., Западники и славянофилы, Соч., т. 23, М.-Л., 1926;
Белинский В. Г., Рус. литература в 1844 г., Полн. собр. соч., т. 8, М., 1955;
его же, Взгляд на рус. литературу 1846 г., там же, т. 10, М., 1956;
его же, Ответ «Москвитянину», там же;
Чернышевский Н. Г., Очерки гоголевского периода рус. литературы, ст. 3, Полн. собр. соч., т. 3, М., 1947;
Герцен А. И., Былое и думы, т. 4, гл. 30, Собр. соч. в 30 тт., т. 9, М., 1956;
его же, Письма к противнику, там же, т. 18, М., 1959;
Барсуков Н. П., Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 1—22, СПБ, 1888—1910;
Кошелев А. И., Записки, Берлин, 1884;
Кулешов В. И., Славянофилы и рус. литература, М., 1976;
Литературные взгляды и творчество славянофилов, М., 1978;
Янковский Ю. 3., Патриархально-дворянская утопия, М., 1981;
Современные заруб. исследования рус. политической мысли XIX в. Сб. научно-аналитических обзоров [Политические аспекты философии славянофилов в советской и заруб. литературе], М., 1980;
Кошелев В. А., Эстетич. и лит. воззрения рус. славянофилов (1840 — 1850), Л., 1984;
Цимбаев Н. И., Славянофильство, М., 1986.
Б. Ф. Егоров.